Будет все хорошо, я верю,
Будет все прекрасно, я знаю,
Распахнутся закрытые двери,
Раздадут всем ключи от Рая.
И случится Второе Пришествие,
Вы со мною даже не спорьте,
От другого, вернётся невеста,
Чтоб ему всю жизнь не испортить.
Все случится в четверг, и вдруг,
Только дождик омоет пригорочек,
Клюнет в попу нас всех петух,
Но с румяной, прожаренной корочкой.
Будет небо нам всем в алмазах,
Будет крестная мать из Японии,
Будет все, как только, так сразу,
Кому мало, ещё и догонят.
И кисель в берегах, по-братски,
А вдоль них - молочные реки,
На горе свистнет рак залихватски,
В пальцы те, что отцапал у греки.

Мы искали выход,
Нас тянуло к свету,
Рвал рубаху Миха,
В грудь хлестал штиблетой.

Мы хотели выйти,
Круг замкнуть порочный,
Мы желали сбытий,
Яви беспобочной.

Мы желали жизни,
Только беспохмельной,
Нас пугала тризна,
В этот понедельник.

Мы хотели слиться,
С внешней толпою,
Продолжая биться
В выход из запоя.

Мы метались словно
Загнанные звери,
Как вошли - не помним...
Кто-то свистнул двери.

Положу я тебя на гитару,
Вы фигурою с ней похожи,
Кто-то скажет - Мотив больно старый!,
Я отвечу им всем - Ну, и что же!,

Мне не важен мотив, и посыл,
Не важна мне аккордная гамма,
Лишь бы звук дурманящий плыл,
А в словах нет ни фальши, ни срама.

Зазвенят гитарные струны,
Захрустит под пальцами дека,
Нас накроет с тобою ночь лунная,
Отмеряя нам вместе - полвека.

Мы забудем с тобой, все что было,
Вдаль протянется звонкая нить...
Ну куда ж ты ложишься, кобыла,
Я же песней хотел положить?!

Я не стану стесняться толпы
Переполненной туши трамвая,
Я хочу, чтоб узнала и ты,
Что меня зовут Николаем.

Подойду я к тебе, чтоб признаться,
Предложу свое скромное общество,
Не маньяк я, не надо пугаться,
Покажу даже в паспорте отчество.

И мы выйдем с тобой на Калинина,
Там где ты собралась выходить,
А трамвай дальше двинет, по линии,
Одиноких уже, развозить.

Ты поправишь над глазом тушь,
Чтоб запить, достанешь компоты,
А я сразу пойду под душ,
Чтобы смыть все дневные заботы...

И уйду, глубоко совесть пряча,
Ведь в цинизме судьба виновата,
Отключили воду горячую,
А у вас отключают - двадцатого.

Он ушел от нее в глухомань, в монастырь,
В дикий лес, населенный зверьем,
По осенней грязи, серым днем, октябрем,
Взяв с собой лишь шинель, и Псалтырь.

Он ушел не таясь, он ушел навсегда,
Не скрывая намерений твердых,
Первый раз в своей жизни поднял голову гордо,
И вела его в завтра звезда.

Завтра будет не так, завтра будет все проще,
И не будет скандалов бессмысленных,
Но в туманной тиши вдруг раскатистый выстрел,
Догнала его все-таки теща.

Он уже не уйдет, он с семьей как положено,
Он привязан к ней крепкими узами,
Долговыми расписками, и другими обузами,
Доброй теще - душа заложена.

Ты меня называла зайчиком,
И кормила сырой капустой,
А я нежно сосал твои пальчики,
Чтоб в желудке не было пусто.

На обед - проросшие семечки,
И без мяса, суп музыкальный,
А я чмокал тебя прямо в темечко,
Там ведь рядом, железы сальные.

Я любил все твои белки,
Обожал тебя до печёнки,
И жуя фасоли стручки,
Все мечтал, что стану тигренком,

Заточу сразу стадо бифштексов,
Без ножа, отвергая манерность...
Так мне думалось, редким сексом,
Когда слизывал твой эпидермис.

У ЗАГСа стояла очередь,
Сообщили в местной газете,
Что тем кому муж - не очень,
Должны заменить по смете.

Блондинов заменят брюнетами,
Горбатых заменят пузатыми,
А тех, чьи мозги задеты,
На Нобелевских лауреатов.

Козлов на оленей сменяют,
Естественно, на благородных,
Всех тех, кто балду гоняет,
Заменят героем народным...

Она стояла в сторонке,
В смущеньи до пяток рделась,
Ни мужа, ни бумажонки,
Но в чудо ей верить хотелось.

А вдруг найдётся строптивая,
В которой клокочет месть,
Оставит козла бодливого,
Вернув себе девичью честь.

А ей ведь всего-то немножко,
Чтоб кто-то хвалил котлеты...
Собаки были, и кошки,
Козла - сорок лет как нету.

Я ловил для тебя звезду,
Я всю ночь метался по небу,
Потому и упал в борозду,
Залетался... Рассольчика мне бы.

Помнишь, ты хомячка хотела,
Я принес тебе белку, родная,
Ничего, что она вся белая,
Столько лет со мной, я то знаю.

За цветы прости, очень-очень,
Хочешь стукнусь я лбом об земь,
Водкой, гады, торгуют до ночи,
А "Цветы" закрывают в семь.

