Я рос одиноким и умру одиноким
Где-то на части Сибири,
Где ветер холмов и ветер лесов
Кружат в пугающей мысли.

На лицах людей расположена маска,
А в сердцах их холод и мрак.
Я хотел быть услышанным, но увы,
Я для них лишь враг.

И я тоже запущу в своё сердце
Тот холод и мрак.
Лишь ветер — мой спутник,
Будет шептать мне:

"Ты Смок, ты Смок,
Растопи моё сердце
И прогнать тот холод и мрак."
Но увы, это лишь ветер —

Не мысли, не плоть, не тепло,
Чихта рук — лишь шёпот пустой,
Растворённый вокруг,
Где холод и мрак создаёт мой вечный замкнутый круг.

Зажгу я сигарету и налью в бокал вино.
Запишу я на салфетке свои последние слова:
Что не стоило писать свои последние стиха,
Не стоило надеяться на одобрение сердца.

Затушу я сигарету, допью бокал до дна,
И взберусь я на крышу, где молчит моя луна.
Полечу, как птица, вниз, сквозь соседские окна,
Где найдут моё тело два безмолвных простака.

А потом и скорая — заметит не биения сердца .
И увезут меня туда, где лечат пустоту.
Положат на железный стол мой хрупкий внутренний покой,
И удивятся: "Где же сердце? Где же свет живой?"

А потом заглушит печь мой ненавистный страшный сон,
И станет пеплом боль моя —и исчезнет в унисон весь страх и боль отчаяния.

Играет скрипка во мраке ночном,
Паганини рыдает над кучей листов.
А рядом расположена скрипка
С порванной чей-то душой,
Растерзанной в клочья на груде листов.

И где-то во ночи играет та скрипка
Чей-то последний аккорд,
И никто не узнает,
Чей тот последний аккорд.

И струны, как нервы, дрожат под смычком,
А тени танцуют в углу за окном.
Забытые ноты в ночи оживают,
Как будто о прошлом кому-то вещают.

И каждый аккорд — это крик изнутри,
Осколки души на холодной струне.
Но кто же услышит? Кто сможет понять?
Лишь ночь будет вечно за тем наблюдать.

Каждый вдох — словно груз, что давит на грудь,
Каждый миг — это вечность, в которой тонуть.
Но зачем мне бороться? Зачем мне страдать?
Если можно в объятья земли отползать.

Я сливаюсь с её холодящей тоской,
Становлюсь тишиной, становлюсь я землёй.
Нет ни боли, ни страха — лишь вечный покой,
И не нужно мне больше взбираться горой

Был приглашён я на вечер,
Секретный бал в празднике свечей,
Моря вина и реки разврата,
Где тени танцевали с огнём.
Но была и странная дама,
Одета как ночь в одеянии страстном,
Кожа бледная, как снег в ноябре,
Она стояла одна, молчаливая и холодная,
Не кто не хотел брать её в танец.

Тут вдруг открылось окно,
И погасли все свечи,
Затихло всё вокруг в ожидании встречи.
И вдруг закричала одна жена
Не навесного гада, жена палача,
Любимчика смерти, или по-простому — судья.
Собрались все вокруг, чтобы посмотреть, что случилось,
Не убили ли гада?
А на теле судьи появилось послание,
Написанное кровью, как предсказание:
«Ты забрал у друзей и любимых
Столько невинных, раскаявшихся душ,
Но забыл ты пригласить старуху на бал,
Потому сам отправишься в путь».

В этот момент дама шагнула вперёд,
Её глаза блеснули, как звёзды в ночи,
И голосом, который был как шёпот ветра,
Она сказала: «Я — та, кто ждала тебя».
И с этими словами судья исчез,
Оставив позади только тени и страх.

Снится мне сон где я на трассе ночной,
А вокруг не души – лишь шепот ветров,
Как плач чей-то души.
Я мертв и всё позади,
И боль от своей бессмысленной судьбы
Но я просыпаюсь и понимаю что я обречён прожить тот сон заново,
Где я снова влюблён в свою любимую жизнь Как часовые стрелки на остановившихся часах –

Грезил я мечтами, что станет всё лучше,
Что найду я смысл где-то на пути.
Но рано понял: смысла нет и не будет —
Лишь пустота там дальше впереди.

А люди, шедшие в переходе,
Поняли это слишком поздно,
Перед тем как в бездну сойти,
Где жадность и разврат надевают маски Бога,
Танцуя на телах убитых невинных.

А люди — и рады и готовы плясать
На могилах близких своих.

Бегу я по лесу как тень без лица,
Сырой тропинкой сквозь ночные сердца,
Где тьма шепчет тайны и страхи.
Позади лай овчарок – эхо судьбы,
Как призыв к отчаянию в бесконечной ночи.
А впереди лишь мрак и холод борьбы,
Где надежда умирает в ночи.

В жизни нет смысла, лишь тлен и обман,
Умолкла песня, затихли страданья.
Пустые звуки мира – лишь злой дурман,
Лишь боль – реальность, а счастье – мечтанье.

Мираж надежды тает в серой мгле,
Душа иссохла в днях пустых и скучных.
И правда жизни – в горькой, злой земле,
Где даже ад – значительней, чем случай.

На голове мешок, на руках наручники,
Иду к своей благополучной смерти.
Звук затвора — последний звук моей судьбы.
Но есть шёпот дамы в чёрном,
Стоящей позади меня в тиши.

Я как старое пальто за окном кино,
Дождь и грязь, и дама в чёрном.
Мой труп висит в спальне тёмной —
Символ конца одного пути.

Но я не боюсь увы нет,
Потому что рожусь я снова в бездне тёмную.
И окажусь опять там же —
В спальне тёмной повешенным на галстуке судьбы.

Я стою ночью на своей могиле тихо,
Опускаю взор своих глубоких глаз.
Боль и страх остались позади,
Вот лицо моё и дата та же.
Напуган ли я? Скажем: Нет.
Я счастлив, что нашёл покой.

В руках верёвка,
На столе записка прощальный ответ моей души —

Ответ на то, что не стоило молиться,
А стоило сразу умереть.

Я был слеп к хитрости судьбы,
Она сердита и непредсказуема.
Но смерть — это её строгий порядок;
Он наводит тишину, забирая души с собой,

Как ветер уносит осенние листья,
Так она собирает жизни в свой холодный сверток.

Сижу на закоулках сознания,
Пытаюсь напиться.
Я хотел бы понять весь мир,
Но я закрылся.

Хочу перестать терзаться
И сыграть свой последний аккорд;
Но дуло мушкета закончит мой вечный страшный сон.