***
Роман окончен. Высохли слова.
Всем лицам ссужен должный отпечаток.
Над "i" все точки. Текст без опечаток -
Не автору клянуть свои права.

Дописана последняя глава.
Сейчас слова - досадный недостаток,
Как эпилог, ни валок и ни шаток,
Что пишет жизнь спустивши рукава.

А мы читаем дальше между строк,
Мусоля снова желтые страницы,
И нам опять положено страшиться:
Мы роль друзей не знаем назубок.

Но нам заботливо отпущен срок,
Чтоб над постылым томом потрудиться,
И от зубрежки глупой утомиться,
И, может быть, не выучить урок.

Взор античен: вглубь сосредоточен
И незряч. И ясен чувств отлив.
Изощрен и холодно - утончен
Забытья неведомый мотив.

Гнев внезапен - зелен и недюжин.
Крови ток и сбивчив, и горяч.
Официален, точно отутюжен -
Так не нужен! - слов чужих кумач.

Но покоя камень - под рукой,
Отшлифован, жизнью пообкатан
И за пазухой рябой судьбой
Про запас, на черный день припрятан.

Пленка самой тонкой из препон -
Отчужденья - с каждым часом туже,
Только ты, как видно, осужден:
Голос сердца завистью простужен.

В твой день рожденья с горя вешаться?
Не стоит: грузен - чувства рвутся.
Замурзанная память чешется -
Мурза! - Неверные смеются.

Офелием зловещей небыли
Стать, чтобы с неводом венчаться?
Помилуй, ничего же не было...
И, верно, нечему кончаться.

Знать не тужить о том, что спутано,
затянуто в гордиев узел -
И ясно на сердце и муторно
Раз жизнь до бытия обузил.

Не солона ты, воля вольная -
Хлебал, да только сыт не больно:
Любовь бесплодная, окольная...
Так пусто!... Но уже не больно.

Воспоминаний ветхая заплата
От нас закроет брезжущее утро;
Все то, что прочно было - станет утло:
Ушедшее - приют наш и расплата.

Подружка память - ушлый ресторатор,
Нас опоит, чтоб ощущалось смутно:
Сегодняшнее в нас - сиюминутно,
А прошлое - извечней, чем когда-то.

Но трупы слов - бесценная валюта,
Чтоб обесценить то, что было свято,
И ложь, изящней завитка волюты
И изощреннее движений автомата,
Укажет нам, что перетерты путы
И мы свободны...Тяжела утрата.

Полуявь, полусон, полубред:
Паутиной бульваров и улиц
Крался по - стариковски сутулясь
За влюбленными юный рассвет.

Богохульство, божба и обет
Рук и губ. А глаза обманулись!
Приглядись же, Улисс, улыбнулись
Очи той, что ждала двадцать лет.

Умноженье болезненных ран
Без борьбы, без мольбы об участье:
Таково ощущение счастья -
В исключениях сплошь, как коран.

То ли быт, то ли тонкий обман
Лицемерья, и двое стакнулись -
Но, зажмурясь, две жизни согнулись:
Жадно пьют отчужденья дурман.

Холодок обветшалой стены
Защитит от недужных оценок
Тень любви и надежный застенок -
Мы без скидок вознаграждены.

То ли явь, то ли миф, то ли бред.
Ночь светла... Только мы - разминулись.
Это верно сны лбами столкнулись,
Возвещая грядущий рассвет.

****
Есть, признаюсь тебе, у меня адресат.
Я писал ему тьмы неотосланных писем.
А потом - за него - отвечал невпопад,
Чтоб казалось, что я от него независим.

Я его не искал. Точно светоч во мне
Он своим двойником жил, резов и проворен,
Точно солнечный луч на щеках у камней -
Сквозь потемки души путь к нему был проторен.

Я трудился над словом, как Нестор - монах:
Извлекал шелуху, но не спелые зерна.
Не счищал паутину в сердцах и умах
И друзей забывал - не считал, что зазорно.

Знал бы я, как коварен нахлебник - двойник.
Не накормишь слова "я люблю" многоточьем.
Он молчал, как и Та. Я не принял постриг
И себе приговор подмахнул между прочим.

Я на людях не клялся и горькой не пил,
Я ужил и вопил - про себя - что есть мочи,
Я один за двоих все уже пережил
И, простясь, как в кино, пожелал: "доброй ночи".