Белая птица взмахнула крылом,
Воздух весенний пронзая всем телом,
Счастье неся - возможно в мой дом,
Не по работе, сама захотела.
Дом на опушке, мой милый дом,
Счастья всегда в этом доме хватало,
Солнце сияет, грохочет ли гром,
Только об этом птица не знала.
Ветер свистит за разбитым стеклом,
Шторы гоняя волною, шельмец,
Холодом зябким окутан весь дом,
Счастья в нем мало, и птице - ... конец.

Вот сейчас бы сойти с ума,
Пока он продолжает ехать,
Оббежать все квартиры, дома,
Где послушать включили Пьеху.
И собрать пацанов на войнушку,
Рассчитав на гуронов с апачами.
Поделившись засохшей горбушкой,
Наловить детей лягушачих.
Дернуть за косу вредную Таньку,
Обобрать абрикос у соседей,
И представив себя на танке,
В стену врезаться на лисапеде.
Забежать домой за рогаткой,
Получить за штанину рваную,
Вырвать лист из школьной тетрадки,
Чтоб кораблик пустить в океаны...
Только ум не дает сойти,
Остановки в пути не указаны,
Продолжает в мудрость везти,
По рукам, и ногам, плотно связанных.

Она была не женщиной,
Она была корнетом,
В одной струе общественной,
Ходила в туалеты.

Терпела шутки сальные,
Скабрезные издевки,
Мешком делилась спальным,
Но оставалась в девках.

Они бузили в Бресте,
Бухали под Рязанью,
Но кто посмеет чести
Лишить однополчанина?!

Ее хранили свято,
И берегли как флаг,
Чтоб целым автобатом,
Не надругался враг...

Лишь по ночам мечтала,
Ну, погодите парни,
Вот стану генералом,
Издам приказ по армии.

Кошка дремлет в углу,
"Муррр" выдаёт трехэтажный,
Муха ползёт по стеклу,
Жирная муха, домашняя.

К ней доброту бы привлечь,
Тварь ведь такая же Божия,
И усадить на печь,
И накормить как положено.

Иль развести породу,
Рыжую, или сфинкса,
И продавать народу,
В среду на Птичьем рынке.

Или напялить бантик,
Смерить биение пульса,
Людям сказать:"Перестаньте,
Мух выгонять на улицу...".

Точно попал мухе в ухо,
Брызнула кровь на окошко,
Все, до свидания муха,
Жалко, что ты не кошка.

Я закажу тебе Шанель,
И шубу, тысяч так за триста,
Ну что ж ты носишь ту шинель,
В которой я служил в связистах.

Приобрету тебе браслет,
Пусть не гранатовый, но все же,
В моей душе сомнений нет,
Помоешь ты однажды кожу.

Я приглашу тебя в кафе,
Закажем устриц и омаров,
Потом сплетемся на софе,
И ты не будешь с перегаром.

Я подарю тебе мальца,
Пускай нам бегает за пивом,
Куплю у Мойши два кольца,
Устроим свадьбу в Тель-Авиве.

Летать мы будем в бизнес-классе,
Чтоб навестить в деревне мать,
А что сейчас мы в теплотрассе,
Так надо ж где-то начинать

А давай уедем на дачу,
По теннистым кленовым аллеям,
Цвет лица под зонтиком пряча,
Мегаполиса страх одолеем.

На веранде в пижаме, и тапочках,
Выпьем чай с чабрецом душистый,
На лугу переловим всех бабочек,
И рассмотрим шмеля пушистого.

Принесёт молока нам, селянка,
Никодим самовар раздует,
Потеряешь ты брошь на полянке,
Но ее непременно найду я.

Будет воздух покоем налитый,
Только лают в деревне собаки,
Вечерком, под графинчик лафита,
Почитаем с тобой Пастернака...

Только надо ещё загрузить,
Восемь ящиков разной рассады,
Тёщу с тестем поверх водрузить,
Сетки-рабицы две, для ограды,

Два мешка картошки проросшей,
И для клумбы, бетонного гномика,
Чей-то стол, на помойку заброшенный,
Вилы, грабли, лопату, два ломика.

И по пробкам, и все, в тридцать градусов,
И нас ждут наслажденье с удачей,
Ну давай родная, возрадуйся,
Мы с тобою едем на дачу.

Теннистого сада густая прохлада,
Окутала нас с головой,
Поверь мне, родная, что нам все же надо,
Сегодня смириться с судьбой.

Не бойся наветов, и злых нареканий,
В наш грубый, напыщенный век,
Судить без разбора, всегда есть желание,
Таков уж, любой человек.

Но я не страшусь этих слов осужденья,
Пусть даже посыплятся градом,
Пусть бьют по больному, пусть нет сожаленья,
Важнее, что ты со мной рядом.

Не бойся, хорошая, все будет прилично,
Слезу, что течет, ты утри,
Не надо смущаться простого обличья,
Ведь главное, что есть внутри.

Пусть звезды нам будут с тобой по рублю,
Пусть месяц качается лодочкой,
Давай наконец я тебя пригублю,
Моя охлажденная водочка.

Он мечтал покорять океаны,
В белоснежном мундире парадном,
Свое имя дать дальним странам,
И закрашивать белые пятна.

