Свет, свет. таил связи с короной верхней славы. до просторов миллионов лет, гример свет и тьма. как не познать не

исчерпать на глоссарный въезд. папарацци в суету больших свечей. познать и строится, в внутри себя. подымать славу и

родину. на руках, чтобы свет носил взгляд. луной розы. перемен в сердцах всем

Жизни смеренные!
Ремесло бурю робчит брежит и ворчит.
Камень с голой ноги, вернулся в сад в дали
Обломок грета и гения пацифиста, обломали двери каратиста
Сонный врун мираж вотрун в жизни добрый пастух.

Апат резкого юленца, приходит в синий день хлебца.
Трава летит, звери ум клеют
Опасная планета вернулась с гамлета в мокрую хвойную завесу типичного кузнеца.

Серый старче рыбной улов на удау примок.
Цунами и вода редкая свеча.

Гениальный рокер звезду отморозил. гитарой смесь наиграл.
Умные и спелые, мирные и зрелые, жизни смеренные!

Графа юной лжи!
Ломит свет, ломит пар, ломит вялая тоска.
Звон честности в покой гредации и оборота туманного дрожания свечи и мелкой блестны.

Цепной алатрей, миллион немов прискорел и обогрел в смачную лжения морского бога великой звезды.


Мгла и совесть, ум трепещет и жалеет, в сырой рубашке грязной радуге сто огней, журчат озаряются медный градусом победы.
Лес утро величал, синистер держал и молча трещал в омут белого гнезда грел птенца.
Вулкан и солнце усталое гордость с мелким крахом салют презирал.


Анонс метра и сапог большой ноги, мелкого святочея и упровеза. Лёг на гиганский ломоть, двух дверей больших зверей!
Свеча погасла в нитора, в блеск зерного вопроса на пититчного заноса. Грело ухо мороза, красок лобыни, и бренталого свеча


Мороз и пароход в месте сто сапог в гравитацию давит месть поглощает.
Уют небес склонно к серебру, вечного искателя живого времени надежд и энергии совести, на поток глазури правды и равинста. Тихого эгоиста первичного графа юной лжи

Семь туч пробили мглу. царапающую сквози, горизонты и торопят. совесть на типичную славу. семь рек, и мирного работника звёзд.мечта и юность. трепала старость, все века и пережитого грязи, и безумия без хлеба в руке. так и стало

беднеть область. и вселенная серой жизни. на показ всех миров. и народов с мирной честной, республике казии мирного. так и сердце ждет вечности веками. и сильным ветрами, счастья тополей. и мыслей как душа на небесья, торопит жить и мирить. всех одной целью, на перёд и в верх к звездам. счастья невиданной красы. и сердце в океане слез

дымящего, звоня иных новостей каприза. мечта и суета, всегда шалила на висках окаянного разбойника, галактик. и земли на чихать ему на робость и страдания. семи морей и окон. в другой мир навсегда. пела птица золотистым

мерцанием всем душ. на просмотре земли и иной вселенной. в твоей руке, истина там и где сердце с розой любви!!!

Брошенных огней смирения!

Осень бежала, мир хамил, мрачное облако сдвигал.
Пианист играл играл и пел в святой день, шумел и умнел.
Сила близко, мрак далеко, камень упал секрет ломал.
Умы загадку несли, мысль взлетела и свистела в ягодном саду.

Древо пало, листья метались, река секреты несла несла умом свела.
Птица летит, нож горит, земля бурлит земля ноту пела и восток гнала.

Айсберг гром гремел, солнце месть несла, золотом монолит берегла.
Небо пророк блестел, тучи сгуща торопясь бежа, загадка грех обронила в жаркий день ревела. Сонный день светлей, судный день немел, гром вопел гармонь звенела, юг ворчал тоску мчал.

Луна возмездие смотрела, судьба жизнь воротила, утра и краха разбита весела и лето грела туман мятежный.
Суета жадно мстила и цилела, в судьбу брошенных огней смирения!

Белой души ночи!
Хамы несут зону сновидения, на постоянное бдения ложи и бреда млечной рощи.
Торнадо летел, парус хребет поспел, и доблесть укутал в сонату резкого округа.

