...воздушность в мыслях исчезает,

как только спустишься из грёз -

картинок бездна в них иная,

но шедевральней нетревёз...

...среди забот чумных
и пыли городской
к концу недели невзначай
приходит тихая печаль,
а ей в подмогу - ожиданье слога
и перехлест иных миров -
успей схватить мгновений звук
без всяческих умышленных потуг...

мне спокойно в потёмках в них тяга добраться до слов
до щемящих значений неправильно понятой сути
хорошо что просчёты алкают простор а число
их никто не осудит
и пускай череда временнáя стекает в утиль
я успею смогу не премину касанием дрожью
уловить постоянно стремящийся к свету мотив
для шагреневой кожи
мир становится проще на ниве просроченных дней
лишь они пробрались ненароком дрянною привычкой
внутрь и стали заметней всех цельностных благ и дверей
что желались первично.

приснилось будто сон совсем не сон
но явь нет навь нет озаренье прави
пожалуй удалю а то лассо
в седой оправе
бестыже в хлам придётся бред нести
про то что нет приятней жидких будней
а фантазийность господи прости
всего паскудней
и вот опять по-изуверски быт
клеймит сомнамбулу да с канифолью
лубошный гений вовсе не прибит
порхает молью
всё позабыть переключить движок
с дихотомий ахилла с черепахой
на жуткий храп и переменный вздох
с душой монаха

Указам царским вопреки
средь гор мятежно казаки
искали край привольный.

Названье граду изменив,
задуть власть не смогла порыв
к загадкам местных штолен.

Как величают те места,
в которых от красот уста
немеют, взор застынет?

К чему нам эти имена -
сердечный абрис свыше дан,
чтоб процветать поныне.

всё придумано в мире у-божеском:
и печалей, и радостей бред,
и томится луной бересклет
в ожиданиях яви со множеством
силуэтов да судеб потраченных
на простую обитель-муру -
говорит, мол, я всех соберу
и не плачьте, танюши, над мячиком:
хоть резиновый он, но скроется вдруг
в горизонтах минувших затей,
не гоните терпилу взашей,
всплеск воды...онеменье...брызги...испуг -
вы свернитесь в кроватках калачиком,
колыбельно темнёк напоёт
(в сновидениях только полёт)
и...вернётся жизнь новеньким мячиком.

Весенним тёплышком задетый,
народец нервно морщит лоб,
растаял зимних стуж поклёп
и снова манят парапеты
гуртом самоубийц взахлёб.

Я ночью светел, тьмою утром
велеречиво опьянён:
бурлит во мне проблем бульон
во чреве сродни перламутру -
седеет мило фармазон.

Обманчив манкий ластик солнца,
стереть ему невмоготу
и жизнь вот эту, и вон ту,
как будто требуется стронций
для скреп духовных - маету

подхватят летние мытарства
о бренном, гадском и былом
лишь для того, чтоб стать потом
с усами мудрым по-гусарски
и обрести покой нутром...

Вечерне улица огнями жмурится, а воздух за день устал свежеть.
Премудрость сызнова алкает вызова, однако мыслям земную б твердь.
Звездистой россыпью наемся досыта - парсеков тяготы не об'ять.
И чую: грешное стремится к вешнему, ведь обновленья нужны под стать.
По кругу катится судьба-сумятица, в её глазницах - галиматья.
Вот этим способом слезливо с посохом устроен периметр бытия.

Повар привычно пичкает событиями мясорубку,
она перемалывает мякоть надежд, жилы традиций без передыху,
вселенская стряпня поставлена на поток, людские мирки хрупки,
им не достичь истинного промысла - вот ещё кусок пропихнут
в жерло неизбежности и создаёт обезличенную массу фарша,
что всегда прокручивается назад - и в этом нет фальши.