Я казалось бы суть несвободы постиг,
Одолел и себе столько радостей прочил...
Одиночество гнет пострашнее вериг.
Лучше б мой адресат надо мной гнет упрочил.

Я - по Данте - не жил: не убил, не любил.
Облаками словес я, безумец, ворочал!
Ты мой крест, адресат. Я б тебя погубил...
Или боготворил, как в посланьях пророчил.

А. Бутаеву.
Входите! Рад гостям:
За кручи солнце село,
Отдав свое тепло
Оливам и камням.
Окончен труд дневной
И время подоспело
какой-нибудь приют
Найти своим телам.


Садитесь к очагу,
Располагайтесь смело,
А я сейчас воды
Для омовенья дам:
От солнца на ветру
Все тело задубело -
Живительность воды
Усладой будет нам.

Потом - пройдем к столу:
Застольную беседу
Мы разожжем жарким
И тем, что дал мой Сад,
А кипрский мускат
И спелый виноград
Достойны стать венцом
Обильного обеда.

А там - давайте петь:
Напевы дарят негу
И трепетность - сердцам,
Возвышенность - умам.
Смерть станет не страшна -
Тождественна побегу
От немощи щедрот
С нуждою пополам.

И станет жизнь проста:
Вино, друзья и книги -
Чтоб радость осознать
Уделом наших дел,
Да песня - в трудный час,
Да нежность женских тел -
Чтоб вечность ощутить,
Рассудка сняв вериги.

Однако, надо спать,
Покой подобен хлебу:
Вас ожидает день,
Исполненный трудов,
А не вкушавший сна
Бороться не готов...
И... жаль, что мне уже
Не поклоняться Фебу.

Он как хронический больной:
Брюзглив, безмерно своенравен,
Он неуживчив, он тщеславен
И недоверчив, как скупой.

Он плут с улыбкой фатовской.
Бездельник, он всегда свободен,
Как дебошир - всем неугоден,
Но лести предан всей душой.

Стремясь все время к бездорожью,
Он ковыляет, как слепой,
В обнимку с истиной и ложью

И просто ослеплен собой,
Усвоив новую идею...
Но разум - все, чем я владею.

Труд размышленья - брат забавы
Вольет пленительной отравы
В скудельный бытия стакан,
А ты, доверчивый, напьешься,
Ум помутится, ты споткнешься
О мысль: на что дар жизни дан?

Легко и пусто - впору плакать,
Минуты - слезы будут капать,
В века стекаясь по щекам,
И ты под тяжестью согнешься,
Пот не смахнешь, не усмехнешься...
- О, Атлас, отдых дай рукам!

Как он лукаво улыбнется,
По - молодому встрепенется,
Вручив сомнительную кладь!...
- Темно в глазах, не разогнуться,
Грудь давит - как не содрогнуться!
Нет, знанья груз не удержать!

Ты снова горы плеч расправишь,
На место митру - свод поставишь -
Невольник долга славный сан.
Ты прав и вовсе не лукавишь,
Что подвиг в одиночку справишь:
Путь мысли - для тебя, титан.

Дворец,
Вблизи обращающийся в трущобу
Наследников короля Артура;
Молния,
Освещающая океан
осьминогов Мысли;
Ласковые ловушки грез,
Купленные у горя
втридорога;
Ломкие лучи восторга,
На болотной ряске
повседневного бытия;
Янтарная жижа счастья
обманутых ожиданий;
Испарина страстной любви
на ледяной постели;
Радуга алкогольного обмана
обнаженной,
Сидящей на коленях
потасканного моралиста;
Бессвязный бред гения,
Ускользающего от Великого Психиатра;
Детский лепет кактуса,
Извиняющегося за свою колкость;
Муслиновый занавес театра
Поломанных марионеток,
Дающего
сегодня и ежедневно
Одну и ту же нелепую мелодраму,
Где Офелия
играет мать Гамлета,
Уплетающую
Остатки остывающего омлета;
Легенды городов,
Пожирающих собственные порождения;
Целительный сон Старца,
Умирающего сегодня ночью;
Нобелевская премия
Нейтронного короля Коэна -
Пантеон персонажей Сальватора Дали,
Помещенный в собственный мозг?
Жизнь?
Она играет четыре осьмушки "рэ"
Вместо четырех восьмых "до".

