Я весел, но слаб.
Сын Бога, но грешен.
И кто есть я?
Ту боль, что росла,
Её не утешить.
В моих краях

Все Боги как Боги.
Ни вправо, ни влево -
Все хороши.
Какие дороги
Займет мое тело,
Коль нет души?

А может и есть,
Но я в том не уверен.
Амуром став,
Из ангельских мест
Несу своё бремя
Во тьмы места.

Явившись во сне,
Ты поведай кто я -
Родитель чувств?
И надо ли мне
Над каждой судьбою
Держать свечу?

Над тянущей плоть
Стрелою младенца
Даруй мне власть!
Небесный Господь,
В разбитое сердце
Не дай попасть!

Маленькое белое платьице.
Закатилось солнце за ямочки.
Хочется влюбиться, понравиться,
Некому о том рассказать.

Мне лицо - кора моя древняя,
Руки мне - то ветви могучие,
Тяжело на свете быть деревом,
Созерцать, но песни не петь.

Я - свидетель войнам и празднествам,
Я - для многих дом и пристанище.
Коли дождь застал вас на пастбище,
Вмиг бегите, прячьтесь в мой кров.

Только вот игривая молния,
Погналась за мною и выиграла.
Вмиг я раскололся, растрескался.
И не знаю, кто теперь я.

Угольками, пеплом осыпался,
Только вот, я что-то почувствовал,
Как внутри меня что-то теплится
За истлевшей черной корой.

И мои жильцы встрепенулися,
Все, кто вверх, кто вниз разлетелися,
Я теперь без пользы им брошенный,
Только бы дождаться тебя.

Ту, что здесь качели повесила,
Я держал их крепко веревочки,
И чтобы тебе было весело
Ветром я на флейте играл.

А теперь ослаб я, осунулся.
Ветка надломилась и рухнула
Только если б мог, я бы поднял сам
И вернул качели тебе.

Небо я тебе бы достать помог,
Реку вспять заставил бы течь,
Только бы услышать твой голосок,
Слаще мне дождя твоя речь.

Вмиг я постарел, сам себя жую -
Пламя из нутра разгорается.
Вижу, птичка - кроха старается
Веточку спасти, жаль, последнюю.

Ты лети, лети, моя пташечка,
Там за перекресточком девочка.
Ты ей отнеси мою веточку,
Только возвращайся скорей.

В пути к снежным звёзд мириадам
Я буду, пока не умрём,
Ходить всюду бедственно рядом
Собакою-поводырём.

Приду я на солнца крестины
Таким, как не был никогда.
В песках ледяной Палестины
Вскипит дождевая вода.

Я стану пред ней на колени
И буду таинственно выть.
В потёмках пустынной сирени
Тебя тяжело не любить.

Руками вкопавшись в преданья,
Я истины корни искал.
А помнишь ты наши свиданья
Среди желтоглиняных скал?

Ты помнишь, как леностный месяц
Мне темя нещадно палил?
Как, разум украв, генуэзец
Тебе стал так дурственно мил?

Но он теперь - странник Лигурии,
На Родине всё же теплей.
И в папских объятиях курии
Мерещится квёлый шалфей.

Своей недовольный избою
Ворочался дьявол в гробу.
Я солнце поднял над собою,
Чтоб нам освещало тропу.

В пути к снежным звёзд мириадам
Мы были с тобою вдвоём:
Сиренью с фиалковым ядом
С собакою-поводырём.

Город тонул в зиме.
Стали угрюмей сталинки.
Тенью по их стене
Шел кто-то очень маленький.

Он не смотрел ТВ
И не читал газет,
И не варил "лавэ" -
Честным был с малых лет.

Шел он, впиваясь в свет,
Смерти смотрел в глаза.
Знал только, что обед
Был два часа назад.

Отдых он не любил,
Быт его был простой:
Днём дольше в кресле был -
Раньше ушел домой.

И не любил, когда
Кто-нибудь отвлекал,
Ночью текла вода,
В офисе был завал.

Очень любил он труд,
И по утрам вставать.
С близкими не был груб.
Просто хотелось спать.

Вечер на сны был скуп.
Сны ему не нужны.
Он был совсем не глуп,
Просто не ждал войны.