Он хотел стать первопроходцем,
Золотую найти где-то жилу,
И со свойственным благородством,
Все раздать, чтобы людям служила.

Он в мечтах был - светоч науки,
Чтоб создать фазотрон из мопеда,
И оставить наследство внукам,
Пусть гордятся ученым дедом.

Грезил он и уютным домом,
И спокойной, любимой семьей,
У жены чтоб Тургенева томик,
У детей Дед Мороз чтоб зимой.

Он о добром и вечном мечтал,
Чтоб оставить свой след на планете,
Даже песенку вслух напевал,
"Чтобы счастливы были все дети...".

Он уже разминал подошвы,
Чтобы первым попасть в яйцеклетку,
Но его так банально, и пошло,
Просто вытерли об салфетку.

Постель пуста, его в ней нет,
И простынь холодит до дрожи,
И мучит звезд далеких свет,
Они ведь чем-то с ним похожи.

Он точно так же в бездну манит,
С вопросом - быть, или пропасть?!
И так же голову дурманит,
Во чреслах распаляя страсть.

Но снова им не довелось,
В одну судьбу свести часы,
А он ведь с виду очень прост,
Простой кусочек колбасы.

Мадам, не говорите - "Нет",
Я не приму от вас отказ,
Накроет тьма, померкнет свет,
И жизнь уйдет из моих глаз.

Мадам не говорите - "Нет",
Не обрекайте безысходностью,
Я только "Да" приму в ответ,
С присущей дамам благородностью.

Вы словом "Нет", меня израните,
А я ведь близок к вам, вот только,
Надеюсь, вы молчать не станете,
Мадам, выходите на Горького?!

Взял я в руки кисти, краски,
И обычным выходным,
Я решил как в доброй сказке,
Сделать мир вокруг цветным.

Я старушек у подъезда,
Разукрасил снежно-белым,
Их хоть всех гони в невесты,
Даже внуки уже сделаны.

Ребятишек, что в песочке,
Разукрасил в жёлтой гамме,
Чтобы мама была квочкой,
А не дивой в Инстаграме.

Женщин всех украсил красным,
И додал чуть-чуть пурпур,
Чтобы знали, где опасность,
Если вспыхнул вдруг лямур.

Даже стайку алкашей,
Я измазал цветом хаки,
Если что, чтоб из траншей,
Защищали нас, собаки.

Синим сделал тротуар,
Чтоб тонули автохамы,
Лишь не тронул пивной бар,
Пусть владельцы красят сами...

Но пришли ко мне из ЖЭКа,
И грозились принять меры,
Дали в помощь мне узбека,
Чтоб опять закрасил серым.

Ты не плачь моя печаль,
Не страдайте горе с лихом,
Не вопи несчастье - тихо,
Мне вас тоже очень жаль.

Я ж не каменносердечный,
Знаю, как вам тяжело,
Мне понятно ремесло,
Вас, убогих и увечных.

Не тоскуйте мои беды,
Не реви мое унынье,
Нет весомой в вас причины,
Для ваянья моих бредов.

Эй, угрюмость, вытри глаз,
Я еще не в виде праха,
Так что все, идите нахер,
Я тут справлюсь и без вас.

Не шалите мои нервы, не шалите,
Шалость - это та же хулиганка,
Вы сначала просто побузите,
А потом - вино, девчонки, пьянка.

А потом трико, и подворотня,
А потом тюрьма, чифирь, наколки,
Вы лишь безобразники сегодня,
А потом побег, тайга, и волки.

Так что вы себя поберегите,
Заодно природу, вашу мать,
Не шалите нервы, не шалите,
Вы в побег уйдете, где искать?!

Выйду ночью в лес, и в туман,
Выйду из комфорта тепличного,
Брошу Интернет, и диван,
Чтобы поорать неприлично.

Поорать, когда оступлюсь,
Разобью до крови коленку,
Сыч кричит, а я матерюсь,
Оба мы таращим с ним зенки.

Поорать, чтоб кровь разогнать,
Чтобы не замерзнуть навеки,
Вспомню и чертей, и их мать,
И молчанье в библиотеке.

И в тумане этом застывшем,
Будут мои маты слоиться,
А потом вернусь, извинившись,
Я ведь из культурной столицы.

Она выходила замуж,
Ее выносило прочь
Из той феминистской программы,
Где только пол-принца за ночь.

Причем половина не лучшая,
Не та, что готова жениться,
Ее это сильно мучило,
Могло ж хоть две трети присниться.

Она выходила замуж,
За дверью ее ждало чудо,
Напутствие доброй мамы,
Впридачу с сервизом посуды.

Чужие трусы и носки,
Колючая борода,
В ушах, и в носу волоски,
И это уже навсегда.

Бескрайние тонны котлет,
Бездонная зависть подружек,
Уборка, стирка, обед,
Забота, когда он простужен.

Но счастье лилось через край,
И с сердца свалился камушек,
Она не входила в Рай,
Она - выходила замуж.

Она просила пудру, и помаду,
Она хотела платье, и парик,
Бутыль шампанского, коробку мармелада,
И два бриллианта, у нее мол, бзик.

Вагон метро нас мчал по кольцевой,
Стояли тесно в гуще пассажиров,
Она просила дом построить свой,
И привезти из Конго сувениров.

