Я — мастер теней. Я не свет, я — луна,
Мне солнца не надо, мне — тишина.
Мой труд — не для сцен, не для славных имён,
Мой стих — это крик, что услышит лишь сон.

Я в скудных чернилах ищу небеса,
И в каждой строке — чья-то кровь, не роса.
Хочу — чтоб дрожали, чтоб верили мне,
А мир говорит: "Живи — в тишине."

Хочу быть — великим! — до дрожи, до слёз,
Чтоб память хранила мой шепот грёз.
Чтоб дети учили — не просто слова,
А боль мою, веру, и вечность, — едва.

Но — холодный закон, да безденежный век,
Где платят за цифры, не веря во всех.
Мне скажут:«Постой, не мечтай — ни к чему этот бред,
Стихи не спасут — заплатить за обед.»

А я — не хочу! Пусть голод, пусть бред,
Пусть жизнь моя — не для этих планет!
Я выбрал дорогу — без света, без стад,
Где правда — мой хлеб, и мечта — мой наряд.

О, как не хватает простого "живи",
Когда все вокруг — продают!
Но я — не продамся! Пусть ранит, сожжёт —
Я слово спасу, пусть хоть оно не умрёт!

Я — мастер теней. Мне не нужен престол.
Я слышу, как шепчет во мне — ремесло.
Пусть камни, пусть крик, пусть смеются во тьме —
Я верен лишь слову. И — самому лишь себе.

Я звоню тебе, папа, так рьяно,
Но в ответ тишина постоянно.
Может, видеть не хочешь, не знаю,
Отчего же, скажи, я страдаю?

Почему же, мой папа, так странно?
Почему ты молчишь непрестанно?
Не зовёшь погулять, как бывало,
Словно сердце любить перестало.

Говоришь, я плохая, упрямо,
Что звонить не могу тебе прямо.
Только трубка молчит безызвестно,
И в душе от обиды так тесно.

В день рожденья – ни слова, ни знака,
Даже стикера нет из «ВК».
Знаю, новая жизнь там, другая,
Где я, дочка твоя, неродная.

Новой жизни своей ты увенчан,
А мой мир без тебя искалечен.
Помню, гаджеты были, подарки,
Только дни без тебя были жалки.

Помню утренник, мамины речи:
«Будет папа, конечно, под вечер!»
Но кончался тот утренник грустно,
И в душе становилося пусто.

Когда плохо мне было, звала я,
Но в ответ тишина ледяная.
Говорили: «Иди, он поможет!»
Но молчанье твое сердце гложет.

Защищать себя выучившись рано,
Я залечивать вóльна все раны.
Я сама, ведь никто не поможет,
Эта мысль мою душу тревожит.

Может, стала б другой я, не знаю,
Если б ты был со мной, обнимая.
Когда смех за спиной раздавался,
Ты прийти защитить отказался.

Папа! Слышишь? Кричу тебе снова!
Мне не нужно богатства чужого!
Не хотела я денег, подарков!
Лишь любви твоей искренней, яркой

Пусть надо мной смеются до упаду,
Что я мечтам своим безумно рада,
Что звёзды для меня — в ночи отрада,
И мне другой судьбы совсем не надо.

Пусть говорят, что мой полёт не долог,
Что путь мой — лишь из тысячи дорог,
Что мой наивный, детский монолог
Забудется, едва ступлю я за порог.

Но я-то знаю — в сердце есть маяк,
Он светит мне, рассеивая мрак,
И шепчет мне: «Ты сделай первый шаг,
И всё случится именно вот так!»

Я стану ярче утренней зари,
Ты только верь, надейся и смотри,
Зажгутся в небе звёзды-фонари,
И вспыхнет пламя у меня внутри.

Не знаю, как, не знаю, в какой день
Прогонит свет мою былую тень,
Но я взойду на новую ступень,
И зацвету, как нежная сирень.

И пусть сейчас я — маленький росток,
Что тянется на солнечный восток,
Я докажу, что мир не так жесток,
И распущу свой главный лепесток.