Учитель, который зовется мамою,
Гранит науки
Меси и куй.
Родителям,
Детям, способным самым
Его без остатка
Корми и смакуй.
А если питать не хотят они
Вкус знаний пикантный,
Ажурный,
Бери их за шкирку
И вон гони.
Мол, так им и надо,
Буржуям!

Чьи-то губы обнимут твои непослушные кисти,
Чей-то рот вдруг попросит подать вам вино поигристей.
И целует вас взгляд чей-то, алчный и полный корысти.
Чьи-то руки, касаясь тебя, непременно солгут.

Чей-то перстень тяжелый прогнет вашу мягкую кожу,
Почему я на это смотреть должен, милостный Боже?
Почему это вовсе меня, раздирая, тревожит?
И вообще почему я поникший присутствую тут.

От чего твои щеки красны и прекрасна улыбка?
А друг друга терпеть до весны - была наша ошибка?
Ведь, твой образ питал мои сны, только очень уж зыбкий.
А тем временем кофе с пирожными мне подадут.

Я сидел с вами в этом кафе и за этим же столиком.
Это чувство, моя "ma chere"...Был я искренне болен им.
Но я был не в себе, подшофе... И вы это не скроете.
Я устроить решил над собой самый праведный суд.

Я не расшифровал - осознал, что я жил как в тумане,
Что от слабости мог утонуть в своей собственной ванне.
И что уши горели мои, согреваясь в обмане.
А такие, как вы, у врат рая пред Господом лгут.

Только как не старайтесь, родная, меня вы не вспомните.
И про то, как со дна я вставал, как жил в приторной комнате.
И про грязь, кокаин. Как тонули мы в собственном омуте.
Но вы помните: на Рождество был чудесный салют.

Солнце катится по звездам,
Наступает вечер поздний,
Легче стал июльский воздух,
На границе дней.

Соловья подруга в клетке,
А он сам сидит на ветке.
Захлебнувшись в грусти едкой,
Думает о ней:

"Как она поет другому,
Молодому псу цепному,
Он её внимает слову,
Голову клоня.

Господи, меня помилуй,
Это видеть нету силы.
Лучше б кровь моя остыла!
Слышишь ты меня?"

-"Прилетаю каждой ночью,
Как тебе могу помочь я?
Хочешь, буду биться в клочья!
Кто тебя пленил?

Без тебя, моя родная,
С каждым днем я угасаю.
И одно я точно знаю:
Этот свет - не мил.

Почему молчишь ты снова?
Ну же, вымолви хоть слово.
Хватит мне твоих уловок,
Говори со мной.

От нирваны до безумства,
От спокойствия до буйства -
Все во мне вскипают чувства.
Я навеки твой".

-"Ты ведешь себя, как птенчик:
Глуп, наивен, переменчив.
Больше нет на свете женщин?
Позабудь меня.

Что? Меня считаешь лучшей?
Перестань меня, ты, мучить.
Без твоей тоски дремучей
Не прошло и дня.

А когда-то я летала,
Мне небес всех было мало.
Думаешь, мне легче стало
От твоих утех.

Не родятся наши детки,
Наши встречи будут редки.
Проведу всю жизнь я в клетке.
За какой же грех?

Ты меня забудь навеки,
Улетай за горы, реки.
Буду петь я человеку
И большому псу".

Соловей взлетел повыше
И над домом, и над крышей,
Крикнул так, что Бог услышал:
"Я тебя спасу".

Свет и тень. Лохмотья и достаток.
Жизни сок столь приторный на вкус.
Делать что? Чтоб стал он снова сладок.
Кто я здесь? Герой? Быть может, трус?

Кто любил, тот знает привкус крови.
Любит кто, тому она сладка.
Счастье есть? А сколько оно стоит?
В чём моя испачкана рука?

В чем рука? И вроде не грешил я.
Спал спокойно, как карась в воде.
Звёзды мрак в груди бьют. Не туши их.
Средь людей я маленький. Я где?

Где я? Кто? Куда мой путь проложен?
Что ушло, нам как не ворошить?
Как любить, любовь не путать с ложью?
Что же значит в этом мире жить?

Значит что? Чтоб не было нам тошно,
Жить-то как в калейдоскопе дней?
Знал бы я. А знать это несложно.
Жить, как знаешь, несколько сложней.