Просилась летом посетить Мальдивы,
Купить в Большой, на год абонемент,
Просила сына - умного, красивого,
И чтоб нас в Кремль вызвал Президент.

Она просила кучу украшений,
Туфлей пар пять, верблюжее пальто,
И тут я вышел из оцепененья,
И тихо молвил:"Женщина, вы кто?".

Цвела капуста и морковь,
Цвела руккола,
Она срывала пальцы в кровь,
Она полола.

Уже прополот виноград,
Чеснок в порядке,
Она полола все подряд,
И без оглядки.

Полола сильною рукой,
Полола днями,
Неважно корень там какой,
Рвала с корнями.

Не отвлекает уже брак,
В постели - холод,
Приснился ночью ей сорняк,
И муж прополот.

Ночь нас накроет мраком, звезды в глаза заглянут,
Спросят:"Ну че, хороняки, снова вставать завтра рано?
Чтобы достались тапки, чтоб просушить перину,
Чтобы жену в охапку и посещать магазины.

Чтобы успеть на дачу, чтобы позвали на пиво,
Чтоб посмотреть передачу, про светскую львицу, и диву.
Чтобы потом на работу, кувалдой косить капусту,
Как будто душе есть забота, как будто без денег ей пусто.

Чтоб приготовить ужин, чтоб не забыть про будильник,
Возможно он и не нужен, но как без вас собутыльники.
А позже, постель расправить, от суеты отвлечься,
К звездам свой взгяд направить, и окунуться в вечность...

А мы вам в глаза заглянули, назад, много тысяч лет,
Вы там еще не уснули, а нас - возможно уж нет!".

Села муха на стекло, села, притаилась,
Может солнцем припекло, может отравилась,
Может мухе не везет в жизни ее личной,
Может муха хлеба ждет, что весьма логично,

Может просто так сидит, типа на дорожку,
Может тельце не летит, и устали ножки.
Может муха ожидает братьев из помойки,
Кто ж теперь секрет узнает, после мухобойки?!

Мы с Андрюхой падали в бездну,
Не касаясь краев, летели,
Перед нами ужас развернут,
Но мы сами так захотели.

Но мы сами вот так решили,
Ни к чему уже сожаленья,
Вдоволь мы уже нагрешили,
Робость прочь, и долой сомненья.

Что ж поделать, видно так надо,
Перед нами бездонная яма...
Дала денег жена на рассаду,
Нам хватило на три Агдама.

День.Девушка.Музей.Картина.
Свет.Задний план.Мазок.Пастель.
Фон.Рама.Разговор.Мужчина.
Флирт.Челка.Обсуждение.Постель.
Ночь.Женщина.Постель.Тоска.
Стол.Рюмка.Искуситель.Змей.
Хмель.Скатерть.Пятна.Два куска.
Сон.Девочка.Мечта.Музей.

Я достану звезду для тебя,
Так достану, что психам не снится,
Будет ночью, с плеча рубя,
На весь Космос она материться.

Засажу для тебя всю аллею,
Застучу всех кто бродит по ней,
Пусть на зонах потом хиреют,
Мне твоё одобренье важней.

Я к ногам твоим шкуру брошу,
Познакомься, ее зовут Шура,
Ведь росла же девчонкой хорошей,
А как выросла, стала шкурой.

Я открою тебе весь свет,
Ты закроешь глаза по привычке,
Прикорнуть собираясь в обед,
А я в глазки твои вставил спички.

Я с тобой лишь, летаю, парю,
Ты моя, по судьбе, и по праву,
И всю Нежность тебе дарю,
Пусть она, на стихи Добронравова.

Эта женщина в окне,
Непрестанно грезит,
Что случится вдруг, и к ней,
Кто-то да залезет.

Верит, что пройдут года,
Кто-то сунет мордочку,
И поэтому всегда,
Не закрыта форточка.

День за днем - эффекта нет,
Треплет себе нервы,
Ну пускай он не атлет,
Но этаж ведь первый.

И стремянка под окном,
И верёвка с трапом,
И на всякий случай, лом,
Вдруг, здоровьем слабый...

Эта женщина в окне,
И на платье бантик,
Кто-то в дверь стучал извне,
Но она - романтик.

До утра в лесу выли волки,
И Кузьмич бухать завязал,
Я вчера в супружеском долге,
Половинке своей отказал.

Спать мне негде, и кушать нечего,
Нервный тик появился под глазом,
Я вчера, весьма опрометчиво,
Ненаглядной ответил отказом.

И с детьми нельзя мне общаться,
Я вообще ни при чем - не рожал,
Я вчера, представляете, братцы,
Непослушностью ей угрожал.

Тяжело на душе, сердце ноет,
Печень что-то пытается грызть,
Я сгубил все ее молодое,
И лицо, и фигуру, и жизнь.

Мне теперь вся стирка по таксе,
И нельзя приближаться к кровати,
Я забыл все клятвы из ЗАГСа,
Навестить отказался я мать ее.

Заневолил капитализм,
Приковал к паровой машине,
Так и кончится моя жизнь,
Так и век мой недолгий минет.

А мне б птичий услышать щебет,
Мне бы солнца увидеть лучик,
Как поля колосятся от хлеба,
Как голубка взлетает к тучам.

Поднимается выше, и выше,
И вдруг бах... не хватило сил,
И лежит на земле, не дышит,
Меж хлебов, что никто не скосил...