Твой тихий вздох застыл в моих мирах,
И голос твой умолк в душе так звонко.
Я потеряла свет в седых мирах,
И плакала отчаянно и тонко.

Когда молчит мелодия в ушах,
Кинжалом мысль вонзается под ребра.
Мой стих умолк, развеялся, как прах,
Та искра, что была мудра и тонка.

Я знаю, ты б не вынес этой муки,
Хотел бы видеть смех в моих глазах,
Но я ломаю от безысходности руки,
И тонет мир в непрошенных слезах.

Весной приду, когда растают льдины,
Смахну с плиты холодную постель.
И у твоей безмолвной домовины
Услышу я последнюю капель.

Прости, что не пришла я в тот день проклятый,
Что не успела крепче всех обнять.
Мой крик к тебе летит, тоской распятый,
Но поздно что-то в мире изменять.

Пусть этот стих, как голубь белокрылый,
Последним станет в повести о нас.
Я буду жить, поверь мне, самый милый...
Но свет, что ты зажёг, во мне погас.

Ты снова не дома, там стены чужие,
И ноты немые, до боли нагие.
Слеза, как кинжал, прожигает до дрожи,
И боль по живому сдирает мне кожу.

Стараюсь держаться, но всё бесполезно,
Над сердцем нависла тревожная бездна.
Пытаюсь с другими улыбку нести,
А в мыслях одно лишь: «Родной мой, как ты?»

Боюсь позвонить, услышать плохое,
Молчаньем себя убиваю, не скрою.
И память рисует тот год, тот счастливый,
Твой смех новогодний, до боли красивый.

Молиться не стану, но верить не брошу,
Сквозь слёзы смахну эту тяжкую ношу.
Ты б не хотел видеть меня вот такой...
Пожалуйста, просто вернись к нам. Домой

Я не боюсь, что занавес падёт,
Что свет погаснет и умолкнет лира.
Я не боюсь, что смерть меня найдёт
В пустых аллеях опустевшего мира.

Мне страшно то, что там, на рубеже,
Где суд вершат над прожитою жизнью,
Владыка спросит, глядя по душе:
«Зачем ты пел так дерзко для отчизны?»

Зачем слова твои, как сталь клинка,
Пронзали ложь, срывая с тронов маски?
Зачем твоя упрямая строка
Будила тех, кто спал в плену у сказки?

Я попрошу: «Владыка, не суди!
Не за себя молю, не за награду.
Пусти на свет тех, кто горел в груди,
Кто нёс свой крест, не требуя пощады.

Пусти всех тех, за кем бежит толпа,
Чей нервный стих звучит набатом в душах.
Чья вера в правду яростно слепа,
И чей огонь ничем нельзя тушить.

Они такие ж, как и все вокруг,
Но только сталь звенит у них в аорте.
Они — спасенье, самый верный друг
Для тех, кто тонет в жизненном болоте.

Прошу! Не дай погаснуть тем звездам,
Что светят нам во мгле войны и страха,
Средь догм, законов, брошенных к ногам
Людьми, чей мир давно покрылся прахом.

Пусть их огонь, рождённый вопреки,
Пылает ярче, согревая души.
Ведь их живые, честные стихи—
Единственное, что нас всех спасёт и сдюжит».

Для меня войны не было никогда.
В моем окне — леса, небес голубизна.
Смеялись люди, жизнь текла рекой,
Даря душе обманчивый покой.

Но черный ящик, новостей игла,
Мне сердце постепенно прожигала.
Там за искусство — ледяной острог,
Там наш владыка холоден и строг.

Он безразличен. Он не видит слёз.
В тени его молчания и гроз
Творцы великие уходят в тишину,
Прокляв свою несчастную страну.

Так дайте им светиться! Ярче звезд!
Пусть их талант, что до небес дорос,
Прорвется светом сквозь бетонный мрак!
Ведь говорил же Пушкин... Он не враг,

Он гений наш: «Цензура — это яд,
Что рушит храма творческий фундамент».
Но почему слова его горят
Лишь в книгах, а не в тех, кто нами правит?