Ночь - выдумка облаков,
А я летал выше них
И видел сиянье солнца.
Я чувствовал гнёт оков,
Писал этот горький стих,
Но знал, что оно вернётся
Наутро. Где воздух чист.
Дыхание тишины
Трепещет в моём сознаньи.
Как-будто бы я лучист,
И не было той войны,
И солнце меня лобзает
Теплом. Словно я - цветок.
Мне грунт - отец, мать - заря.
И мне, честно, всё равно,
Кем мы после жизни будем.
Как манит меня Восток.
Как приторны тополя.
И где же моё одно
Средь сотни больничных суден?

Было однажды такое со мной
Или совсем не со мной:
Мальчик один повстречался с Луной
В Токио ранней весной.

В полночь он сыром её подманил.
(Знайте, луна любит сыр)
Только ни слова он не проронил,
Так уж он счастлив от встречи их был
Или напуган он был.

Он её гладил, за щеки трепал,
Руку на голову клал.
В гости к Луне полететь он мечтал,
Как же в сравненьи с Луной он был мал,
И без Луны он был мал.

Токио спал в мягком свете луны.
В тени ночной тишины
Даже дыхания были слышны.
Были мечтами наполнены сны
Мальчика или Луны.

Вырос мальчишка и встретил жену.
Вырастил дочку он и не одну.
Некогда было проведать Луну.
Думал он: "Я без неё не усну,
Ведь моё сердце в плену".

Годы ушли, как вагон и перрон.
Мальчик с дороги смотрел балкон,
Там где с луною играл давно он.
Новый товарищ луне не знаком,
Мысли её о мальчишке другом:
"Может ещё и влюблен в меня он,
Хоть уже стал стариком".

Крикнул старик ей: "Ну, здравствуй, Луна!
Годы идут, а ты также нежна.
Брось всё на свете, бежим от всего!"
Только Луна отошла ото сна,
Грозно взглянула с балкона она
И не сказала ему ничего,
Ведь не узнала его.

Степь поморщилась росой,
Вспыхнув ковылем.
Там, за лесополосой,
Греет отчий дом.

Соловей, примкнув к луне,
Ей поёт любовь.
Оказался я во сне
Рядом с домом вновь.

Рассказав, как жить без грёз,
Яблоне в саду,
В снежный хоровод берёз
По лугам пойду.

Там, где ветер веет чуб
И рогоз кругом,
Холодком коснётся губ
Седовласый Дон.

Там, где ногу сломит чёрт,
Стелется овраг.
На его покосый горб
Сел один дурак.

Сел в тени от света звезд,
От луны очей.
Над оврагом рос погост,
А под ним ручей.

И, отринув все огни,
Будет дурень всласть
Наблюдать, как тут, в тени,
С жизнью смерть слилась.

Путь свой держит на восток
С старым рюкзаком...
Только дома быть я мог
Этим дураком.

Спи, бродяжка соловей,
Голову склоня,
Серенадою своей
Не буди меня.

Я пройду босиком по снегу
И вдохну свежий зимний воздух.
Кем бы я в прошлой жизни не был,
Я и тем бы любил звезды.

Я любил бы смотреть вдумчиво
В это темное, теплое небо.
Лишь одно бы меня мучило:
Кем же я в прошлой жизни не был?

Одно знаю, любил Родину.
Да, любил, и сейчас люблю.
И от всей благодати Господней
Восхищался я, словно в хмелю.

Что за место нам было дадено
Кем-то властным, давным-давно?
Все растянуто, все украдено,
Но и ныне живет оно!

Расцветает! Не лесть, но истина.
Всё растет, и всё тянется ввысь.
Бросишь взгляд, вокруг поле чистое,
Только б силы пахать нашлись...

У народа найдутся силы,
Как найдет каждый путник кров.
И напишет икону России
Преподобный Андрей Рублёв.

Не жалей, не плачь, дурак,
Будет лето знойное.
Говорят, что нынче мрак -
Время неспокойное.

Не воруй, не лги, злодей.
Речи непристойные.
Говорят, что у людей
Пенсии достойные.

Не люби, не трать, балбес.
Дело незаконное.
Говорят, что если бес,
То стоит с иконою.

Все на свете свечи жгут,
Ждут спасенья скорого.
Если Бог и будет тут,
То спасет Он хворого.

Ты берешь, и все берут.
Мир - корова дойная.
Нас спасет один лишь труд,
Но на скотобойнях.

Все на клиросе стоят.
Пение церковное.
Не гони, Макар, телят.
Время неспокойное.