Волк рычит, роет землю когтистою лапою —
Чует душу, заблудшую в этом лесу.
Капля пота холодного под ноги капает,
Проскользив по замершему в страхе лицу.

Тело движет вперёд свои ноги уставшие,
Ищет взглядом единственный компас небес.
Вот уже по следам мчится стая отставшая —
Или волк их ведёт, или, может, сам бес.

За звездой идёт путник — в пути он потерянный,
Шевелит он губами в молитве немой —
Его слышит Полярная, в этом уверенный,
И Медведица скажет дорогу домой.

Он ей верит, за светом он далее следует,
И всё больше теряется в синей глуши.
До сих пор глупый путник не знает, не ведает,
Кто за жизнью его этой ночью спешит.

Вдруг тропинка теряется в чаще безвыходной,
Не сбежит больше странник от пасти оков.
Он не знал, что звезде его смерть была выгодна, —
Она дружит с Луной — богом серых волков.

Зажигает во рту сигарету,
Дым вдыхает нещасный старик.
Он в обнимку с ружьем до рассвета
Коротать ночь за ночью привык.

На него со стены с укоризной
Взгляд бросают глаза мертвецов.
Тех, что жертвою пали капризов
Кровожадных когда-то юнцов.

《Неразумного зверя не жалко,
Он - всего лишь мой новый трофей.
Шкуру - под ноги, тело - на свалку.
Развлеченье природы царей.

И семья мною может гордиться.
Нет охотника лучше меня.
В каждой комнате хищники, птицы.
Волки, тигры, большая змея》.

Но лицо бороздили морщины,
Он терял и семью, и друзей.
В жизни нет покорённой вершины -
Есть лишь горы убитых зверей.

От голов и от чучел стоящих
Стоны слышатся каждую ночь.
От видений к нему приходящих
Он не может запрятаться прочь.

Жизнь любая важна и бесценна -
Под конец он усвоил урок.
С пола тигр глядит всё презренно:
Сможет ли вновь нажать на курок?

Ночные бризы такие пряные -
В твоих волосах их след;
И мы танцуем друг другом пьяные
Полночный наш менуэт.

Над водной гладью солёной гавани
Нам светит фонарь-луна.
Твои уста так прекрасно-алые,
Как жадный глоток вина.

У нас нет музыки, только, надо ли?
Нам музыка - треск сверчков.
С небес срываются звезды, падают
В бездонность твоих зрачков.

Зароем пальцы в пески холодные,
Тела разжгут пожар.
Мы в танце сытые, но голодные；
Нам ночь - самый главный дар.

Привыкли осень видеть в холодах,
В продрогшем насквозь солнце полубледном.
И, кажется, сейчас накатит страх
Уснуть навек средь листьев красно-медных.
От осени скрываемся в бегах
И в августа теченьи незаметном.
Но я нуждаюсь в осeни своeй,
Забыться чтоб в тепле дождливых дней.

Эрато! Божество ослов!
Мужей владыка голословных.
Любви ты знаешь много слов,
Хоть для любви они - условность.

Губы девичьи; вкус - как мёд.
Он тягучий и очень сладкий
Я попробовал раз, и вот
Снова хочется, хоть украдкой.

Только горько без них завыть
Мне осталось: успел привыкнуть.
Я почти пожалел, что быть
Довелось каннибалом диким.

Над костями судов, что могилами стали командам,
Меж землёй злой колдуньи и жадными пастями Сциллы,
Порождённые богом морей, наделённые силой,
Моряков поджидают жестокие твари с талантом
Песнопений под сладкие звуки рыдающей арфы,
Голосов услаждающих с нежными плачами флейты.
Много песен манящих о жизни их проклятой спеты:
Дев изящное тело слиялося с крыльями гарпий.
Моряки зачарованы, разумом тронуты словно,
В пасть ловушки плывут, отдавая тела на потеху,
И меж скалами после их крики расходятся эхом;
В плоть добычи вонзаются когти коварнейших монстров.
Хоть чудовища эти прекрасны, могучи и властны,
Ахелоиды - дети злосчастного рока и боли.
Заточённые голодом звери без права на волю,
Рождены, чтоб искусством утрату нести и несчастье.

Асфальта прочный панцырь смотрит снизу.
Он пахнет пылью, может быть, тоскою.
Средь улиц узких бродит серый кризис.
Тепла? Надежды? Может быть, покоя.

В густой увязло тьме хромое время
И каждой ночью ей покорно служит.
Оконный свет не свергнет с трона темень.
Она сжирает небо, может, души.