Я стою, оседают перья,
И помочь мне ей уже нечем,
И курю, и думаю нервно:
"Ах, ты ж бедная - мне то полегче!".

Баба сдавала в тираж,
Грудь, и талию тонкую,
Абонемент в Пассаж,
И пьяненького мужичонку.
Выдали бабе квитанцию,
Все внесено там планово,
Лишь не вписали поганцы,
Ее мужичонку пьяного.
А где-то в Мытищах, аж,
Стоит на столе самогонка,
Вкушает мужик купаж,
С какой-то чужой Аленкой...
Если уж вышла в тираж,
Не стоит сдавать дефицит,
Это тебе он алкаш,
А кто-то - поймёт, и простит.

Я забуду тебя, вот увидишь,
Навсегда из памяти вычеркну,
Ты меня уже не обидишь,
Ни молчаньем, ни позой вычурной.

На века я тебя позабуду,
И дорогу к тебе не вспомню,
Не смутишь ты меня уже грудью,
И округлостью бёдер, нескромной.

Быстротечна была наша драма,
Не пришлось даже сбросить одежды,
Остудил твой холодный мрамор,
Мою пылкую страсть, и надежды.

Залижу свои свежие раны,
И с другой я уеду в Париж,
Ведь я дома уже, и не пьяный,
А ты в парке - с веслом стоишь.

Город спал, и нас не слышал,
Как дитя прищурив глазки,
Мы с тобою шли на лыжах,
Ты в буденновке, я в каске.

Ты как конармейский натиск,
Словно с шахмат офицер.
У меня на каске надпись
Впереди - СССР.

Мы - где ягель беспохмельный,
Мы - где сушат хер моржовый,
Мы - где пофиг понедельник,
Где без маски все здоровы.

Где сквозь снег ведут оленей,
Чтоб потискаться с невестой,
Где уверены, что Ленин,
Завтра выступит на съезде...

Мы дойдем туда надысь,
Не меняя в пути лыжи,
И воскликнем - "Зашибись!"...
Город спал, мечты не слышал.

Ко мне мудрость пришла вместе с возрастом,
Я не ждал их, сидел в Интернете,
А они в дверь ввалились попросту,
Мол, к соседу пришли, нету Пети.
Мол, чуть-чуть отдохнем, мы устали,
Только я ведь хозяин приличный,
Хлеб достал, огурцы, лук и сало,
И поллитра казенной Столичной.
Не хватило в поллитре бодрости,
Мудрость вызвалась до магазина,
Пятый год уже ждем ее с возрастом,
Не решимся подумать, что кинула.

Я словами блудю очень часто,
Но не смертный отнюдь этот грех,
Просто я языкасто-горластый,
Если точно сказать — пустобрех.
Ничего этот блуд не изменит,
И никто от стыда не сгорит,
Бесполезно совсем мое мнение,
И природе ничуть не вредит.
Не случится война мировая,
Не прилепят импичмент вождю,
Кто-то пьет, на троих разливая,
Я ж один, в одну харю — блудю.

Я пахал, как никто не пахал,
Два гектара в час, и за рупь,
Если конь - на лопату отвал,
Я пахал на два метра вглубь.

Я пахал бы и дальше, и глубже,
Пропахал бы я все просторы,
Два гектара в час - это рупь же,
Но уперся в Уральские горы!

Бегайте по утрам,
Бегать совсем не вредно,
Бег прибавляет вам,
Две-три молитвы в обедню.

Бег вам дает легкость тела,
Бег придает силу духа,
Меньше на вас уйдет мела,
Если случится непруха.

Бег накачает вам ноги,
И укрепит ягодицы,
Будут живей в итоге,
Ваши помятые лица.

Бег - это путь к здоровью,
Бег - это вектор развития,
Можно сбежать сквернословя,
Ночью от мордобития.

Бегайте по утрам,
В полдень бегайте, вечером,
Нам не в пример котам,
Делать по жизни нечего.

Друг мой, беги, не стой,
Будет и позже все просто,
Сам - за водичкой трусцой,
Сам - добежишь до погоста.

Не плачь моя далёкая, не плачь моя зелёная,
Утри четвертым щупальцем, тот вырост, что глаза,
Не нарушай пожалуйста, планетный слой озоновый,
Насыщена кислотами прожжет его слеза.

Не голоси, хорошая, как тридцать три коровы,
Я знаю, что в созвездии могли с тобой мы спать,
И радовал нам очи бы, сынишка двухголовый,
Дочурка пятиногая, могла б по нам скакать.

Но не случилось счастье, и не свели дорожки,
Не светит нам в окошко, тройное Солнце летнее,
И вглядываясь в звёзды, я вижу твои рожки,
Подвёл меня Рогозин, нет рейсов межпланетных.

Я делился с тобой окурками,
Мы сидели с тобой на поручнях,
Только ты предала меня, Мурка,
Изменила ты мне с Рабиновичем,

Поменяла Урюпинск на Хайфу,
И рубли обменяла на шекели,
А ведь было нам вместе по кайфу,
Мы боярышник брали в аптеке.

Я прощал тебе все порочности,
Без битья прощал, просто так,
А когда ты спала в песочнице,
Отгонял ворон, и собак.

А теперь ты где-то под пальмами,
А я здесь, в России холодной,
И со мной только Хайек Сальма,
Да и та уже прошлогодняя.

