Лайт.
Номер 228 в отеле "Blood moon"

31 декабря, 8:00 утра.


— Los lobos se follan a los cachorros de zorro? — шепнул кто-то с издёвкой.
Фоксфольт открыл глаза, проснувшись по всей видимости от холода: порыв ветра плюс не закрывшаяся форточка — простуда.

Сверкающие синие глаза Вульфа, кажется, проникали в самую душу.
Лежащий на кровати некоторое время вглядывался в лицо незнакомца пытаясь припомнить, где он уже мог видеть эти черты лица: нос с горбинкой, сухие потрескавшиеся губы и контрастирующие с ними молодое лицо с немного румяным оттенком кожи...
Точно!

Фокс слишком резко встал и ударился о полку, которую ещё вчера заставил информацией: книги и папки с документами подпрыгнули, а по черепу, нарастающим пятном расплылась боль, начинавшийся на затылке, доходящая широкой линией до лба, становясь монотонной в висках.

"Это сколько же я выпил вчера?" — задумался он, нащупывая правой рукой выключатель, а левой, массируя висок.
"А по какому поводу вообще пил?" — вспомнив, что выключатель находится не там, он с усилием встал на ноги которые, тут же подкосились и поплёлся к выходу, задевая и немного припадая на стену.

Он шёл так всего несколько секунд, затем упал, подскользнувшись на луже чего-то сладкого.

"Виски" — понял Фокс по характерному запаху цитрусовых.
Вулф, всё это время стоящий в стороне, вздохнул и помог своему коллеге.

Именно так они и отправились в ванну.
Теперь У вас есть зеркало и вы можете увидеть схожесть и различие этих персонажей в одежде.

Оба они были молодыми адвокатами: носили строгие смокинги, белые рубашки, галстуки.

Галстуки и были первым отличием: если Вулф носил однотонный чёрный, то его конкурент, плевал на все стандарты делового этикета и в зал надевал неизменно отвечающий цвету его волос и имени, ярко оранжевый, заправленный в смятый и пропитавшийся виски пиджак.

Умываясь рыжий пытался вспомнить хронологию событий до этого утра.

Но картинки в голове плясали беспорядке и получилось выцепить только несколько эпизодов: вот он жмёт руку какому-то испанцу, затем два бокала, он падает в чьи-то руки, целует чей-то гладко выбритый подбородок...
Ужас: в голове промелькнул перевод.
— Да не... Я не верю... Да не может этого быть... — он выключил воду, обернулся: В ванной уже никого не было и парень облегчённо вздохнул — Это был сон... — он вышел обратно в комнату.

Там за столом сидел его гость мерно попивая кофе и созерцая крупные хлопья снега падающие на карнизы.

"Не сон..." — вздохнул Фокс, садясь за стол и подтягивая себе вторую чашку, но ему было неудобно сидеть рядом с возможной шизой и он отошёл к окну.

— Линкольн для адвоката? — усмехнулся он, заметив как редкие хлопья ложатся на проржавевшую крышу старенького авто.

— Куплю что-то новее Когда закончится дело. — в его словах слышалась только лень и немного сонности.

— Дело?
— Los lobos se follan a los cachorros de zorro? — на этот раз он принёс слова вкрадчиво, смакуя каждое из них, что очень бесило его собеседника.

Сначала Фокс хотел ударить.
Ударить что угодно: стекло, морду этого нахала — он не понимал что это значит.

Или...
Точно!
— Ты так уверен в этом? — Он сел на пол. Он делал так всегда, если понимал что разговор будет трудным.

— Это говорят факты.
— Любая медаль имеет две стороны: люди его любят.
— Точнее им это выгодно. Люди - это скот. Стая которая нашла себе вожака: они готовы идти за ним и бояться его. А страх...
— Не уважение... — выдохнул Фокс, отставляя наполовину пустую кружку. — Но чего ты от меня хочешь? Чтобы я не участвовал?

— Я хочу чтобы ты сделал правильный выбор. — Вулф положил на стол обувную коробку, обёрнутую в красную фольгу — С новым годом, Он передал ключи Фоксу и поспешно вышел из номера, а уже через минуту послышался приглушённый мотор: Линкольн тронулся с места и уехал к юго-востоку.
Осталось 2 дня.

Можно я опишу твоё лицо сквозь городскую призму?
Ладно, погнали.
Если что добавляй факты: буду иметь в виду и: не обращай внимания на улыбку.

Ты помнишь ту ночь, фонарь улицу и аптеку.
Шёл мелкий дождь.

В районе 11:00 возвращался с магаза: покупал пачку сигарет и бутылку спрайта.

