Пароходный гудок прохрипел вторя гулкой толпе,
Перекрыв нарастающий гомон от сотен людей,
В адской давке у трапа, как будто на райской тропе,
Не уступит никто, словно нет стариков и детей..

Словно нет больше чести и нету дворянской души,
Всё смешалось в желании жить, как портовая грязь,
И в стремлении сгинуть не здесь, а в турецкой глуши,
Всё бегут и бегут офицеры, с позором борясь..

Вот отчалили.. И юнкера на корме,
Будто дети рыдая, смотрели сквозь белую мглу,
Как по берегу мечутся кони на той стороне,
Не поняв, что их бросили, как и родную страну..

И не выдержав боли разлуки гнедой жеребец,
Прыгнул в воду на верную гибель, а следом за ним,
Остальные, по зову своих лошадиных сердец,
К тем кто их приручил, вдруг поплыли один за одним.

И поручик в слезах с дрожью выкрикнул: - Пашка, стреляй!
Ведь утонут, а так, этот грех я с собою возьму..
Только Павел не слышал, шепнув лишь губами "прощай",
Снял шинель без погон и навстречу гнедому нырнул...

Пароходный гудок хрипло взвыл сквозь турецкий туман,
Прерывая стамбульский спокойный полуденный сон..
Нет, не все убежали от совести в самообман;
И на палубе десять шинелей без царских погон...

­Расскажи мне старик, с чем пришёл ты к исходу пути?
Что возьмёшь ты с собою из этих сокровищ бесценных?
Сад инжира, что все эти годы возделывал ты?
Виноградные лозы, скрепившие древние стены?

Нет, старик, ты уходишь отсюда нагой и ни с чем.
Одинокий и слабый, такой же, как в первый день века.
И никто в этом мире тебе не ответит, зачем
Ты принёс всё к черте, где нужна лишь душа человека.

В обычный день и к доктору обычному
Пришёл простой, обычный человек.
- На что Вы жалуетесь? - врач спросил привычно
И человек сказал: - На скучность лет,
На то, что одиночество всё чаще
Меня приводит к грусти и тоске,
Что, в сущности, я человек пропащий,
Что жизнь исчезла, словно след в песке.

И мудрый врач, поразмышляв немного,
Ответил мягко: - Знаю только то,
Что в Вашем случае лекарства не помогут,
Но в нашем городе проездом шапито.
И в этом цирке много радости и света,
Там слон ступает через тумбы налегке,
Там с беззаботностью играют в счастье дети
С забавным клоуном в нелепом парике.

Тот рыжий клоун — просто верх веселья!
Мы с нетерпеньем ждём его антре.
И в этой чудной феерии представленья
Шквал шуток, смеха, радости в шатре...
Сходите, Вы совсем не пожалеете,
В прекрасный цирк идёт и вся моя семья.
- Спасибо, доктор, только Вы поверьте:
Всё дело в том, что этот рыжий клоун — я.

­­­Шумел на ярмарочной площади народ,
И грохотали по булыжникам арбы.
И у распахнутых гостям больших ворот,
Припав к стене сидели жалкие рабы.

Звучала музыка, разноголосый гул.
За акробатом повторял смешной паяц...
Как вдруг один невольник, ужаснув толпу,
Сорвав ремень с ноги, пустился в дикий пляс.

И воцарилась гробовая тишина.
И слышно было только лишь звериный рык -
Как ударялась о булыжники спина,
А он всё бился в кровь, переходя на крик...

В оцепенении толпа, не пряча лиц,
Рыдала молча, крепко стиснув рот...
И вот затих танцор, лицом упавший ниц,
Разбрызгав кровь на свой булыжный эшафот.

И, вместо ярмарки и городских потех,
Был слышен только редкий детский плач...

И в тишине пустой, заставив вздрогнуть всех,
Вдруг засмеялся хрипло городской палач...