Возвращайся, родная Мурка,
Отращу если хочешь пейсы,
А отрезать, найду хирурга,
Не найду - покладу на рельсы.

Она любила Булгакова,
А он хотел борщ, и котлеты,
И тихо ночами плакал,
Кололи желудок галеты.

Она мечтала о Мастере,
Но, чтобы он был как Воланд,
А он искал в Одноклассниках,
Итоги встреч по футболу.

Ее уносило на Бал Сатаны,
На лацкане желтый цветочек,
А он на диване штопал штаны,
И шмыгал негромко в платочек.

А ночью бесстыжая, и нагишом,
Летела она в стратосферу,
Он рядом лежал, и мечтал об одном,
Чтоб сбили ее "Искандеры".

Белым снегом укрыло, и поля, и дороги,
И богатые виллы, и голодных чертоги.
И сады, огороды, и овраги, и балки,
И церковные своды, и ближайшую свалку.

И торговые центры, и большие заводы,
Банки с их дивидендами, и киоск без дохода.
Снег на яхтах, авто, снег на танках, и пушках,
И на старом пальто, на прохожей старушке.

Снег на улице Глинки, нет чернеющих ям,
Белый снег на тропинке, что ведёт нас к друзьям.
И душа снова млеет, воздух свежий, и чистый,
Мир уже не болеет, белый он, и пушистый.

Положу я тебя на гитару,
Вы фигурою с ней похожи,
Кто-то скажет - "Мотив больно старый.",
Я отвечу им всем - "Ну, и что же.".

Мне не важен мотив, и посыл,
Не важна мне аккордная гамма,
Лишь бы звук дурманящий плыл,
А в словах нет ни фальши, ни срама.

Зазвенят гитарные струны,
Захрустит под пальцами дека,
Нас накроет с тобою ночь лунная,
Отмеряя нам вместе - полвека.

Мы забудем с тобой, все что было,
Вдаль протянется звонкая нить...
Ну куда ж ты ложишься, кобыла,
Я же песней хотел положить?!

А надысь, в "Пусть говорят"
Приключилась драма,
Волк, и семеро козлят,
Разбирались с мамой.

Первым, в общем как всегда
Выступил Малахов
Пригласил он для суда,
Маму с новым хахалем.

Хахаль современный, модный,
И вальяжный как тюлень,
Сразу видно - благородный,
И не важно, что олень.

Рассказал, пустив слезу,
И в волненьи стиснув губы,
Эту самую - козу,
Повстречал в ночном он клубе.

Покупала молоко,
Соглашаясь на обрат,
У неё мол, далеко,
Вечно семеро - козлят.

Говорила и коза,
Мол, чуть-чуть перебрала,
К десять вини бы, туза,
Всех в "очко" бы порвала.

Молвила, что неофиты,
Заглушают ее голос,
Оголив при том копыта
В общем - ровно всем по пояс.

Тут поднялся Мойша Герц,
Депутат от Святополка
И сказал что наконец
Надо выслушать и волка...

Объяснил волчара серый
Что зашёл случайно в хату
Долго били его звери
И решили - будет батей.

И сорвался вдруг на ругань,
Что коням сим необозным,
Всех лосей скормил в округе,
И пять штук коров колхозных...

Долго бились пустословы,
Не решили они только,
Эти семеро - Козловы,
Иль по бате, все же Волковы.

Кто-то скажет, хватит мол,
Этой темы неудобной,
Только это - наша боль,
Сказка эта, суть - народная.

На оконце бычий пузырь,
И на лавке, под голову валенок,
И из книг всех, только Псалтырь,
Даже нету портрета Сталина.

Возвращаюсь в природы пенаты,
Здороветь как предтечи нервами,
Надоела химия с атомом,
Лучше сгинуть от оспы, с холерой.

Буду мясом питаться лосиным,
Будет климат совсем другой,
И не надо будет вакцины,
Если что - прижгу кочергой.

И вообще никакой политики,
Только танцы с медведем под бубен,
Не смущаясь беличьей критики,
И размеров тестикул на убыль.

Он мечтал покорять океаны,
В белоснежном мундире парадном,
Свое имя дать дальним странам,
И закрашивать белые пятна.

Он хотел стать первопроходцем,
Золотую найти где-то жилу,
И со свойственным благородством,
Все раздать, чтобы людям служила.

Он в мечтах был - светоч науки,
Чтоб создать фазотрон из мопеда,
И оставить наследство внукам,
Пусть гордятся ученым дедом.

Грезил он и уютным домом,
И спокойной, любимой семьей,
У жены чтоб Тургенева томик,
У детей Дед Мороз чтоб зимой.

Он о добром и вечном мечтал,
Чтоб оставить свой след на планете,
Даже песенку вслух напевал,
"Чтобы счастливы были все дети...".

Он уже разминал подошвы,
Чтобы первым попасть в яйцеклетку,
Но его так банально, и пошло,
Просто вытерли об салфетку.

