«В море утонуть нельзя, но захлебнуться от восторга можно» (Мерил Стрип).

Лето стояло жаркое и невыносимо липкое. Старик страдая от жары, большую часть дня проводил в ванной.
Налитая полная ванная холодной воды спасала от перегрева и дарила наслаждение. Раз в неделю Старик менял воду в ванной. Ну а что, экономно.
Иногда жена заставляла идти в магазин, и это была пытка. Обливаясь потом, тяжело дыша, Старик плелся с авоськой в магазин за продуктами.
- Не могла Димку послать, окаянная душа. Вырастили сыночка, теперь сидит тихо в квартире, прячась от повестки. Дезертир.
Да, с детьми Старику немножко не повезло. Сын дезертир и дочь ;п;р;о;с;т;и;т;у;т; прости господи, девица лёгкого поведения. Ну да ладно. Главное живёт отдельно, и денег не просит. Шут с ней.
В очередной раз, возвращаясь из магазина, Старик оседая на пол в прихожей, громко стукнул кулаком по полу:
- Всё, хватит! Завтра мы едем на море!
На шум, из кухни вышла дородная супруга и грозно посмотрела на Старика:
- Ну что ты расшумелся! Какое ещё море? Димке надо на зиму вещи покупать, и телевизор обновить, а то ему плохо старый смотреть, - и она было направилась назад в кухню. Но Старик решил твердо, поэтому он вновь стукнул кулаком в пол и зарычал:
- Зачем дезертиру зимние вещи? Все равно дома сидит...
И фиг ему, а не телевизор. Пусть смотрит, что есть. А сломается, есть мой старый радиоприёмник. А мы завтра едем на море!
- Иди, и собирай вещи - старик поднялся, и поплёлся в комнату...
***
Езда летом, в переполненной электричке, то ещё удовольствие.
С пересадкой в Краснодаре, это 11 часов пути. Но зато экономия две тысячи рублей. А на двоих уже четыре...
И вот оно море! Рукой подать. Остановились опять у тех же армян, где останавливались каждый год, на протяжении уже десяти лет. Дешево и до моря 40 минут быстрым шагом...
***
Старик прыгал в волну, скакал от счастья на одной ноге, нырял, вообщем балдел, как ребёнок. Ещё бы!
Целый год он откладывал деньги, чтобы ласковое море гладило его нежными волнами, ласкало его пеной прибоя, пело колыбельную шумом волны, шуршащей по мелкой гальке.
А вечером две бутылки местного пива и футбол по ДВДи. У Ашота всегда есть куча дисков с играми как Евро, так и чемпионата мира. Кайф!
***
Сегодня выдался пасмурный день.
На небе тучи, отскочив от гор, грозились пролиться дождём.
- Пошли мать купаться! Дождь, это не повод лишить нас целого дня купания! - и Старик стал собирать походную сумку с полотенцами и покрывалом.
- Что ты, старый! - жена перевернулась на другой бок и сонно проворчала,- иди уж один, а я в дождь мокнуть не желаю.
- Дура! - подумал Старик про себя - в воде и так мокро.
... И вот он снова в море.
На пляже практически пусто. Погода распугала народ, все разбрелись по кафе. Старик был счастлив.
Несмотря на большую волну, и мусор, который прибило к берегу непогодой, Старик с наслаждением плавал возле берега. Только необходимо соблюдать осторожность, чтобы волной не унесло в открытое море, да вовремя подныривать под волну, чтобы не нахлебаться грязной, солёной воды.
Пошёл мелкий дождь, и Старик немножко замерз в воде.
- Надо выползти на берег и побегать по камешкам, согреться. - уходить с пляжа пока не было никакого желания.
Старик стал осторожно на четвереньках выбираться из воды. Со стороны он напоминал огромного толстого краба, который пятился к берегу, борясь с набегающей волной.
Вдруг налетела одна особенно большая волна, и подхватив Старика протащила его на пузе по камням к берегу.
- Уф, - немного полежав и придя в себя, он начал отплевываться от грязи и песка набившегося в нос и рот, - ну и волна!
