Как найти мне тот альков,
Где не слышно хищных слов,
Где не видно тех ужасных лиц,
Напоминающих голодных птиц?!

Как сбежать мне от речей,
От сверлящих глаз людей,
Что раскрыв с ухмылкой рты,
Наблюдают с соколиной высоты?!

Мне б укрыться под покров,
Тёплых и невинных снов,
Я бы страхи и кошмары поборов,
Наконец покинул тёмный свой альков.

Гул… грохот… и скрежет металла.
Весь мир предвещает Земную опалу.
Всё движется, рвётся… в стороны мчится…
Ведь в небе ночном Мессия искрится!

Мессия — он вестник судного дня.
Он вестник, что мчится стрелою огня,
Мечтает пронзать несчитаны земли.
Сию же секунду он требует внемлить!

Он — плазменный шар с пламенным хвостом,
Из дальнего космоса прибыл послом.
Несет он к нам грустную, страшную весть…
Что сталось ему Человека низвесть.

Он — сфера из камня и твердой воды,
Он с нами рожден в колыбели звезды.
Блуждал на задворках он тысячи лет,
Меж Марса и Юпитера устроив балет…

В случайную ночь, под астрономов овации,
Мессия подвергся Земной гравитации.
Орбита гиперболе предпочитала…
Суборбитальность! Её так величали.

Все величали: анархи, фашисты…
И коммунисты, и нигилисты…
Все те, что меж собою снуют.
Все в пламени сгинут, вплавятся в грунт!

В извечном танце извечных пустот
Летают миры самых разных пород.
И в них, посреди мирских величин
Суть свою ищут пережитки причин.

В извечном танце ведёт свой парад
Земля — планет слияния грат.
И волю теряя, впадая в поток,
Плывёт по теченью блудной островок.

На острове этом, уж с давних времён
Свой прах оставляло людей миллион.
Миллион было тех, кто искал свой зачин.
Миллион человек — пережитков причин.

И сколько б не жило людей на Земле,
Их прах уж никак не увидеть извне.
Хоть сколько ты выдумай цели личин,
Наш мир — это лишь пережиток причин!

С самою первой зарёю рассвета
Сижу я и тужусь в стенах туалета.
Уж полный говна унитаз я насрал,
Показал туалетной двери свой оскал!

Отставив сомненья, пробил свое дно,
И вот показалось не так уж давно...
Терпкое, рвущее нос мой говно!
К доньям пучины низверглось оно.

Слезятся глаза от сжигающей вони,
В слезах утопил я последние стоны,
Ведь каждый, кто срал так хотя бы разок...
Любого говна уважает кусок!

Испустивши последние томные вздохи,
Разверзлись тогда мои булки и ноги.
Дерьму все дороги открыты теперь!
Всё то время, что срал, смотрел я на дверь...

Тернистые густы — похоже, морковь...
Пробудил я в себе к засранству любовь!
Дермища потоки и кала струи
Покрыли толчок, словно капли росы...

И тут унитаза бачок заревел!
Омут говнистой воды налетел!
В толчке от дерьма не осталось и следа...
Из уст моих скромно раздалось: «Победа»

Зачем, проконсул, с ветки слез?
Зачем родной покинул лес?
На землю наступив ногой,
Ты уничтожил мой покой!

Зачем, дружище, палку взял?
Копьё ты ею изваял.
Зачем пронзил ты им сайгака,
Зачем тебе с природой драка?!

Из-за твоей любви к познанью
Я делаю дз к обществознанью!
Ты если бы сидел и просто жрал банан,
Я б не учил сейчас матан!

Сейчас бы в обезьяну обратиться
Скакать, средь веточек резвиться!
Тогда бы к чёрту и ЕГЭ пошло,
И сделалось попроще бы моё табло...

Ищущий найдет, а нищий обретёт,
Незнающий поймёт, а жадный потеряет,
В конце концов нас время уравняет.
Оно ведь к каждому придёт,
И свою долю заберёт.

К нему мольбами города́ взывают,
Цари свои богатства обещают,
Оно идёт... идёт... идёт...
Оно свои плоды пожнёт,
И даже глазом не моргнёт!

Ночь укрывает чернотой,
Чарует мёртвой тишиной.
Вздыхает алым тлен костра,
А жизнь чересчур быстра,

Чтоб не желать здесь навсегда остаться,
Со сном не перестать сражаться,
Глаза укрыть за пеленой,
И раствориться с темнотой.

А время, всё же, не щадит,
Оно в итоге победит.
Но я его прошу замедлить шаг,
Пока гляжу на ночи мрак.

Ведь руки уж не так сильны,
И мысли уж не так вольны,
Обида уж не так остра,
А жизнь чересчур быстра.

Красный месяц за окном
Разгорается огнём,
Обращает время вспять,
Не даёт ложиться спать.

Освещает алым дом,
Дверь, что заперта ключом.
Оставляет в окнах блик,
Наполняет кровью лик.

Он глядит в моё окно,
Смотрит на моё лицо,
Смотрит на мою кровать,
Хочет что-то рассказать.

Рассказать мне про людей,
Заглушить тот гул речей,
Что роятся в голове,
Ходят где-то в темноте.

Боже, как ты одинок,
Тёмных сумерек пророк!
Я б схватил тебя в ладонь,
И в душе облегчил боль.

Положил бы на поддон
Ярко-алый лампион,
Приютил бы навсегда
Красный месяц у себя!