Сосновом лесе. Церковь стояла.
В том лесe жили птицы и звери.
По сосновым и еловым веткам летaл Клёст Сосновик.
В тишине было слышно, как клювом работал он.
Ловко из шишек орешки вынимал.
Шишки с шумом падали вниз.
Вдруг раздался колокольный звон.
Клёст Сосновик пронзительно крикнул и улетел.
Эхо раскатилось по лесу. Звон колокольный и крик Клёста.

Мороз трескучий рисует узоры на окне. А вьюга, завыв
затанцевала. Она крутила, вертела
клубы белого снега.
Только и слышно, как в печной трубе гудит воющий ветер.
В печке же весело трещат дрова. А огонёк словно ручной.
Тянется к ветру вот-вот и убежит из печки. Часы стучат: Тик-так.
А за окном вдруг раздался колокольный звон!
Перекрестившись, я увидел: Белый Храм в зимнем убранстве.
Во всём белом словно невеста.
Снежные хлопья окутали белой фатой: высокие её кресты и купола. Теперь Храм Божий невеста.
С открытым лицом предстала она перед Богом.

Хлопья снега белые летят и позёмкой стелется.
В церкви Рождество Христово ель стоит высокая,
в купол упираясь, а её маковку украшает
Вифлеемская звезда.
Ярко светит та звезда.
Нам она гласит о рождении Христа.

Старик, хромой, с босыми ногами, косит траву по старинке.
Коса со свистом срезает сочные травинки.
Натруженные руки, пальцы в мозолях, густые
брови скрыли недоверчивый взгляд на городских: им неведомо,
как нелегка деревенская жизнь старика. Он уже молод,
но другой жизни ему более и не нужно.
Привык к разнотравью в парном молоке.
Для него оно словно эликсир. Хворь и хандра отступают,
будто деревенская колдунья заклинание
шептала. Только здесь, в деревенском просторе,
где-то скрыт эликсир этой вечной молодости для старика.

Еловый бор украсился нарядом белым.
Следы зверей петляют среди разлапистых ветвей ели,
а голос птиц тут никогда не стихает.
А на ветвях, как красные яблоки, сидят,
нахохлившись, снегири. От свежего воздуха за кружилась голова.
Здесь человек - гость. Вот белка скачет в белом снеге,
утопая в кормушку за угощениями, а серые воробьи
не могут поделить горбушку хлеба белого.