Вдруг он с ужасом ощутил, что в плавках что то отчаянно шевелится.
Там уже много лет ничего не шевелилось, и вдруг какие то движения. Пережив несколько минут отчаянного дискомфорта, Старик засунул руку в плавки, и резким движением вытащил оттуда бледно розовую рыбу с большими глазами.
- Отпусти меня, старче, я тебя отблагодарю! - промолвила вдруг рыбина, смешно шевеля беззубым ртом.
Старик от неожиданности выронил рыбу из рук, и та со смачным звуком шлёпнулась о камни.
- Черт побери! Старый дурень! Ты не можешь поаккуратнее? - и рыба что есть силы замахала белёсым хвостом. - Разиня!
Старик схватился за сердце и дрожащими от страха и холода губами прошептал:
- Кто ты, говорящая селёдка?
- Рыбица я! Принцесса подводного царства. Дочь самого царя Черноморского!
- Отпусти меня обратно в море, и я тебя отблагодарю!
И вот уже у Старика забегали мысли, затряслись руки, зачесалась борода.
- Ага! Дом на Атлантическом побережье, яхта 110 метров в длину, и молодую жену, в бордовом купальнике.
Вдруг, в его радостные мечты ворвался хрип Рыбицы:
- Старче, ну что же ты медлишь? Отпусти меня в воду, а то чешуя моя пересыхает!
- Тихо, ты! Сбила меня. - и Старик вновь принялся в уме подсчитывать количество команды на яхте, и расставлять бутылки с дорогим ромом, в роскошном баре, в белоснежной кают-компании.
- Сжалься, старче! - еле слышно прошептала рыбка, - жабры уже совсем пересохли. Дышать трудно.
- Да тихо ты, сельдь, недосоленная!
В кои то веки фартануло, судьба подкинула джокера, а ты мешаешь тут!
Знаешь, читал я Пушкина, знаю чем эта бодяга заканчивается! Со школы еще помню, как дед вернулся к разбитому корыту, да к престарелой супруге. Я таких ошибок себе позволить не могу. Значит так! Сначала. Дом в Майами. 10 комнат, 10 спален. 10 туалетов...
Ещё долгий час, Старик шамкая губами, причмокивая языком, мысленно расставлял мебель в гостиной особняка, менял на неграх - прислуге ливреи, и заполнял дорогими машинами подземный гараж-музей.
Вот уже и солнышко выползло из за тучи, и начало припекать лысую макушку Старика.
- Ну...вообщем ладно, я тут кое какие желания придумал наконец, так что камбала, исполняй, будь добра, - и Старик почесал грязными пальцами пузо.
Перечисление всех благ и мечтаний, заняло у Старика ещё часа полтора. Он скрупулёзно, с усердием кладовщика, перечислял все рубашки, в его будущем гардеробе, все бутылки в его алкогольной коллекции, все лунки на поле для гольфа. Наконец, устав уже говорить, он обратил взор на свою пленницу:
- Ну, ты всё запомнила?
Рыбица молчала. Старик развернул ее головой к себе и пристально уставился в остекленевшие глаза. В душе тоскливо заиграл медленный вальс Шопена. Рот, у Старика, задёргался в злобной гримасе. Уши нестерпимо горели. Он от пяток, до кончиков волос в носу почувствовал непоправимое.
Рыба сдохла!...
***
Весь день просидел Старик на берегу моря, разговаривая с трупом рыбки. Стаи мух облюбовали морскую принцессу, пытаясь оставить своё потомство внутри королевского чрева.
Старик шептал ей какие то слова, выкрикивал проклятья...
***
Оставшиеся 7 дней отдыха, Старик так и просидел на берегу моря, печально глядя в даль. В воду он так и не полез, прекрасно понимая, что черноморский король будет несказанно рад удаче, отомстить убийце своей ненаглядной дочери.
***
...Одиннадцать часов в душной электричке проползли как танк по болотам Сибири. Изредка выплывая из своих радужных грез, Старик оглядывал ненавидящим взглядом людей вокруг себя в вагоне, и вновь уходил куда то в астрал...
Дома его ждали барханы пыли, и великовозрастный балбес, с неотразимой улыбкой.