Бездушный демон отрицанья,
Не уставая утруждать
Рассудок позой изваянья,
Понудит ничего не ждать
От жизни - формы ожиданья,
Исход которой - благодать.

И, заставляя угождать,
Себе вменяя в достоянье,
Он, точно кинув подаянье,
Вельможно учит принуждать
Нас пережевывать желанья,
Чтоб жажду жизни заглушать.

Великодушно уступая
Пустыню душной суеты,
С высот бездонной пустоты
Глядит он жадно, ожидая,
Покуда с круч в пучину ты
Не ринешься, изнемогая.

Не жаль! - Докучно ждать, зевая,
Он возле, Фаустом возник,
С умом круша, опустошая
Тебя, дотошный ученик.
Что проще! мыслящий тростник
Подлогом чувств опустошая.

Потом, с ужимкой злого фата,
Взмолится он друзьями стать.
Он чушь искусно - плутовато
И вкусно - будет лепетать:
Ты перестанешь отличать
Себя от названного брата.

Поспешно морок благодушный
Твой облик станет обживать
Прознав, что ты, двойник тщедушный,
Улиткой вздумал доживать
И ненависти хлеб насущный
Со скуки в знанье добывать.

Конец! Нелепо объяснять,
Чем сердца холодность умерить:
Рассудку не дано понять
Все то, что сердцем не измерить,
Нет воли безоглядно верить...
Удел твой, демон, отрицать.

Скрыв мертвый лик среди кривых зеркал,
Светило ложное, игра рассудка -
Бесплотный Идеал хохочет жутко,
Залитый кровью Чистый идеал.

Безумец Кей, вот это ты искал?
Прекрасный монстр в ладонях жизни тает;
Разбились зеркала, теперь блистает
Уродливого черепа оскал.

Но все затопит Воланда валюта.
Едва истает морок Абсолюта
Среди осколков радужных зеркал,

Бездушный тролль, глумясь погасит разом
Огарок жалкий - твой мятежный разум,
Разбив его «на счастье», как бокал.

Приняв рассудочности ложное светило
За солнце разума, что излучает свет,
Слова бессвязные бормочет, точно бред,
На будничность толпы - чудак! - смотря уныло.

Ведь для него - вдали - одна Любовь царила,
Слова выстраивались, как парад планет,
Он смело к цели шел путем утрат и бед,
Где одиночество туман тоски струило,

Там лихо лиха на балу мечты хлебнув,
Он делит сущее на разум без остатка...
Возмездье знанья кисть в безумье окунув,
Намалевало гриб, жизнь повергая в ад...
В оплавленных камнях тень букв - стихов тетрадка?
Быть может, рукописи вправду не горят?

На гладкой коже тонкого фарфора,
На фоне облачно - белесых пятен,
В кольце гирлянд из глянцевых глициний,
Под сенью голубого павильона,
Пестрее шелка шум придворных трапез.

Уже подали звонкие подносы,
Уставленные густо веской снедью,
И кушанья рождают шепот платья,
И жесткий шелест спущенных накидок
Вокруг лениво пышуших жаровень.

Небрежно опершись о балюстраду,
Умолкли горделивые мужчины,
Следя за тем, чем наполняют чаши,
Покамест жены - кумушки судачат
Без удержу, хваля свой чай с жасмином.

А у красавиц брови - росчерк туши;
Они кокетливо играют веерами,
Лукаво усмехаясь. А хозяйка,
Так молода, что щурится от взглядов
Все ждущих указания прислужниц.

Но позади, в окне, плетеной шторой -
Вишневый сад, он нежен и прекрасен.
И небо не поет мятежных песен:
Безветренно. Как день по детски ясен!
Не думаешь о проторях, убытках...

Склоняясь над простыми письменами
Глаголящего о былом фарфора.

Париж заселяется вновь.

Соната в красном, голубом:
Беспечных акробатов пара -
Девчонка на вершине шара
Трунит над другом - силачом;

Клошар с абсентовым лицом
Маячит в толчее бульвара;
В Фоли - Бержер, за стойкой бара
Сюзон беседует с хлыщом;

Чудак - отверженный поэт,
Подвыпив грезит: он влюблен...
Но жизнь его нелепый сон:
Он шлюхе шепчет свой сонет -
Прекрасный, радужный фантом
Сонаты в красном, голубом

Изящным рондо жизнь звучит.
Свирелью молодость журчит,
Подспудно, волнами печали,
Вступает старость, страх... В финале
Нас жизнь со смертью примирит.