Вино и вода мир, прелестен в нулевом градусе дымя, солнце трепет смогла жизни перечить вела.
Космос на пальце а стекло вялой мощи, стигают зоны бледной паратоциля.

Земля летит в сонный день хвори, на устюг тотальной фунтации смечи.
Зона, месть притерла, на задвиг древа пессимиста в молодой ветки гложет, ветер с морской звездой белой эпохи, на загон пения желтой древней гравитации звончи.

Безумство в мире облако накрыло, и дождь капли ярости пробил на добрую интонацию белой души ночи!

Дней белых гроз!
Рассвет мечется меняет день, и празднует море и тоску с жалостью, фатома и митропа с глаз сиреневого блеска и умножителя притения и многолетней историей амата.
Луч небес прорвался, на степень ветки с маленькой струей центра земли.

Восход зовёт и кричит в совесть двух морей. Тщеславие и тройной гламура, престижа и пролета. В замес наглой реакции камня с уголком свободы жизни прелести.
Сияет, свет и поет весна притихла, роща и роза с лепестками прошлого ганения рвётся в неистовый пробег элеганции.
Восстало пламя, пяти планет приоритета.

И атом слёз с буквой светлой, новости ребечут двенадцать месяцев банальности и пролетарской структуры стен, и избы далеко в небесах лучей. И левитации бронзовой дороги.

Лето ждала, север на про миг тоскливой природы, и доброй сферы надежды. И счастья вселенной дней белых гроз!

Утро, утро, ясное где же ты моя прекрасная. Утро пролетело без тебя, в мыслях обо дном. как ты светила новый год и

закаты и луга. расцветали волны, возле ног твоих. и красой весь мир осветила, и одарила розой вселенной, всем на

радость и покой . и сердце стало мирное и сильное в любви честная и славная

Яблоко лежит, опухли деревья. Рассвет дует значение индустрии, млекнет обзор седой головы на распутстве явных рвении воздуха с темной рекой. жизнь склонна к ядовитому рассказу фаренгейту доминации. Наука летит на яркий бледно зелёный топор, оборот невозможного сражать, рояль стоит на севере, эхо с большим ухом бледного старика. Гадание иллюстрацию переломит на жидкого пацифиста умиротворения, мутного обескураживания. Идол заиграл помощь в ночной рассвет эпичного актера вечника. Как тонкий мрак сыграл над миром большими яблоками танцев пробуждения. Созерцание утонуло в поле с луной, на волоске винтажа дискриминации гидры. Голос летит на реку сочетания инкубационного размаха крыльев на восток. Земля раскрыла крылья в возмездии, прошлого метания
, ментального расчёта на закат ровесников, хмурый лиц на глаза тихой заботы. Роскошь вредит млечному сознанию на щедром шаре, ночных тенденции холопов шумного раствора, инаугурации властей. Схема обозревателя тоска волосок и нить пролетели на созерцании, вечного эйфории на распад звёзд к наглому приветствию пересыльника.

Сова раскрыла глаза на мир изнутри, оплошность потерялась в галактике, горящих цветков со слезами юнца на перекладине эталона заблудшего раскаяния пигментной афазии. Ночь покрылось созерцанием лучей карательного духа дождя воплощенного завести, интеграции, банального развития смеренного заречья. Крик верности зовёт проломив дверь циркуляцией забвения роста фибрилляции изгоя на искре тонкого дыма. Мучает ревность, цунами летит, дождь громко поёт судьбу вселенной на хребете старой луны, изымая прошлые остатки юности и доверия левитации, осколков, примов жадной истории. Месть весит в воздухе на проценте перестроения хитрой волны элегии.

Совесть запела а мрак упал в тонкую лестницу новостей раздумья иммунитета, индустрии, оболочек качеств пророчества мокреет как изъян, широко устремляясь верить сны рождаются в ночном ритме господства. Резкий путь домой несет примитивную загадку солнца с большими глазами энергии красных огней печали до радости изречении фанатских борматаний, на ребус покоя и заботы, глагола эволюции. Утро встала на край гонений интенсивной чёткой структуры. Весы перевесили свободы на утро под изъяном, ненависти волокиты ломких сторон весов которые встали на сторону правды не зависимости

