Всё как в одном из худших фильмов —
стекло под обувью трещит.
В квартире всё играет телевизор:
"Романтика, протест и третий мир".
Вечереет, и от тепла — лишь окна,
прохожим передают ту тишь,
которую даже позволит себе гетто,
что предаёт ему, возможно, вид.

Средь прочих дней стенаний быта
этот озарил ещё в винный блеск.
Виновник торжества сидел, забытый,
перебирая пальцами священный крест.
Закрытый битыми руками,
наредкость ядовитым языком,
он насылал ей вслед проклятья,
пока полиция не подвела под эшафот.

— Так-так, ну что же вы, голубчик? —
с усилием над тоном начал коп. —
К нам не впервой тут обращались,
сказали нам, что здесь погром.
Доказывали, что в квартире убивают,
молили бога, чуть ли не навзрыд,
что женский рев и крик слыхали —
хотел бы я услышать ваш ответ.

— Ох, чёрт, ну что же вы молчите? —
свирепо опрокинув стул. —
Вы думаете, что так поможете себе?
Скажите же, на милость, что писать мне:
убийство или буйство подшофе?
А если первый вариант — то где же тело?

— Отстань! — ещё преступник вдруг запел. —
Какой же я тебе убийца?
Я набожен, хоть и скандалист.
А что касается той девки —
сбежала, да и чёрт бы с ней!
Вы не в каком-то там романе,
не про "Восточный тот экспресс"...

— Не надо гадких шуток, нужно имя! —
грозно полицейский, сев на стул. —
Конечно, если есть оно у скандалиста, —
с дурной усмешкой буркнул вдруг. —
Итак, давайте всё-таки сначала,
утихомирив пыл и воздуха вдохнув...
Вы видите, я добрый полицейский.
Поступим так... Допрос начну...

— Красивая фамилия — Далецкий —
смущает ваш побитый вид.
Как жаль, всё обошлось без заявлений!
Подумать только, девушкой прикрыт...
Откуда только вы берётесь
с каких заброшенных планет?
Извёл бы вас всех, маргиналов,
да время позднее уже...

Над этим лесом солнце не заходит,
Оно стоит на пару там с луной.
О чудо! Над той землёй, на небосводе
Северная радуга живёт.

И как густы те лабиринты,
В которых заточен Фафнир,
Где Зигфрид, этот бравый воин,
Сложил свой меч и сладко спит.

Ох, сладка та музыка сиринги,
А как тревожен тот мотив,
В котором фавн раскрывает
Глубины нерассказанной души.

В тот лес совсем не забредает поезд,
Там нет конечной, нет пути.
Любой тот мир под сердцем носит —
В тех кронах все твои мечты…

«В том облаке скрывается город», —
безумец на коленях рассуждал,  
схватил меня за обе руки —  
по щеке стекла медовая слеза.  

«Там тысячи красавиц на заре,  
арабские костры танцуют  » -
Он так сказал -« вдали от сует,
Там Вавилон стоит в песках.  
Представьте — не в земле, а в небе!
Узрел я на мгновение купола,  
услышал воспевающие песни.  
Как я смотрел туда, так и в меня.  
Наверняка там есть пещера,  
где поселился тот колдун Али-Баба.  
Возможно, он, завидев гостя,  
дюнами укрыл всё от меня.  
Ох, эта красная одежда,  
иссиня-чёрный волос и глаза…  
Всё это лишь фантазия о гуриях.  
Лишь тень. Безумства. Я.  

Туманный город... Высота...
Вдали — свет машинных фонарей.
Стоит преступник молча у окна,
Вдали от сует и плохих вестей.

Из-под плаща виднелась кобура —
Стынут пара чашек кофе на столе...
На улице уже играл паршивый джаз,
А у виска сверкнул незваный пистолет.

— Прости, я... — голос нервно задрожал,
— Детектив, помнишь? Приходил к тебе...
— Всё знаю... — другой слёзно прошептал,
— Чёрт, стреляешь ты иль перехотел?

Минута. Дрожь. Вот опускается рука...
Детектив хотел сказать — но не успел.
Мысль позади: другой руки была —
"В отчёт запишем — прекрасный суицид".