Лунный свет, словно из фонарика случайного прохожего, проникает в моё окно. Мы сидим рядом, чувствуя дыхание друг друга, слушая слезливые песни, и в комнате темно. Чашка чая полнится грустью – у меня странное предчувствие. Дежавю.
Твои ключицы похожи на птицу, летящую ввысь, а руки холоднее любого мороженого. Звуки музыки всё лились, вырисовывая картины в голове, а перед нами лежал старый альбом с потёртыми краями и жёлтыми листами, будто бы уничтоженный.
Мир на бумаге – вселенная в голове, что-то странное и почестней. Творцы живут не в нашем мире, словно бродяги, они идут туда, где смогут скоротать свой век потеплей.
Ты дышишь часто – этот звук напоминает мне шум моря, когда мы были молоды и ещё не проданы горю. Я прикрываю глаза – и мне чудится берег. Всё взрывается счастьем и подыгрывает радостной атмосфере.
Я тихо скажу тебе: «Привет, я твой мольберт». Я улыбнусь самой себе.
Ты ответишь мне: «Привет, я твой повод жить». Ты подожжёшь сигарету и начнёшь курить.
В дыме начнут расцветать поля эдельвейсов.
Я – девочка, что утонула в своей же голове, ты – глупый художник. Мы оба – обычный жизни заложник.
Под утро кто-то перережет горло ночной тьме, а из её ран появится солнце.
Этот сон был приятен и, безусловно, осознан.

Наши руки сплетаются в печальное море,
Что хоронит в пучине наши мечты.
Все наги и безвольны, воспитаны горем -
Портреты поэзии давно уж темны.
Твои вены, как реки, рисуют картины,
А я, словно зритель, ищу окончание
Наших волн и стихов, что так же старины,
Как вопрос в тишине и молитвы молчанья.
Я сплетаю ключицы, где растёт обещание
О величестве моря и потере штормов.
Наше море будет гимном молчания
И предводителем кучи мостов.

Отощав от одиночества, я возводил мосты.
К тебе,
К пленительной странице красоты,
К хронически звучащей пустоте,
К себе.
Я видел, как теряет свет душа,
Как музыку чужую сокрушат.
Я наблюдал, как летят в полёте гневном
Слова,
Фразы,
Подвиги,
Оживающие с языка плачевно.
Для людей я скинул кожу и оплёлся мишурой
Наглости и человечности другой.
А где-то в клетке рёбер лежит мёртвая семья:
Чувства,
Эмоции,
Принципы и, конечно,
Я.

У этой осени взгляд одинокий,
В кости въедается александрит.
Мрак расползается строгий, голодный -
Сознание грусти ему не убить.

У этой осени взгляд отчуждённый,
Люди на улице - бомбы в домах.
Страх осознанный и взращённый,
Грустный танец на горящих углях.

У этой осени взгляд обречённый,
Поникший под тяжестью прожитых лет.
Отчаяние - страшное, голод - врождённый,
А в лёгких у осени акации цвет.

В небо восходит слепая звезда,
Люди стремятся к чужим городам,
Люди спешат, утонувши в потоке,
И носят под сердцем потаённые строки.

Люди безвольны в одеянии свободы,
Подвержены глупому течению моды.
Люди отчаянно ищут любви
И боятся глупо потеряться в пути.

Люди стремятся к ношению масок,
Делают жизнь отдалённой от красок.
Люди хотят проживать без ошибок,
Забыв окончательно про собственный выбор.

Люди хотят жить в чётких границах,
С чужой непохожестью не могут смириться.
Люди гниют в квадратах домов,
Маскируясь при этом флаконом духов.

Люди лелеят пропасть внутри,
Построив для удобства себе корабли.
Люди сшивают открытые раны
И ходят для лечения в забытые храмы.

Люди носят под кожей ужасные шрамы,
Считают упрямо других килограммы.
Люди забыли, как быть человеком -
И это главное достояние нашего века.

Эй, ты слышишь, мне нужен кто-нибудь, чтобы сгореть:
Расплавить кожу,
лёгкие,
голову,
Разливать сомнения, будто олово,
Жить амплитуду любви и страха долгого.
Эй, мне нужен кто-нибудь, чтобы сгореть:
Собирать свой пепел,
Остатки людского,
Запирать свою душу в склепе,
А потом загонять себе крест в землю числа так седьмого.
Мне нужен кто-нибудь, чтобы сгореть:
Проливать много слёз,
Проклинать небеса,
И потом, приходя на утёс,
В громких строчках себя описать.
Мне нужен хоть кто-нибудь, чтобы сгореть:
Умертвить пустое нутро,
Залечить кислород,
Посеять простое добро
И подорвать в одночасье.