Вне усилий затёртых молитв
оживить, что горело внутри
моего сердца.

Я хотел бы бесконечно любить
и ценить каждый миг этой жизни,
но это тщетно.

Повторять за другими
истоптанный путь к исцелению
всё труднее,

когда понимаешь,
что спасение души
больше не является целью.

Я был изгоем.
Им и остался.
Меня тревожат голоса.
В одном сознании нас трое,
и стоит мне закрыть глаза:

Я вижу тень, на окнах шторы
и взгляд, застывший в никуда.
В одном сознании нас трое:
спасатель, мученик и Я.

И не открыв глаза, я повторяю снова:
«Всё будет хорошо, не плачь».
Спасатель смотрим на меня с укором,
он знает, всё это из-за меня.

В одном сознании нас трое:
спасатель, мученик, палач.
Ты был изгоем.
Им и остался,
но это не твоя вина.

Об исполинские скалы разбивались надежды,
и я смотрю на себя —
на полу, без одежды,
без сил и без ожиданий.

Не видя смысла в своих стараниях,
я продолжал бросаться в воду —
солёный привкус
и всё по новой.

И в сотый раз мне умирать уже не больно,
но я застрял в этой петле.

И нет ни сил, чтоб затянуть потуже,
ни закричать, что кто-то нужен,
что я не справлюсь в тишине.

Хотя вокруг полно прохожих.
Они кричат мне с высоты,
но голос мой не доходил до них похоже,
и мне не выбраться из темноты.

Я слишком мрачен и серьёзен?
Мне стоит поменять цвета в моих очках,
чтобы стать приятным и интересным в твоих глазах?

Мне стоит нацепить улыбку
и притворяться без конца?
Вся эта пластиковая радость
для меня не стоит ни гроша.

Во мне так много чувств и света,
но некому их подарить.
Я помню, кто-то мне сказал однажды:
«тебя слишком сложно полюбить».

И вот такой закон суровый —
будь собой, себя не предавая —
так обретаешь ты покой.

Или будь готов, последнее отдавая,
всю жизнь отчаянно желать быть принятым толпой.

Перед смертью стать тобою
и завершить порочный круг.
Убить себя твоей рукою,
мне передался твой недуг.

Ещё тогда хотел остаться я с тобою,
не расцепляя пальцев рук.
Холодный пол, под нами море,
внутри меня застыл испуг.

Твои холодные ладони
и опустевшие глаза.
Этот образ я запомнил,
но он не снился никогда.

Я не видел свет, но говорят, что он прекрасен.
Он слепит глаз, но поднимает дух.

Я заперт. Он говорит, что мир опасен.
Вокруг лишь смрад и даже мухи мрут.

Что означает то, что ты свободен?
Свобода мыслей или свобода рук?

Я заперт. Он говорит, что я опасен
и убеждает, что у меня недуг.

Когда я внутри умер, мне сказали, что я стал выглядеть взрослее.
Мой взгляд стал чётче, осознаннее и яснее.

Их обрадовали эти перемены, а я понял, что это конец.
Из тысячи шаблонов как могло бы быть, я выбираю оставаться здесь.

Быть собой значит быть кем-то другим.
И понимая, что мне никогда не стать таким,
каким они хотят меня увидеть,
я продолжаю разрушаться, в надежде разглядеть себя,
под этой тонкой скорлупой.
Хотя,
возможно,
там уже и нет меня.

Сломать, чтобы срослось по новой,
а где гарантия победы?
Мне бы совсем чуть-чуть свободы,
но уже и не осталось веры.

Свобода ко мне не забредёт случайно,
в надеждах по итогу толку нет.
Свобода требует смелости и отчаяния.
А что там дальше?
Ответа нет.

Моё присутствие равно моему отсутствию.
И с каждым днём я становлюсь слабее.
Мне кажется, я уже ничего не чувствую,
а они говорят, что я стал выглядеть взрослее.

Мне до тошноты приятен этот ад и бесконечно растворяться
в пустых и безысходных обещаниях — не сдаваться, не сдаваться, не сдаваться...

Я чувствую, как болит душа,
но не у меня, а у того, кто был когда-то мною.
Я не убил его, не поднялась рука.
Теперь он под моей кроватью воет.
Плачет и кричит. Гниёт и умирает.

И сверху громкий звук прикосновений сливается с его мольбой остановиться.
Когда всё это началось?

Я обессилен и повержен,
но продолжаю улыбаться.
И подступает тошнота.

Однажды я закончусь тоже
и на трясущихся ногах спущусь к тебе в объятия скорби
по тому, кем был когда-то Я.

Но я не хочу так умирать...