Послушай дружок, наконец, перед сном,
Добрую сказку с добрым концом.
Жили и были, старик со старухой,
Добра не нажили, опять же — по слухам,
Нажили Ивана детину здоровую,
Что в общем не странно, держали корову.
И вот уж пора Ивану жениться,
Хватает уже три пера от Жар-птицы,
И дал батя лук, Ивану, и стрелы,
Стреляй мол, дундук, займись уже делом,
Сам видишь в деревне у девок ветрянка,
На кой, мол, нам древним в избе обезьянка.
И стрельнул Иван, и попал прямо в жабу,
Засунул в карман, домой снести дабы,
Но злая свекровь не хочет лягушку,
Попорчу мол, кровь, накрою подушкой.
И Ваня с невестой ушел в лес еловый,
Все жабы в округе, с тех пор — Ивановы.

В ней было все, что надо леди,
Как будто тень былого века,
Эх, прокатить бы на мопеде,
Да угостить бы чебуреком.

Потом в кино на Зиту с Гитой,
Потом конечно чай, и сушки,
Потом в сарай, плющом увитый,
И до утра считать кукушку.

Но что греха таить напрасно,
Куда я сирый, и босой,
Ей подавай Урал с коляской,
И бутерброды с колбасой.

Ей ароматы фирмы Дзинтарс,
Ей холодильник, полный снеди,
Кассету с фильмом Брасса Тинто,
Мне помыслы простите, леди.

Ты лежишь совсем нагая,
Манишь так волнительно,
Лучше глянь-ка, дорогая,
Как я офигителен.

Показать не стыдно Ленке,
Машка, Ольге, Таньке,
Я с такой волшебной пенкой,
Выбрит и с изнанки.

Мусор выносить я буду,
Только на руках,
Пусть увидят бабки, люди,
В каких я носках.

Не нужны подарки с бантом,
Мне бы что попроще,
Репродукция Рембрандта,
Есть, от милой тёщи.

Но не тот бокал с совой,
Не кассета с Кинчевым,
Не затмят, что головой,
Не болеешь нынче.

Обнимает танкист связиста,
Говорит, что не он - подружку,
Зазывают артиллериста,
И ему заготовлена кружка.

Приглашает десантник ракетчика,
Хот он, гад, и сверлил вчера,
Будут петь дуэтом весь вечер,
"Подмосковные вечера".

И бредет сержант из стройбата,
Обнимая за плечи "химика",
Заменяет один, экскаватор,
А второй, выражается мимикой.

Вспоминают узбека, и плов,
Обсуждают наряды по кухне,
Раздеваются все до трусов,
Пока спичка в руках не потухнет.

Маскируются, чтобы не видно,
"Неприятеля" вяжут ломом,
Отдыхают сегодня Защитники,
Вспоминая мать военкома.

Сыновей пророчат в Морфлот,
И вопрос этот твёрдо решён...
Лишь в фонтан никто не пойдёт,
Чем потом защищаться от жен?!

Я тебя защитю,
Все что хошь, захватю,
Если хочешь, дракона поймаю.
Ты поверь - не шутю,
Я и сам ведь хотю,
Не платить за проезд на трамвае.
Так что ты не тужи,
Не вставай, не бежи,
Не неси мне в постелю завтрак.
Всем подружкам скажи:
"У меня есть мужик,
Он хоть завтра готов в космонавты!".
Я достаток рожу,
Златых гор наношу,
Накую тебе цепь, отвечаю.
Я тебя ублажу,
Твою мать попрошу,
Чтоб испила хотя бы чаю.
Мне не надо вещей,
Я готов и в плаще,
Хулиганов гонять по Сходне,
Откажусь от лещей,
Пить не буду, ваще,
Но родная, давай не сегодня.

Под ногами хрустел утомительный наст,
Пулемет не пугал, а звенел в ритме польки,
Но не это его волновало в сей час,
Он спешил добежать до него раньше Кольки.

Они вместе рванулись, ничего не сказав,
Не могло быть иначе, они с Колькой друзья,
Он пошире в плечах, ну а друг - худощав,
И проворней его... только Кольке нельзя.

Есть у друга жена, скоро будет и сын,
Не был месяц медовым, за неделю истек,
Позвала их война, заковала в хитин
Галифе с гимнастеркой, и кирзовых сапог.

Он успел, добежал, не споткнулся в пути,
Навалился всей грудью, и обмяк, и осел,
Лишь мелькнуло в мозгу, только б Кольку спасти,
Только б роту поднять, только б выжили все.

Только б Родина-Мать одолела врага,
Наступила весна, и вернулись все птицы,
На зеленой траве вновь росы жемчуга,
На востоке теплом заиграли зарницы.

Николаич бы рос, не по дням, по часам,
Школа, танцы, кино, и девчонка соседская,
Колька важный сидит, проводя по усам,
Обсуждая как внуку, обустроить им детскую...

Он успел, заглушил этой польки бемоль,
Танец смерти затих, на бессмысленной гамме...
Как же больно в груди... только вся эта боль,
Что над серой бумажкой разрыдается мама.

Дайте мне броневичок,
Я вам речь задвину,
Как наступит бодрячок,
Свергни мы режимы.

Как задавимся слюной,
Подели мы щастя,
Как управится с страной,
Нам кухарка Настя.

Как разрушим этот мир,
Чтоб нам было строить,
Как пошлет нас командир,
За вождя, по трое.

Как увидим мы рассвет,
Блага и достатка,
А кому рассвета нет,
Памятник - но гладкий.

