Живая природа

Ночи ходят угрюмо, и страшно
Лунный свет бороздит через стол,
Опускается в грязную вазу
И расходится бледным пятном.

Словно черти, встают занавески,
И, качаясь, танцуют вокруг.
Призывают вчерашние блестки,
Что остыли теперь на ветру.

Зачихает оконная рама,
Заскрипит от дворовых потуг,
И на стол, прямо в грязную вазу
Огни осени тихо падут.

Безлико заплясал под окнами немой,
Он все просился вверх ревнивой белиной,
К купели собственной, наполненной мечтой…
Он рвался ввысь, но оставался мной.

Устанет таскаться за ветрами
Пустая толпа из листвы.
Утихнут и лягут покорными
На тлен из тяжелой земли.
Угрюмо ворчать будет небо,
Пытаться устроить погром.
И все это внешне. А лето
Прогнется спасительным сном.

С ветвей листы в безумной браге,
Хватаясь жадно за хвосты
Лучей смеющегося солнца,
Растут и тянутся. Мальцы
Еще дрожат, их ветер гложет,
Они смеются - что за вздор!
И их весенний смех тревожит
Поэта красное лицо.

Темный лес.
Ночью здесь слишком тихо. Только издали раздается шуршание листьев под лапами. Спрятавшиеся в них когти будут рассекать добычу; шерсть ночной мантией защитит от врагов.

Он крадется по лесу, выслеживая свой ужин. И только по шелесту листьев понятно, где находится зверь... Только почему стало тихо?

Холодная, хлюпающая весна бодрила еще далеким солнцем и ветром. Последний, кажется, хотел кого-то прибить, или хотя бы свести в постель, или, может, просто толкнуть в грязь. Странный, плохой ветер… Но голые ветки весело танцевали с ним. А он ломал веткам пальцы, и под их свист и гвалт играл с открытой калиткой.

Калитка была вроде бы и не против, пусть она скрипела, пусть визжала порой и просила пощады, но все уступала ветру. И деревья ломанным голосом подбадривали ее: «Смотри, смотри! Ему нравится с тобою, точно!»…

И было так холодно, и так мерзко, и так грустно... Может даже, никто никого не подбадривал, и ветер просто вилял по земле так, как уж получилось в жизни. Может, просто была весна. Холодная, мерзкая, грустная весна…

Сладкие тучи купаются всуе,
Мягкий их снег подбирает метель,
И, как пророчество скрипнув с натуги,
Ветер качает их всю колыбель.

Снежные хлопья кидает, и стоном
Вновь говорит о жизни земля.
И в состоянье таком полусонном
Ей не подвластна вся эта зима.

Снова укутав продрогшие ветки,
Мирно дремает во сне ветерок…
А в раннем снегу проявятся клетки –
Неровные линии встречных дорог.

Гремели там пушки на радость народу:
Вставали как тени в ряды маляра.
Художник и малость народу танцпола
Их проносили туда и сюда.

Носились зеваки, и вились как пламя
В рабочих руках их злые клинки:
Вонзаясь в тенистую серую гамму
Ярчайшими красками белой зимы.

Слегка обезумев на почве раздумья,
Слегка отлетев от жизни простой,
Кружили танцоры по вьюге надутой:
Художник пускал их с какой-то игрой.

Лишь все улеглись и посапывать стали,
Лишь только ветра унеслись до зари -
Художник ушел заваривать чаю,
Своих маляров приглашая зайти.

Пока все спят
И часы поют для звезды
Африканскую странную песню,
Выйти
И сотвориться вместе
С красной улыбкой луны и черной стоячей водой,
Жужжанием близких точек
В безликую ночь.
Мерно ходить по свету,
Слушая старую
Африканскую песню
Дальних и ближних часов.