Законы душат. Воздуха мне нет.
И я весь ужас, весь душевный бред,
Всю боль и мысли выливаю в стих,
Чтоб он звучал для мертвых и живых.

Пусть видит свет. Пусть кто-нибудь поймет.
Пока мой мир еще во мне живет.

Вновь карих глаз бездонный омут,
И сердце рвётся из груди.
Все мысли о тебе лишь стонут,
Хоть знаю — счастья нет впереди.

Твой смех — как яд, что сладок в муке,
Твой взгляд — как лезвие ножа.
Я вновь к тебе протягиваю руки,
От боли собственной дрожа.

А дома ждут глаза другие —
Зелёный, тихий, нежный свет.
В них нет той бури и стихии,
Но в них и лжи с обманом нет.

Она мне лечит молча раны,
Целует шрамы на душе.
Её объятия — капканы,
Но в добровольном кураже.

А я бегу к тебе, ведомой
Слепой, отчаянной тоской.
И в этой пытке мне знакомой
Теряю разум и покой.

Унижаясь пред ней, я вновь забуду про другую,
Что любит меня безбожно, верит и зовёт.
Я эту жертву принесу святую,
Пусть даже сердце мне на части разорвёт.

Ты смотришь холодно, надменно,
А я ловлю твой каждый жест.
Моя любовь — моя измена,
Мой добровольно взятый крест.

И возвращаясь в дом под утро,
Где пахнет мятой и весной,
Я спрячу боль свою под пудру
И притворяясь опять живой.

Зачем чертить на карте путь далёкий,
Слагать года в усердный, долгий труд?
Зачем мечтать, когда судьбы потоки
Тебя в одно мгновенье унесут?

Вот школьный двор, и девять лет, как вечность,
Ты учишь то, что может и не сбыться.
Рисуешь в мыслях жизни безупречность,
Но завтра может всё остановиться.

Зачем искать свой вуз, свою дорогу,
Стремиться ввысь, где светят маяки?
Ведь хрупкий мир, подобно недотроге,
Рассыплется от взмаха злой руки.

Но в этом миге, что тебе подарен,
Пока ты дышишь, видишь неба синь,
Твой каждый шаг, пусть мал и безызвестен,
Есть главный смысл средь тысячи причин.

Не ради "завтра", что туманно, зыбко,
А ради "здесь", где бьётся жизнь в груди,
Ты строишь план — не крепость, а попытку
Сказать себе: "Я жил, а не застыл в пути".

И пусть твой дом из карт, а мост — из света,
И пусть их сдует ветер перемен,
Но сам процесс, сам поиск твой ответа —
И есть та жизнь, что ты получишь взамен.

В лазури жил мальчишка, в облаках,
На пуховой перине, в небесах.
Он был волшебник, нежный и простой,
Дарил он сны, играя с пеленой густой.

Из мыльных пузырей, как из мечты,
Он выдувал видения красоты.
В них танцевали звезды и цветы,
И птицы пели дивные мотивы.

Но вот однажды, жажда приключений,
Спустила мальчика к земле, в мгновенье.
Он видел лица, слышал голоса,
И понял, что не все его краса...

"Нам нужно больше!", "Это не по мне!",
"Хотим другое!", - слышалось в толпе.
Он пробовал, старался, день за днём,
Подстраивал мечты под каждый дом.

То море с бризом, то дворец из льда,
То приключения, где нет и следа
От прежних снов, от легкости небес...
Но людям всё не нравилось, хоть треснь!

И критика, как дождь, его стегала,
Надежду в сердце тихо убивала.
Он стал угрюмым, тихим и седым,
И перестал дарить волшебный дым.

Его пузыри, как слёзы, улетали,
И сны исчезли, люди заскучали.
В небесной выси, в облаках пустых,
Мальчишка плакал, мир его затих...

И больше не летал он в небесах,
Забыв про радость в детских голосах.
Он потерял свой дар, свою мечту,
И погрузился в вечную тоску.