­Терзают мысли при луне:
Зачем ты шастаешь ко мне?
Вороной бьёшься о стекло.
Поверь, тебе не повезло!
Уймись подруга, чуть остынь,
От жара выпей аспирин,
Съешь две таблетки мышьяка,
И будет жизнь, как сон легка!
Спой, гадким голосом шипя,
Пусть мухи сдохнут у тебя.
Уйдут соседи в чащу жить,
Когда гиеной будешь выть.
Ну всё, давай уже, пока!
Иди отращивай бока.
Ходи в церквушку свечки ставь,
Меня в покое ты оставь!

Старик, седой, как белый лист,
Наверно, в прошлом футболист,
Раскинув руки широко,
Упал в открытое окно.
​
Этаж девятый матеря,
Летел и думал: видно зря
Он сел на подоконник сей,
Теперь не соберёт костей.
​
Вся жизнь перед глазами - в миг!
Летел и вспоминал старик:
Кого любил, кого предал,
Как молодой ходил в спортзал,
Как мячик головой пинал,
Как в ус не дул и бед не знал.
​
Летел недолго свысока,
Слегка продуло старика...
Он быстро, словно метеор,
К землице подлетел в упор.
Рукой устало помахал,
в асфальт вошёл...–
плохой финал...

На судне бунт, над нами чайки реют,
Вчера из-за дублонов золотых
Двух негодяев вздернули на рее,
Но — мало. Нужно было четверых."
© В.С.Высоцкий
​
​
В кромешной тьме под полубаком в трюме,
Задраены до утренней зари,
Сидим, дрожим, от страха обезумев,
Дружки чертям собачьим, бунтари.
Нас поутру определят на рею,
Завяжут галстук, вздёрнут к небесам;
Канатный узел мне сломает шею,
И я отправлюсь в гости к праотцам...
О, как мне жаль! Ведь пожил я немного:
Матросской жизни девятнадцать лет!
И если бы не боцман хромоногий,
Я б не нарушил кодекса завет!
Дублонов блеск слепил, дурманил разум:
Враз берега забыли, рубежи,
Когда топили кока - жиробаса
И капитана взяли на ножи.
Теперь в кромешной тьме под полубаком
Осталось только несколько часов...
Закончим наши жизни как собаки,
На реях –
Среди чёрных парусов.

В грустный праздник день рожденья
Я один и стол накрыт,
Поломатое печенье
Не испортит аппетит.
​
Дзинь,
в окошко стукнет осень:
«Что расселся,
выходи»,
ветер что-то прогундосит
про мои депрессняки.
​
Муха,
надо же,
живая,
в кружку с чаем упадет,
боль свою превозмогая
как ракета поплывет.
​
Поплывет,
но не до края,
из своих последних сил,
обречённо понимая -
человек
её убил!
​
Я сижу,
поджав колени,
муху в чае утопив.
Кто-то лишний в теореме,
если нет альтернатив.
​
...День рожденья грустный праздник,
Чай нетронутый стоит,
В телефон воткну зарядник
Да включу свой старый хит.

Я когда то умру, может быть уже в тот понедельник,
Растворюсь в пустоте и укроюсь могильным холмом.
Буду тихо лежать, позабытый богами бездельник.
Здесь немножечко сыро, а так хорошо в остальном.
Я когда то умру, и на мне расцветут незабудки,
Пусть кому то напомнят мои голубые глаза,
Если вдруг кто зайдет поболтать ко мне на минутку,
Через год, в тот же месяц, и даже такого числа.
Я когда то умру, оборвется струна гулким эхом,
И закроется крышка заменив собой небосвод.
Я сюда навсегда, до скончания дней переехал,
И теперь у меня не забот, ни работ, ни хлопот.
Я когда то умру, навсегда успокоится сердце.
Позабыв все тревоги тихонечко ночью уйду.
Остановится бег безумно ритмичного скерцо,
И по лунной дорожке я навстречу судьбе побреду.
Я когда то умру и дождем все грехи мои смоет.
Теплым ливнем в июле очищусь от скверны земной,
И тогда может быть двери в рай мне привратник откроет,
Белый ангел с улыбкой поведет меня за собой.

­Когда закончились "Стипломы".
​И крики браво отшумели.
​Когда на полочках альбомы
​Со мною вместе постарели.
​Вмиг время словно бы волною
​Смывает со страницы лица,
​Остался я один с собою
​И мыслей умных вереница,
​Терзает голову седую,
​А может я найду другую?

Баба хочет домой,
Баба устала.
Она тащит картошки мешок
из детдома.
Украла.

Ну как украла?
Взяла на время, зачем им много?

А ведь помнит, как раньше бывало!
Была молода и легка на подъем,
Брала и несла все, что плохо лежало,
Ведь дома нужнее, ведь дома своё.

И руки с мозолями знают, где брать,
И горб на спине ещё помнит вес ноши,
Им много не надо, а хряк мой в сарае,
Чуть сала прибавит, и мне хорошо...

Баба хочет домой, где в сенцах в полумраке
Рядами уложены банки консерв,
Коробка печенья, варенье, соленья,
Все то, что несла из детдома домой.

И вечером, сидя под лампою тусклой,
С досадой припомнит злосчастный камаз...

***
Он был камазист – первый парень в совхозе:
Румяные щеки, большие глаза.
На речку возил и в поля за оврагом,
Любил крепко выпить и девок любил.

И вспомнит она томный запах солярки,
Мазутные руки на белой груди.
Он так целовал, обнимая за плечи,
Что тело дрожало от страсти у ней.

Так было ей радостно, всё трепетало,
При мысли о нём забывала дышать.
***

Вот лето прошло, словно и не бывало,
И август закончился, спала жара,
Ее милый друг укатил на рыбалку,
Тут к дому подъехал зелёный мопед...

Механик Гаврилов в потёртой жилетке
У девок всегда вызывал интерес,
Ну как устоять ведь такие усищи!
О, как щекотали за ушком они...

От страсти шальной голова закружилась.
Механик Гаврилов на руки поднял
И целую ночь под бубнящий транзистор
Он юной девице блаженство дарил.

А утром, как гром среди ясного неба,
Взревел под окном диким вепрем камаз....
Вся жизнь перед ней пролетела в мгновенье.
Гаврилов портки надевая бежал.

Под глазом синяк и душа вся в лохмотья,
Камаз оказался сильней, чем мопед.
Механик Гаврилов "утёк" во свояси,
камаз удалился в рассвет.

***
Она так устала...
Смахнула мешочек,
Картошка катилась как слёзы на пол.
И в ночь зашагала.
В сарае печально
Похрюкивал Витя
и требовал –
есть.