Потом педант и эрудит
О том, что жизни мы не знали,
Умно напишет на скрижали
Рондо изящным.

Пусть так, нас жизнь не тяготит,
Пусть смысл ее нас усомнит -
Мы жизнь живущим завещали,
И то, что мы не дописали,
В других, быть может, зазвучит
Рондо изящным.

Едва глядит - насупился - Амур
На то, что в душном сумраке боскета
Смущает смехом щеголя кокетка,
А тот - невозмутимо мнет турнюр.

Сквозь пошловатость строящихся кур
Плутишке чудится назло приметам:
Они, быть может, влюблены при этом,
Но влюблены чуть - чуть, не чересчур.

Над ними мальчик посмеяться б мог
И, как над книгою, всплакнуть случайно,
Когда б он вечно не был одинок.

И, взяв свирель, он бронзов стал и строг.
И льется, льется музыка печально...
И плачет, плачет страждущий божок.

Декабрь. Холодная графичность
Лесов не помнящих листвы.
Офортов замела листы
Сухого снега архаичность.

Среди стеклянной пустоты
Заботы незаметно тают.
Как жаль, что жизни не хватает
Вот этой зимней чистоты.

Жестока стужа, но в тепле,
В домах - уюта мелодичность...
И женственна геометричность
Узоров снежных на стекле.

Иду сквозь медь осенней рани.
Зверек шагов шуршит листвой.
Дождливых дум неспешный строй -
Печали отзвук - нов и странен.

Осенний воздух тленьем ранен
И плачет горькой теплотой
Над безмятежной чернотой
Воды в рубцах алмазной грани -

Склонясь над спящим озерцом
Октябрь, оранжевый и алый,
Старик - гравер с упрямым лбом,
Легко, как мастеру пристало,
Тревожит солнечным резцом
Покой земного матерьяла.

Позабуду бледное богатство
Будней безалаберного лета:
Плен жары и солнца святотатство
Грубо обнажившего предметы;

Мятый плащ оброненного моря
В блестках битых елочных игрушек,
Бриза смех, что крику моды вторя,
Горам лепит мушки деревушек;

Бирюзу, что щедро дарит небу
Облаков подвыпившее братство,
Плеск волны рассеянный и негу -
Заприметив осени злорадство...

Пахнет пылью и помоями.
Разговор возник, зачах -
Все о чтении запоями
Детективов, вещих снах,

О цветах и дачной утвари,
Детях, деньгах и делах,
И о том, что росы - утрами,
И о скорых холодах.

Дни со скуки дурью маются:
Сядут облаком в ветвях
И в вершинах раскачаются -
Как в качелях - на ветрах;

То хандрят и с промежутками,
С детской яростью в глазах,
Проклянут громами жуткими,
Убегают все в слезах;

То - так сыто - разрумянятся,
Преодолевая страх,
Как младенец к людям тянется
Поцелуем на устах...

Лето птичьими руладами
Нас оставит в дураках:
Грянет осень с душ разладами,
В пятнах крови на руках.

Жизни снова станут зыбкими.
С паутиной на сердцах
Мы, как мысли, станем гибкими,
Обращая счастье в прах.

Глаза слезятся и смеются,
Ощерился беззубый рот,
И ноги кривятся и гнутся -
Клан стариков гулять идет.

Снег талый - мартовский урод -
Свинцом, казалось, всех задушит,
Глядь, солнцем взятый в оборот,
Сиротствует, как взор старуший.

Чуть свет спустился затхлый запах
Небытия. Оно грядет,
Как шквал. А к шлюпкам на штормтрапах
Свой счет бессонница ведет.

Но солнце нынче ловко мечет,
И сердце шепчет: "чет-нечет",
С Надеждой дуясь в "чет и нечет"
На жизнь, чьи дни наперечет.

Сегодня- жить. Но так гнетет
То, что порядок не нарушить,
Что час за часом день пройдет,
И надо будет снова слушать,

Как кто - то крадучись войдет,
И сердца бой покой разрушит,
И до зари огонь ведет,
И беспокойства сном не тушит.