Когда меня не станет,
Когда потухнут свечи,
Букет цветов завянет,
Подаренный в тот вечер.
Когда меня забудешь,
В чужих объятьях тая,
Меня уже осудят,
Забрав ключи от рая...

На фото улыбнулся.
В глазах печаль застыла,
Я жизни не прогнулся,
Хоть жизнь жестоко била..
И все твои упреки,
Теперь смешными стали,
Лишь строчкой в некрологе,
Они с судьбой совпали..

Минутой сожаления,
Меня почтут тихонько.
Мой первый день рожденья,
И дату в похоронке..
И вот меня не стало,
Ты быстро все забыла.
И долго не страдала,
А значит не любила...

Когда меня не станет,
Когда потухнут свечи,
Букет цветов завянет,
Подаренный в тот вечер.
Когда меня забудешь,
В чужих объятьях тая,
Меня уже осудят,
Забрав ключи от рая...



Когда меня не станет,
Когда потухнут свечи,
Букет цветов завянет,
Подаренный в тот вечер.
Когда меня забудешь,
В чужих объятьях тая,
Меня уже осудят,
Забрав ключи от рая...

На фото улыбнулся.
В глазах печаль застыла,
Я жизни не прогнулся,
Хоть жизнь жестоко била..
И все твои упреки,
Теперь смешными стали,
Лишь строчкой в некрологе,
Они с судьбой совпали..

Минутой сожаления,
Меня почтут тихонько.
Мой первый день рожденья,
И дату в похоронке..
И вот меня не стало,
Ты быстро все забыла.
И долго не страдала,
А значит не любила...

Когда меня не станет,
Когда потухнут свечи,
Букет цветов завянет,
Подаренный в тот вечер.
Когда меня забудешь,
В чужих объятьях тая,
Меня уже осудят,
Забрав ключи от рая...

Элизабет, ты так брутальна в гневе!
Твой образ, словно рыцарь на коне –
возносится, прикованный к седлу,
и матом кроет всех, не повторяясь.

Слова твои
подобны ржавой сабле,
с которой осыпается труха.
Наверно, просто стала ты глуха...
К себе. И тем кто был когда-то рядом.

Одумайся.
Харон на низком старте
веслом призывно машет в темноте,
и все твои слова уже не те...
Не та фигура, и лицо не краше.

Милашка Бет с потухшими глазами:
старушечий оскал, угасший флирт.
Судьба горька, как медицинский спирт,

который ты –

разбавила
слезами.

­Терзают мысли при луне:
Зачем ты шастаешь ко мне?
Вороной бьёшься о стекло.
Поверь, тебе не повезло!
Уймись подруга, чуть остынь,
От жара выпей аспирин,
Съешь две таблетки мышьяка,
И будет жизнь, как сон легка!
Спой, гадким голосом шипя,
Пусть мухи сдохнут у тебя.
Уйдут соседи в чащу жить,
Когда гиеной будешь выть.
Ну всё, давай уже, пока!
Иди отращивай бока.
Ходи в церквушку свечки ставь,
Меня в покое ты оставь!

Старик, седой, как белый лист,
Наверно, в прошлом футболист,
Раскинув руки широко,
Упал в открытое окно.
​
Этаж девятый матеря,
Летел и думал: видно зря
Он сел на подоконник сей,
Теперь не соберёт костей.
​
Вся жизнь перед глазами - в миг!
Летел и вспоминал старик:
Кого любил, кого предал,
Как молодой ходил в спортзал,
Как мячик головой пинал,
Как в ус не дул и бед не знал.
​
Летел недолго свысока,
Слегка продуло старика...
Он быстро, словно метеор,
К землице подлетел в упор.
Рукой устало помахал,
в асфальт вошёл...–
плохой финал...

На судне бунт, над нами чайки реют,
Вчера из-за дублонов золотых
Двух негодяев вздернули на рее,
Но — мало. Нужно было четверых."
© В.С.Высоцкий
​
​
В кромешной тьме под полубаком в трюме,
Задраены до утренней зари,
Сидим, дрожим, от страха обезумев,
Дружки чертям собачьим, бунтари.
Нас поутру определят на рею,
Завяжут галстук, вздёрнут к небесам;
Канатный узел мне сломает шею,
И я отправлюсь в гости к праотцам...
О, как мне жаль! Ведь пожил я немного:
Матросской жизни девятнадцать лет!
И если бы не боцман хромоногий,
Я б не нарушил кодекса завет!
Дублонов блеск слепил, дурманил разум:
Враз берега забыли, рубежи,
Когда топили кока - жиробаса
И капитана взяли на ножи.
Теперь в кромешной тьме под полубаком
Осталось только несколько часов...
Закончим наши жизни как собаки,
На реях –
Среди чёрных парусов.