Громыхнуло в небе,
Раскатилось полем,
Над полоской хлеба,
Унеслось к околице.
Зашумела ветками,
Белая берёза,
Шелестят соседки,
От тоски по грозам.
Ветер рвет осинку,
Та в поклоне гнется,
Он несёт дождинки,
Пусть она напьется.
Стихли все собаки,
Спрятались по будкам,
В палисаде маки,
Жмутся к незабудкам.
Вымерла деревня,
Тишина на улицах,
Только бабка древняя
Глядя в небо жмурится.
Там где столб, что с радио,
Сеновал старинный,
В нем пастух Геннадий,
И доярка Нина.
От раскатов грома,
Страшно им, наверно,
Спрятались в солому,
И трясутся мерно.

Отвяжись от меня, Красна Шапочка,
Христом богом прошу, дай мне продыху,
Я в гробу вас видал, в белых тапочках,
Всех, с гурьбой дровосеков - уроды.

Я вообще не пойму, какой бес,
В вас вселился... хвост мой не трогай,
Что ты ходишь тропинкой сквозь лес,
Если ближе идти по дороге?!

На кой хрен тебе чаща лесная,
Что ты ищешь меня в буреломах,
Я не ем ведь капусту, ты знаешь,
Пирожки мне твои в горле комом.

Ты пойми меня, дрянь непутевая,
И смирись наконец с обстановочкой,
Не воспитанник я Куклачева,
Не могу дергать я за веревочку.

И еще - хоть взывай тут к врачу,
Превратили вы всех в дураков,
Как я бабку живьем проглочу,
Ведь в ней веса - восемь пудов?!

И на кой мне рядиться в одежды,
Все пропахщие скрозь нафталином,
Если я тебя дуру-невежду,
Могу съесть прямо тут, без доктрины?!

В общем мне не понять смысл, и толк,
Что за блажь, что ко мне вы предвзяты,
Если только - последний я волк,
Остальных - задолбали козлята?!

Доктор, прошу вас, родненький,
Отставьте рюмочку с килечкой,
Только у вас есть исходники,
Всех адекватов вылечить.
Лишь только вас научили,
Искать у них третий глаз,
Лишь только вас посвятили,
Зачем им умища показ.
И только у вас йод и вата,
Чтоб им где надо прижечь,
И чтоб не могли адекваты,
Советами мудрыми течь.
Их развелось уже стокА!!!,
Словно штампуют тиражно,
А мне среди них одиноко,
Тоскливо, уныло ... и страшно.

Ты родилась, чтоб сказку сделать былью,
Чтобы тобой всегда гордилась Русь,
Враги прикажут, я тебя не вылью,
Беда придет, от хлеба откажусь.
Супруга к маме, сиротой побуду,
С подругой белка, пофиг - два плеча,
Заначки нет, возьму у тещи ссуду,
Здоровья нету, подпою врача.
В степи замерзну, разотру желудок,
Дождем намочит, впереди сушняк,
Я для тебя, хоть на пятнадцать суток,
Я за тебя, с запоя в отходняк.
Тебе - трико, пиджак, и сланцы с майкой,
Тебя - в поход, на дачу, на рыбалку,
К тебе - ириска, если в гости Райка,
Ты - откровение, истерика, и скалка.
Нет слов таких, тебя мне описать,
Нет музыки такой, тебя возвысить,
В тебе подчас особенная стать,
Когда уже не встать, и не пописять.
Не спорю, что не мне тебя обхаживать,
Мое - мигрень, и прикроватный тазик,
Но - с Днем рождения тебя, родная наша,
Родимая, как написал бы классик.

Воротился старик ко старухе, перед ней разбитое корыто,
И упадок в доме, и разруха, и в чулане дверца не прикрыта.
И браниться нету сил старухе, и в глазах вселенская печаль,
Эх, живет в соседнем городе сеструха, посещает джаза фестиваль...
Вдруг, из-за избы, из-за читальни, как в хорошей сказке Мойдодыр,
Выезжат к ним градоначальник, в лимузине черном - дыр-дыр-дыр.
Говорит им: - "Здравствуйте, старуха, и тебе несчастный дед, привет,
Вот такая в общем вот, движуха, вам от Путина большой-большой конверт.
А в конверте том халявы много разной, я б и сам хотел такого, братцы.
Полагается квартира двухэтажная, в Выхино - программа инновации,
Полагается вам к пенсии надбавка, так как вы к нам первые из сказки,
Бабке вот кальян на разных травках, деду - палец с лазерной указкой.
Деду полагается еще, так как битвы он герой, на Калке,
Импортный стиральный порошок, и альбом для фотографий с калькой.
В общем пользуйтесь, мои же вы родные, наслаждайтесь видами подВыхино,
Вы теперь навеки, и отныне, шиться будете отличными портнихами.
Вот еще вам чтобы для здоровья, в санаторий, где-то рядом с Грузией,
С нашей настоятельной любовью, турпутевка, типа олинклюзив.
Так что наступает вам, ребята, эра светлых дней, как в коммунизме,
Это вам не Пушкин, гад проклятый, с пережитком барским, и царизмом.
Это вам наш лучший Президент, самый добрый, после тети Вали,
Вы кайфуйте, раз такой момент, и пока еще чего не дали!"...
И стоит у моря синего избушка, и лежит там до сих пор это корыто,
Создали музей имени Пушкина, с 9-ти, до 18-ти - открытый.