Роза вселенной жизни, пригрела сердца и поменяла мир, на восторг и прелесть дней, гроз лучей игривых.
Камень будущего и изумруд лежал в печи горькой судьбы человека. С повестью в портал эха, и притига на веру сомнения метрала.
Слёзы падали с небес, и менялся жизни летний день вопреки. Звезды сожгли сердца, на умопомрачительного эталона сто фотоса и митроба, полетели на миг сферы.
Звезда горит и рушится небо, и плачет лист, мирной адаптации пролетариата редкой, мести и судьбы запада и тайги.
Человек проспал свои дни, и будущее томила тщеславие и гордость в смесь закона, труба летела в космос с ярой небелицы и пристроя сверхдуши иной и миф становится золотой.
Душа поёт, сердца тоска играет и ломит одуван прошлого изьяна, на перемены власти и тиранов западной гредации.
Вернется то и сила полетит в небеса, дождь с яблоками преземлился на ведра звездной пыли, и мигрени.
Миф стоит, звезды пели а душа стоит греет золотое небо и спускает синие огни и цветка с сердцем человека и зверя на власть зеленной жизни. Желтого изумруда прошлого счастья!

Ясно ветер дул, ветер продул, прошлую жизнь нравов, и прорицателя вернул.
Облако упала, загадка щебетала, коррозия пленённо сгущала, атом вращала
Тонкий сдвиг, мирный принц с глухой душой тьмы, и рассвета малого гиганта.

Звонкий кит на волоките мнит, ясный гром покой ломотит, градус спит, буря шумит.
Ученый гик, крота целит, обороты велики, на рассудке вранья шаманит и молчит.
Сумерки играли, луна спала, нотный игроман танцы танцевал, ящер убежал яма звенит.

Дурман ворчит, стекло торчит, и загадка молчит и правила вращала с мелкой силой на изгиб.
Ровесник кричит, буря знобит, ландыш завял небо потерял, огонь мечтал судьба наивно играла. Сугроб лёг, крыша полетела крайной жизненной эпохи листьев и дождей железных смотря и броня
Солнце встало, весна летела, дерево проснулась, ромашка икнула, размах ремесла лучей игривых.
Луна умна, звезда цунами принесла. Жизнь поёт в серебристо белом мерцании дня!

Любовь вернись, не стремись, облако с сердцем гореть, свободу жизни стеречь.
Любовь двух огней и дней сердечных, в небесном золоте. Мир святости огней в размахе, доброй любви двух сердец, на века

звезда гореть и светить. Серебро и небо сердце горит, любовь пронзит в слезах белых глаз ясный свет пылает и свободу говорит.
Небо и луна сердечный ветер и мороз души свободы!

Звезда смелее рвётся, тихий топот серебра и хвойный глаз. Азбука, слёзы вес ненасытен в золотом омуте печали, да

вихрь душ заблудших несет реку, воспоминая греха на умопомрачительный завес. Шантаж миров как ягода серебристо чихает в заблуждении реакции жизни, поле небес несёт нотацию резких, холодов лета снежного полива серебра и золота. ноты заиграли на весах жизни сундбурной власти раскола гармонии, судьба человека на волоске печальной грозы прошлой зимы. весна дает покоя планете, иерархии плетень, разгрома слёз, краха резкого блеска эмоции. Перемен мрачного голоса в бездне света с душой листвы, да эхо аграрной суеты цветка. До небес встает гора на кончика серого песка с глазами акулы и немой рыбы. Свеча осела вдали, огонь решен простор, цепной щебет, жребий читает яму звезд, голова огней в саду эхо несла. Миновало плесень с грязным ружьем в гравитации возможного, одурения мглы забытой той старой пароноей. Цветок завял радосто воспел неделим. Большой цветок эпохи, яростной грузе лжи, сомнения на реку ложится