Скрутились ветви, ветром злым побиты.
Ему, конечно, тоже, может, больно.
Протяжно воет он с собачей свитой,
Затем уходит прочь путём окольным.

Печаль берется пальцами за ворот.
Мне спать ложиться рано, может, поздно.
Я вижу из окна, как страшен город,
А видеть, может быть, хотела звезды.

Третьи кеды сотрём на трассе
Будем долго идти вперёд
В наш ноябрь морозно-красный:
Он давно у себя нас ждёт.

На змеином хребте дороги
Танцевать будем грозам в такт.
Пусть промокнут до нити ноги,
Пусть асфальт лишь вокруг и мрак.

В окруженьи пустых обочин
К горизонту проложим путь
И пройдём через дни и ночи.
Нас назад больше не вернуть.

Нас туман одеялом ватным
Будет кутать до самых пят.
Мы на серп от луны рогатый
Заглядимся, пока все спят.

Под ногами остывший камень
Разукрасит ковёр листов.
Ноября загорится знамя -
Нас ведёт к нему свист ветров.

Идёт босоногая. Вся в пыли.
На шее скрутился уж.
Июньские травы в косе сплелись
Царевны змеиных душ.

Под черным нарядом чешуек блеск
Тиара в волос огне
Идёт через поле в дремучий лес
Забыться в своём кубле.

Забыться и править. Не знать людей,
Не помнить, какой была.
Не помнить, в одном как из летних дней
Предстала пред ликом зла.

Однажды была из девúц простых,
из тех, кто венки плетёт.
Продралась сквозь стену ветвей густых
На свадьбу лесных господ.

Узрела - раскрыла святой обряд,
Как Змéя берёт Змея.
Забрала её на века в свой ряд
Змеиных божеств семья.

Ступает бесшумно, зовёт с собой,
Чарует движеньем рук.
Тебя приглашает в гадючий строй
Царица лесных гадюк.

Засыпай, потерянный путник,
"Завтра" будет мудрей "вчера".
Карта неба сменила сутки,
Сырость сменит пожар костра.

Крепко спи, незабытый странник,
Повелитель забытых троп.
Ты отдал всем дорогам данью
Кровь истёртых походом стоп.

Отдохни от пути, бродяга.
Не расскрой до рассвета глаз.
Ночь не ходит обычным шагом,
Настаёт необычный час.

До утра не вставай, прохожий,
Как не встанет от солнца диск.
Я вгоню рябь воды под кожу,
Разбужу в твоём сердце бриз.

Миль пройдённых ребёнок, слушай
Колыбельную леса тьме.
Жизни ночью в дороге душно,
Жизнь нуждается в новом дне.

Небо кроется тёмной проседью.
Где-то там, на закате осени,
я куплю дом за тропкой лисьею
и укрою сухими листьями
старый пол. И ногами босыми
я пойду к огоньку горящему
в доме, может, а может в чаще и
там решу у него погреться я.
В кофе щедро досыплю специи,
разбудив ароматы спящие.
Кофе пахнет теперь гвоздикою.
Я от ветра настырно-дикого
в свитeр глубже зароюсь вязанный
и наполню тетрадь рассказами
об Орфеях с их Эвридиками.
От дождя леденящей мороси
Я огонь спасу. Кину хвороста.
Пусть трeщит. Где-то ухнут филины.
Эхо катится леса милями,
дым хватается мне за волосы.
Одиноко, но одиночества,
мне, хоть вой на луну, не хочется,
мне б обьятий уют [не пледовых],
чтоб простился мой разум с бедами,
чтоб не строил лихих пророчеств он.
Что мне хочется - там у просеки,
небеса где берутся проседью,
за тропинками тeми лисьими
весь укрытый сухими листьями
дом у самого края осени…

Разожги костёр. Холодает.
Я пойду принесу нам плед,
Напою тебя мятным чаем…
Этой ночью нас дома нет.

Эти ночи прошли в походе.
Они пахнут как хвойный лес.
Мы от дома с тобой уходим
Под накрытье одних небес.

Тянет дымом. Немного влагой.
Мы сидим у костра вдвоём.
Мы сегодня с тобой бродяги.
Ты мне шепчешь: "Давай споём".

Без гитары, вот так, без слуха,
Без куплета один припев
Мы затянем с тобою глухо,
Друг об друга себя согрев.

Засыпаю. Смотрю на небо.
Урони на меня свой взгляд.
Подниму на тебя свой следом:
Знают души, чего хотят.

Разгоняя тепло по венам,
Нас касается свет луны.
Дом не там, где ковры и стены.
Мой дом там, где уют. И ты.