Сегодня - жить. И в свой черед
Означен точно вздох - как выдох
Судьбой назначенных невзгод,
Как вывих мысли в сложных книгах,

Как цепенеющая плоть,
Что штукатуркою обруша,
Былого соберешь - щепоть,
Как вопль: спасите наши души.

Сегодня - жить. Весна возьмет
Сполна с проезжих за прогоны;
Она не брезгуя крадет
И жизнь с проворностью вороны;

Она, забавясь, подтолкнет
К разверстой западне проталин,
И усмехаясь, намекнет,
Что память - чаща без прогалин.

И потому весь смысл тянуться
Капелью - в такт сосулек пот -
И смерть, не в силах улыбнуться,
Как врач, потупившись, пройдет.
.

.


,

Занялся день - безликий, как старик...
Напрасно солнце - голова на блюде
Ленивых туч - кричит; холодный крик,
Свой лик озябший, обращая к людям -
Снежком застыл он, скомкан в горле, сник.
От холода все гаснет, блекнет, слепнет...
Разъярена, боль в сердце солнца крепнет -
Невыносима смерть всего живого:
Светило вспыхнуло; оно, усильем воли,
Наполнившись мольбой: "тепла, как хлеба!"
Натужится - волной горячей крови
Разорвана в единый миг запруда;
Свинцовый задник зябнущего неба
Расплавился; живительная медь
Все затопляет... Но зима - простуда
Лишает солнце силы пламенеть;
Оно сквозь холодеющую хмарь
Чадит опять, как блин на сковородке,
Чуть теплится лучиной, точно встарь;
Коптит не грея солнечный фонарь...
Вот сумерки, несмелы и коротки...
Плывет корабль - Ночь, прочь уносящий радость...
Жить холодно - зима гнетет, как старость.

1.
Ступая на тропу утрат,
Не волен ты себе помочь:
Коли осип - кричать не в мочь,
Ты сам себе и сват, и брат.

Согнется над огнем булат,
Надежды уползают прочь.
Нас ожидает тьма и ночь,
И к свету нет пути назад.

Нелепость гордо оттолкнуть
Неутоленную любовь:
Она, что жадность, вновь и вновь
Зовет тебя на скользкий путь.

Надежней посох и сума,
Когда любовь свела с ума.

2.
Когда б я менее любил,
То не задумался б о том,
Что для меня любовь - мой дом,
Где я родился, рос и жил;

Я б лихо голову сложил,
Задавленный житьем - бытьем,
Обманутый своим чутьем,
Но ... я любви не заслужил.

И гнет меня тяжелый гнет
Любви, упущенной теперь,
Не ведая своих потерь,
Себя теряю в свой черед,

Не нужный, как озябшим - лед,
Ищу: где мне откроют дверь.

3.
Чуть взмою я - и упаду,
Боясь волнения ума.
Мне, нищему, мила сума,
С которой по миру пойду.

Что толку выловить в пруду
свет звезд, когда луна видна.
И лужу мук черпать до дна -
Награда за ненужный труд.

Но люди звезды предпочтут,
Чтоб в Книгу судеб заглянуть.
Они в жизнь пустятся, как в путь...
Пусть оглавление прочтут!

Да лучше жить невеждой впредь,
Чем знать, как должен умереть.

4.
Я все тебе сказать хотела,
Но увидала - и молчу.
Я знаю, что не захочу
Того, что честь мне повелела -
Любви до этого нет дела.

Я раболепно - так врачу
Вручаем мы недуги тела -
Пока душа не оскудела,
Вручаю сердце палачу,
Которому до нас нет дела.

Но мне не вынести удела,
Который я сейчас влачу,
Я лучше гордость растопчу,
Впав в нищету - что мне за дело!
Любовь не ведает предела.

То свет, то тень перемежаясь,
дрожа на желтизну ложатся.
Им суждено не обольщаясь
С ожесточением сражаться
За обладание пейзажем.
А лес стоит детиной ражим
И рыжим, на ветру куражась.
Живому кажется неважным,
Что осень, угрожать отважась,
Шлет сентября предупрежденье.
Безжалостное наслажденье:
Жить, обнажив наветам вражьим
Ложь тленья. В этом заблужденьи
о прошлом не тужить, и даже
Не помышлять о снисхожденьи.