вестник будущего, анархист заиграл волосами буржуазного щебетания в натиске изумрудного мира чудес, да покоя вселенной. Стремится огонь с горы на яму хлопот панорамного свечения эгоизма, баловства. Цепень проникла в шантаж горя сонного леса. Вода льется на пламя сильных расплат ломается небо на глаз острый вечная тоска на коленях, интонации сугроб упадет на заезду с горящей слезой бронзового льва. Замедлилась лето в натиске сознания привычных зерн капель, липких одуванчиков да красных роз. разлилась цепочка верной диалоги утонченной деликатности. Адаптация хрусталя стоит над небом в мировом сливе затихания предсказателя. Летит ласточка с размахом звезд дурманной нити утомления, проступки утихают в затмении луны на большой эре крашенных сообществ. Зима затронула листья лета, прозевала горный сдвиг, лояльной эпидемии. Разгона воющих законах, перед рабом зимнего доноса юрисдикции. Печали глаз в кошмарном плену вранья и смелого пессимиста. Градус кольца ломает дым на обломки нового замана инструкции часа, мина минуты поперечного завеса труб, горят до наводнения преступника вне закона. Человек провалился в тремор гражданского взрыва иных интуицией заблудших звезд с тучами молока и хлеба. Совесть появилась геноцид лёгкого страдания душ, величайшей весны с промахом лепестка до осени золотистой как пролетарской экологии. Вращение, человек в судьбу бежит, несет вечный факел ярких мыслей в слух.

Проснулась небо, опали вихри, силуэт возможного рождается на эпохи разгара натиска бледного, бурного фантазма. Белый снег громко падает на мысли после осени, потока темного сознания на него, ложится повесть. Жребий ненасытной тучи с белыми глазами оракула интенсивно, переживательно поет вулкан, своим изгоем правосудия. Как рот прошептал многим ушам, бледно зеленого дыма саботажа банального разгрома, анархии и лжи. Люди опустели, море полилось из глаз на восток, на небо всех фантазии, широкого пыльного тополя гневного энтузиаста пророка. Знаток знает это всё, восток потерял камень гущи холокоста.

Шумит роща над пущей, свет упал в яму широкой агонии реалиста. Метального исхода топорщица нотный сдвиг, молний над вселенной, брошенной могучей властью. Краха потомков того света. Дух небес, огромных значений печали до радости широких глаз в туманном изъяне поступков белого зверя. Мишель озаряет земли дома и натиск фобии в облик картели с явным сугробом, заикания индустрии побочных действий. Противоречье стебёт рояль с длинной харизматичной гармонии, агитации вселенной и в прожекторе истинны, антологии поворотов смятения глюкозы равенства. Стоит икает как блеск зубов на далёкой дороги зла. Новости летят буквы говорят патологии значения, честного господство. С зазеркалье идёт топот двух миров хостела миража и щедрых подарков судьбы. Твердеет омут в редкую струю

наглых типичных уравнениях азарта и славы. Планета стоит, звезды льются на остров филармонии и энергии пузыря гибридного цепного дождя, восторга и завести летнего гения в законном юрисдикции, обмана с редкой головной проблемой холодного значения власти и промежутков адаптации, новых свечей пресмыкающихся проблемы до задорного бытия. Сумерки увидят в далеке глаза, покрытые огнём вестника свободы унылое, уныние трепещется в за гласном мутном виде, ментального прошлого феодалы играют вселенной. Во мраке капель яркого омывателя судного дня. Лысая лень торопится бежать в аут главных перемен, тенденции диких промежутков нахала. Утомляет прогноз дорог в долину леса, правдивой лестницей парламента и обескуражить жизнь на нити явного громкого сияния небес и солнца!

Такая радость, такая печаль. И только видишь свет в дали который погас навсегда. Увидел сон летящий, сквозь печаль и радость, вокруг проснётся мгла, неожиданно в тебе. Летишь во сне как в облаках темной ночи, спускаются грёзы в дали от тебя и грусть познавшая тебя как переболел печалью

душевной да и сердце утонула в слезах тяжелых во мне. И речи нет понять беду, расставание вечное не познал я до сих пор и не пойму, вечное небо дождливое льется рекой уставшей на меня. Познать нету сил все это. Душа поет горем не забытой той радостью которой не забудешь, и вспомнишь дождь который знал обиды горе незабытое во сне.

Печаль устала ждать вечную мглу трясущую тебя изо дня в день, ночь стала яркая словно звезда блестела рядом в глаза в великую нить, печали до грусти обманутой тобой вечной тайной. И затихнет сон ждавший утро снова и снова. Понять нельзя забытое покрытой старой тенью сквозь небеса прошедшие века вечных слёз.