В грустный праздник день рожденья
Я один и стол накрыт,
Поломатое печенье
Не испортит аппетит.
​
Дзинь,
в окошко стукнет осень:
«Что расселся,
выходи»,
ветер что-то прогундосит
про мои депрессняки.
​
Муха,
надо же,
живая,
в кружку с чаем упадет,
боль свою превозмогая
как ракета поплывет.
​
Поплывет,
но не до края,
из своих последних сил,
обречённо понимая -
человек
её убил!
​
Я сижу,
поджав колени,
муху в чае утопив.
Кто-то лишний в теореме,
если нет альтернатив.
​
...День рожденья грустный праздник,
Чай нетронутый стоит,
В телефон воткну зарядник
Да включу свой старый хит.

Я когда то умру, может быть уже в тот понедельник,
Растворюсь в пустоте и укроюсь могильным холмом.
Буду тихо лежать, позабытый богами бездельник.
Здесь немножечко сыро, а так хорошо в остальном.
Я когда то умру, и на мне расцветут незабудки,
Пусть кому то напомнят мои голубые глаза,
Если вдруг кто зайдет поболтать ко мне на минутку,
Через год, в тот же месяц, и даже такого числа.
Я когда то умру, оборвется струна гулким эхом,
И закроется крышка заменив собой небосвод.
Я сюда навсегда, до скончания дней переехал,
И теперь у меня не забот, ни работ, ни хлопот.
Я когда то умру, навсегда успокоится сердце.
Позабыв все тревоги тихонечко ночью уйду.
Остановится бег безумно ритмичного скерцо,
И по лунной дорожке я навстречу судьбе побреду.
Я когда то умру и дождем все грехи мои смоет.
Теплым ливнем в июле очищусь от скверны земной,
И тогда может быть двери в рай мне привратник откроет,
Белый ангел с улыбкой поведет меня за собой.

­Когда закончились "Стипломы".
​И крики браво отшумели.
​Когда на полочках альбомы
​Со мною вместе постарели.
​Вмиг время словно бы волною
​Смывает со страницы лица,
​Остался я один с собою
​И мыслей умных вереница,
​Терзает голову седую,
​А может я найду другую?

Баба хочет домой,
Баба устала.
Она тащит картошки мешок
из детдома.
Украла.

Ну как украла?
Взяла на время, зачем им много?

А ведь помнит, как раньше бывало!
Была молода и легка на подъем,
Брала и несла все, что плохо лежало,
Ведь дома нужнее, ведь дома своё.

И руки с мозолями знают, где брать,
И горб на спине ещё помнит вес ноши,
Им много не надо, а хряк мой в сарае,
Чуть сала прибавит, и мне хорошо...

Баба хочет домой, где в сенцах в полумраке
Рядами уложены банки консерв,
Коробка печенья, варенье, соленья,
Все то, что несла из детдома домой.

И вечером, сидя под лампою тусклой,
С досадой припомнит злосчастный камаз...

***
Он был камазист – первый парень в совхозе:
Румяные щеки, большие глаза.
На речку возил и в поля за оврагом,
Любил крепко выпить и девок любил.

И вспомнит она томный запах солярки,
Мазутные руки на белой груди.
Он так целовал, обнимая за плечи,
Что тело дрожало от страсти у ней.

Так было ей радостно, всё трепетало,
При мысли о нём забывала дышать.
***

Вот лето прошло, словно и не бывало,
И август закончился, спала жара,
Ее милый друг укатил на рыбалку,
Тут к дому подъехал зелёный мопед...

Механик Гаврилов в потёртой жилетке
У девок всегда вызывал интерес,
Ну как устоять ведь такие усищи!
О, как щекотали за ушком они...

От страсти шальной голова закружилась.
Механик Гаврилов на руки поднял
И целую ночь под бубнящий транзистор
Он юной девице блаженство дарил.

А утром, как гром среди ясного неба,
Взревел под окном диким вепрем камаз....
Вся жизнь перед ней пролетела в мгновенье.
Гаврилов портки надевая бежал.

Под глазом синяк и душа вся в лохмотья,
Камаз оказался сильней, чем мопед.
Механик Гаврилов "утёк" во свояси,
камаз удалился в рассвет.

***
Она так устала...
Смахнула мешочек,
Картошка катилась как слёзы на пол.
И в ночь зашагала.
В сарае печально
Похрюкивал Витя
и требовал –
есть.