Ночная роса вдоль бежит по траве,
Словно чувства столь тёплые, ласковые
Горят меж влюбленных яркими красками
В тьме непроглядной и в той пустоте.

Они все пылают, сочатся цветами
В полях и лугах - бесконечных просторах,
В горах и каньонах, взвентив по спирали,
Несут их пыльцу все ветра, и подобно

Течению в тёмном, пустом океане
Бегут вдоль просторов земных беспрестанно.
Ночная роса так чиста преподобно
И ранить ее так легко, но свободна
Она всей своею натурой.

Ночная роса здесь не знает границ,
Летит она дальше в зеленой траве,
Ввысь вспарив миллионами птиц,
Летит она дальше, к далёкой Луне.

Вот уж Солнце прольет каплю света на поле,
Где бежит вся роса от печалей, обид.
Где бежит вся роса к нашей светлой свободе.
Жаль, что Солнце ее иссушить норовит.

И к полудню, взглянув на то поле,
Где бежала роса поутру,
Ты увидишь лишь малое горе
И пшеницу на летнем ветру.

Ведь с людьми точно так же бывает,
Что иссякнут, засохнут без вашей любви
Что завянут они без всей вашей заботы,
Как цветы пред зимой, уж совсем без воды.

Сегодня твой разум особенно хмур,
Всюду видишь ты странные тени.
И капли, лежа на холодном стекле,
Готовятся к исчезновенью.

"Хватает ли красок?" - задашь ты вопрос, идя по аллее усеянной.
Аллея полна та отрывками грёз,
У нас с тобой нет больше времени.

Нам пора идти, далеко - за закат,
Океаны где, столь бескрайние.
И вечер уводит нас в яблочный сад,
Мы дали ему обещание.

Но где эта грань меж реальностью,
сказкой, где нет одиноких людей?
И что всё-таки лучше: когда носят маски иль толпы печальных, открытых идей?

Наш час вот подходит. И время не ждет,
Жаль цифры здесь столь жестоки.
Тебе пора понять: не вернешься домой,
сделав шаг в ту бескрайнюю пропасть...

Любовь неидеальна, и сейчас,
живя по разные станицы,
пусть вспомнится счастливый час,
глядя на чистые страницы.

В душе радея за тебя пристрастно,
как смогло семя возрасти
на почве скал далеких, громогласных,
и по взращении начать цвести.

Но в тех же громогласных скалах,
где возросли прекрасные цветы,
заметь и Прометеево начало,
и наказание большой любви.

Смешав так рьяно части воедино,
картину общую окинет взор:
как капли в океане горделивом
смешались и любовь, и страх, и ненависть, и с тем позор.

Баталия вершит судьбу,
и грянул смерти гром:
вот-вот пехоты эскадрон
возьмет врага к лицу;

В огне атаки рьяной
белогвардейских тех дружин.
И лишь ферзи один в один
воспрянут в битве той усталой.

Итог баталии един,
ее исход могуч,
и лишь один истратит весь сургуч,
ликуя над другим.

пеленою грез, хоть чужда людям радость,
усеется лишь память о былом -
о тихом, робком, любящем немалость,
о том, что скроется за глубочайшим рвом.

Назло чреде желаний эррозийных:
«о чем еще бы сочинить памфлет»,
все вмиг утонет в нашем рву низинном,
другого же исхода нет.

А по другой от рва, здесь, в настоящем
останется лишь нижний слой имен,
переживанья смерти темной чащи
людей, сожженых заживо костром

идей, но лишь лучом тянущей
играет роли чуждой человек
от светлой памяти к среде грядущей,
пока его не прекратится век.

Весенний ветер северных озер
обрушит небо как струну гитары,
и заиграют вводные фанфары,
и разожжем судьбы костер.

Восстав из скромности оков,
пленящих в небо устремленный взор
и уповающих на наш позор,
мы встанем с помощью ветров.

Высоты непрестанно постигая:
«однажды ввысь взойдя, не упадешь»,
но мимолетен миг как вошь
под уходящий шум трамвая.