Письмо из опеки - комиссия.
Стиснуло сердце, до боли тревожно.
Пол холодит, от каши с утра вороти́т,
- Как же такое возможно?
Жить - это значит быть сильной на вид,
даже если разбита конкретно.
Но собирать себя заново ночью,
медленно, тихо и незаметно.

Остановка, затем автобус,
вся поездка как жизнь - то спокойна то шатка.
Мужик на соседнем сидении с нею болтал,
с улыбкой тупою и гадкой.
- Без мужика-то тебе тяжело? - тот спросил.
Соврала, что она не одна.
Хотелось бы встать и уйти, сказав: - Отвали.
Но держалась словно скала.

Комиссия, комната, пахнет бумагой,
стакан на столе, и лежит протокол.
Они говорят словами закона,
ни слова сочувствия, только контроль.
- Где отец? А где справка? А кто сейчас с ним?
Задавали вопросы сурово, без взгляда.
Она отвечала сжимая колени,
ей стыдно и страшно, за бедность и правду.

Гром, дорога, и снова автобус.
Всё нутро по кускам, кои держат заплатки.
Стук в соседскую дверь, сын на месте,
смотрит на мать - а глаза как у папки.
Вернувшись домой - он скорее бежит к себе,
она молча в прихожей встаёт.
Поисковый запрос,
"Алименты. Подать. Не зная, где папа живёт".

Стучит всего третий десяток,
но рука сжимается туже.
Этот город грустит под дождём,
отражаясь в холодной луже.
Трамваи скрипят, как признания,
что мы не сказали друг другу.
А в квартире стоит тишина,
и только крутятся мысли по кругу.

Я медленно падал в себя,
как в стакан, где ни капли надежды.
Если бы кто-то держал - то я,
может, не канул бы в "между".
Между взглядом, в котором прощанье,
и взглядом, в котором конец.
В этом "между" осталось лишь эхо,
ритма трескающихся сердец.

Отчётливо помню тот вечер,
свет лампы тусклой, твой шёлковый волос.
Ты будто тогда уже знала,
от чего задрожал мой голос.
Я строил из пепла маршруты,
а ветер сдувал их досрочно.
Казалось, что выбор за мною,
но выход - один, одиночный.

Если снова меня ты увидишь, сердечно прошу - не грусти.
Тебе нужен был кто-то целый, прости.

Публика выбирает сама,
кто сегодня герой, кто статист.
Но я в этой пьесе давно перестал различать,
где чужой, где мой лист.
Публика тянет за шторы,
встречая закат в полумраке квартир.
А за стеной панельного дома,
в слезах чей-то рушится мир.

Публика выбирает сама,
что здесь правда, а что антураж.
Я слишком устал повторять сам себе,
что всё не всерьёз, всё мираж.
Публике важно лишь шоу,
кто ушёл, кто остался - не в счёт.
Может быть, завтра мне стало бы лучше,
но завтра уже не придёт.