Усмехнулся на встречу толпе, ещё утром читавшей газеты.
Усмехнулся: вроде бы травоядное общество, но зло есть в каждом из ныне живущих — примерно так, кажется говорил Конфуций.

Мелкие капли вычищают разум, стекая по обнажённой шее, а ты свернул в переулок, после него желанный фонарь, ласкает треугольные уши холодным светом.

За спиной толпа, перед глазами табачный дым в роли карандаша, а ты — лис Уайд: вечный Рим рисуешь квартал За кварталом, надеясь когда-нибудь у них потеряться.

Это случилось под первого января ранние утро:
В обычной панельной квартире стандартного типа Всё...

Относительно тихо.
Лишь еле слышны: выстрел из новых построек, скрежет металла, скрип одной половицы да иногда проскакивают одинокие мотоциклы...

Но за стеной дрели сверло разбудит героя от комы.
Но кто он?

Может художник-порнографист: любитель, не согласный с издательством...
Ведь фан-арт — тоже искусство.
Или Вы не согласны?

Поэт-символист: ночью гуляет по мокрым крышам, а утром на подоконнике в неглиже...

Пьёт по-богемному белый гляссе, молчит, курит на очередной вписке.

Ни то ни другое, а просто артист в общественном театре: вкушающий понемногу обе из этих жизней...

С бледным оттенком лица отражение своё в начищенной кружке кофейной, встанет, поймёт что не так: руки в крови — тревогою захлебнётся.

Так будет пока гудки не ворвутся в жизненный цикл и он не начнёт говорить мало-помалу
"Мы рады приветствовать вас: служба доверия..." — въевшийся в мозг ещё по юности фраза.

"Да-да, чуть-чуть по веси..." — За обрывком идёт жадный глоток воды и прочищается разум.
Беседа продолжается — он говорит, проверив морозильную камеру...

"Снова здравствуй, одинокий диспетчер. Скажи мне пожалуйста, милый: чужие кишки на люстре — это красиво?"

... С ней всё в порядке: к отрубленной на заготовки ноге добавился указательный палец.
А артист продолжает игриво, садясь за завтрак:

"Слушай, я тут чьё-то ем сердце, разрывая свою душу на части и готовый петь серенады, но... С варёным лёгким уже ничего не сравнится."

Затем он идёт к окну, забирает инструмент счастья и продолжает свой монолог на краю:

"Спасибо за всё. Я с тобой навсегда прощаюсь: рождество встречу с чертями в аду...".

Ближайших ворон пугает резкий хлопок: станет довольно мягкой могилой дворника лень — силуэт мертвецкий и сизый укутался в белый гроб.

Тейли.
Как много ты вложил в это слово: боль, горечь, обиду и...
Прошлое.

Ты идёшь между панельных домов, в лечине чужого маскота.

Пытаешься найти в последней из масок себя: ищешь отраженье в лужах, в витринах на перекрёстках из гипсокартона...

Может ты — искажение чей-то тайны: аморальной фантазии, извращённый, межполовой?
Шляешься между теней: обещаний, надежд, в счастливое завтра вер...

Всего прочего.
Только тут ты ничего из этого не нашёл...

Так почему пытаешься снова?
Ты создаёшь новую маску снова и снова...

Ну давай перейди тот порог: покинь райский сад и посмотрим на что ты способен.

Я надеюсь, что это не будет новый карточный город, пару фан-артов и записи в диктофоне.

"Думаешь создать новый рай? Ну что ж... Идёшь, так иди куда шёл. Не печалься." — подмигнётся тебе случайный прохожий, а затем уже молча:
Главное — не спутай дороги.

Я на денёк заскочу в Волгоград.
Завтракать буду уже в Таганроге: пончик и раф напополам с бронзой.

Уеду в Питер, став королём автостопа и наверное, буду Есенин — повешусь: умру, лицезрев белые ночи...

Главное только, чтоб подальше от дома: там одни людо-волки.

Ты ведь прекрасно знаешь основу: чем дальше в лес, тем меньше воспоминаний на плёнке.

И тебе всё кажется что жизнь проносится мимо?
А ведь она вроде близко: только рукой дотянись...
Но ты тянешься к чайнику....
Ты бы с дурацкой ухмылкой стоял бы на этой обочине кровью заблеванной автострады: здесь все знакомые и они очень рады....
... ставишь его на плиту...
...Игноря дорожные знаки отчаянно обходишь встречный поток.
Летние шины скользят на мокром асфальте, скрежет металла, свет дальний, заграждения, фонарный столб: стоп камера — снято.
.... Подле тебя разлитое кофе на мраморный пол.
В зубах сигарета, в голове паника: гейм овер, браток.