Растрачено последнее тепло.
Октябрь дышит в мутное стекло,
И пишет грустью. /Вряд ли - ремесло...
Скорей - проклятье.../

Замёрзшим дням потеряно число.
Остывший дом мой пуст... И, как назло,
Мне недоступно, что б меня спасло -
Твои объятья...

И что бы я ни делал, всё зазря...
Гранитный камень - сердце октября...
Мне остаётся /честно говоря/ -
Лишь притворяться.

Скрестить несмело пальцы за спиной,
И слушать ветра песни /жалкий вой.../
Хвалить седое небо, снег стальной.
Скакать паяцем...

Здесь одиночество нашло себе приют.
Здесь сквозняки по комнате снуют
И пьют меня, как охлаждённый брют
На новоселье...

А мы болеем, город мой и я.
Мы с ним, дождей солёных не тая,
Как чуда ждём тебя, любовь моя.
Ведь ты - спасенье.

Четыре дня шёл дождь. В бурлящих лужах
Остатки августовских плыли настроений.
Гремели капли - залп небесных ружей,
По водостокам выбивая блюз осенний.

Четыре дня с дождём шумели листья,
Окрас меняя /так прощались с летом/
Срывались... К небесам рвали́сь, как письма,
И по́д ноги ложились без ответа...

Четыре дня в плену стихии мокрой
Томился город, зонт не выпуская,
И всё выглядывал в надежде проблеск охры
Найти средь туч, что не имели края.

Четыре дня... Дождь стих... Просохло небо.
Стрела пернатых взмыв, спешила к югу.
Четыре дня... Похожие на небыль...
Ползущие по замкнутому кругу...

Было так нежно, красиво, мило.
Выцвело. Монохром.
Всё отгорело. И всё остыло.
Пепел, где - "век вдвоём".

Клеткой стальною твоей свободе
Мой оказался пыл.
Был "только мой", а теперь, выходит -
Стал "нуичточтобыл".

Ты окрестила тоской зелёной
Весь мой "сопливый бред".
А ведь вчера ты была влюблённой...
Я ошибаюсь? Нет?

Вдруг, незаметно, ты стала дальше
Самых далёких звёзд.
Сердце /прости/ не потерпит фальши.
В нём уже - передоз.

Время вернуть тебе фразы-клятвы,
Сказанные в ночи́.
Чувства, как жертвы кровавой жатвы...
Сердце теперь молчит.

Я открываю свои объятья -
Выдохни и лети.
Я проиграл твоим вечным "хватит".
И разошлись пути.

Было так нежно, красиво, мило.
Только пришла зима.
Мы исчезаем в молчаньи стылом.
Сам я. И ты сама...

Она устала
Маски надевать,
Чтоб жизнерадостной казаться
И счастливой.
Она мечтала
/Знает лишь кровать/
Ночами долгими, когда совсем тоскливо.
Она летала
В мыслях и мечтах,
Глаза зажмурив от черствеющего мира.
И так рыдала,
Гнать пытаясь страх,
Что кутал комнаты пустующей квартиры.
Она листала
Книги о любви,
Завидуя счастливым героиням.
И всё шептала
В ночь мечты свои,
В окно смотря на проходящих мимо.
Она желала
Капельку тепла,
Касанье рук и ласковое слово.
Она не знала,
Что судьба жила
За дверью рядом, этажа её второго.
И всё искала
Призраки-следы
Неуловимого /как ей казалось/ счастья.
А жизнь бежала,
Как поток воды,
Года жестоко вытирая, словно ластик...

Она устала...

А с трибун - во все стороны сыплется красноречие,
Улыбается во весь рот да блестит софитами.
Выстилает собою так мягко, что крыть и нечем-то,
В пластилин превращаемся острые, словно бритвы, мы.

Так легко вить верёвки из нас -
всё слепых, доверчивых,
Подсластителем в речи мешая - "удобно-выгодно",
Ну, а если найдётся, вдруг, норов да гуттаперчивость -
С занесением в ящик сосновый без промедленья выговор.

Интеллектом блистает прогресс, горько только - искусственным,
Но для аннигиляции полной такого достаточно.
Для программы неведомо то, что зовётся чувствами,
Микросхемам живое /сказать откровенно/ - до лампочки...

Сарафанное радио здесь - переносчиком "важного",
Мы наивны /на это расчёт/, как итог - послушные.
Не нужны ни свеча, ни сургуч на наказы бумажные...
Уж тем более лишнее - в царстве греметь ружьями.

Жёлтой прессой облизана кость да в народ подана:
"Жизни снова грядут неизбежные улучшения!"

...Я смотрю в зеркала́: "Ну, и как тебе, лжи подданный?"
А в ответ: "Это ты здесь заложник. Вообще не я."