Ты дышишь стужей, госпожа метелей,
Идёшь по спящей, скованной земле.
Деревья, словно стражи, онемели,
И мир застыл в хрустальном феврале.

Твоя ладонь — узор на глади окон,
Твой шёпот — это завыванье вьюг.
И я, твоей красою увлечённый,
Шагнул в твой белый, заколдованный круг.

Коснулась ты щеки моей легонько,
Как будто невзначай, в порыве сна.
Твой поцелуй — колючий, резкий, тонкий,
Но от него румянится щека.

Явилась гостьей долгожданной,
Без стука отворила дверь.
И красотой своей чеканной
Пленила души, верь не верь.

Явилась в белом одеянье,
Расшитом россыпью снегов.
И в ледяном её дыханье —
Прохлада северных ветров.

Я кисть беру, чтоб твой портрет
Сегодня на холсте создать,
Поймать твой перламутра свет,
Чтоб вечно им повелевать.

Вот пряди — инея вуаль,
Что пала на плечи небрежно.
Глаза — прозрачная эмаль,
Глядят и строго, и безбрежно.

А губы — веточка рябины,
Застывшая в тиши лесной.
И щёки — бледные рубины,
Тронутые белизной.

Ты дышишь — и клубится пар,
Ты смотришь — замерзают реки.
В тебе и холод, в тебе и жар,
Что я запомню на веки.

Художница, чья кисть — метель,
Чьи краски — серебро и синий.
Ты стелешь мягкую постель
Для спящих рощ и жёлтых линий.

Стою, восторгом упоённый,
Пред этой властной красотой.
И навсегда в тебя влюблённый,
Мой идеал, мой гений злой.

Ты не из пены рождена морской,
Не сходишь с олимпийского престола.
Твой лёгкий стан обвит лесной травой,
И шёпот ветра — музыка глагола.

Твои глаза — два озера лесных,
В них тайна и бездонная прохлада.
И в косах, шолковых и смоляных,
Запуталась вечерняя прохлада.

Твой смех — ручей, что с камушков бежит,
А голос — пенье иволги в дубраве.
Сама земля твой каждый шаг хранит
И одевает в шёлковые травы.

Ты — та мечта, что зреет в тишине,
Как первый цвет на яблоне весною.
И я молюсь не небу, не луне —
Я говорю с берёзой и сосною.

Они хранят твой образ неземной,
Твой каждый вздох и каждую улыбку.
И я, пленённый этой красотой,
Свершаю сладостную ошибку.

Влюблён не в женщину, а в целый мир,
Что в облике твоём нашёл причастье.
Ты — мой кумир, мой бог, мой эликсир,
Моё недосягаемое счастье.

Ой ты, Русь моя, ширь безбрежная,
Золотая в полях благодать.
Колосится волна белоснежная,
Что пшеницей привыкли мы звать.

А за нею, с поклоном невестиным,
Смотрит в небо ржаная стерня.
Пахнет солнцем и хлебом известковым
От зари до закатного дня.

Ветер треплет усы золотистые,
Словно хочет сорвать и помять.
А над полем, под небом лучистым,
Так и хочется песни орать.

Про простор, про васильковы очи,
Что глядят из медовой реки,
Про краюху, что мать среди ночи
Подавала с горячей руки.

Эх, ты, Русь! И в печали, и в радости,
Кормишь нас от своей доброты.
Нет на свете пленительней сладости,
Чем ржаные и хлебные рты.

Монолог о зиме
Меня порою спросят, друг мой, странно,
За что люблю я эту белизну,
Морозный воздух, что пьянит обманно,
И мира ледяную тишину.

Я им отвечу: в этой стылой силе
Есть первозданной правды чистота.
Здесь нет притворства. Линии простые,
И безупречна эта нагота.

Она не лжёт цветами, не дурманит,
Зелёной лестью не туманит взор.
Она лишь строгим холодом чеканит
Свой безупречный, царственный узор.

В её молчанье — мудрость и величье,
В её снегах — забвение тревог.
Люблю её суровое обличье —
За то, что в нём я вижу правду, бог.

Как ты меня чаруешь, госпожа,
Моя царица в белом одеянье!
Смотрю, восторгов в сердце не сдержав,
На это ледяное мирозданье.

Твой чистый снег, как новый лист судьбы,
Скрывает всё, что было так привычно.
Морозный воздух, звуки и мольбы —
Всё в нём становится кристально и двулично.

Резной наряд на окнах и ветвях,
Что инеем расшит умелой вьюгой,
Рождает в сердце первобытный страх
И восхищенье пред моей подругой.

В твоём величье — мощь и тишина,
В твоей красе — холодное бесстрастье.
О, как ты, зимушка-зима, нужна,
Чтоб душу мне очистить от ненастья!

Багрянец с золотом смешала кистью смелой,
Художница-колдунья, осень-чаровница.
И небо кажется свинцовой акварелью,
Где вьётся вдаль встревоженная птица.

Их гомон слышен, их прощальный крик,
Они спешат оставить край постылый.
И каждый звук в печальный хор проник,
И каждый взмах пропитан скорбной силой.

Пропитан воздух влагой дождевой,
И дышится так сладко и так трудно.
И пахнет прелой, мокрою листвой,
И на душе тоскливо, бесприютно.

Всё так красиво — пышный, смертный бал,
Прощальный пир природы увяданья.
Но я бы эту красоту отдал
За миг весеннего, простого ожиданья.

Что человеку нужно, чтоб душа
Была легка, свободна и согрета?
Не звон монет, что сыплются, шурша,
Не блеск венца, не почести от света.

Быть может, нужен тихий старый дом,
Где пахнет хлебом, где не судят строго,
И близкий друг, с кем можно за столом
Делить и радость жизни, и тревогу.

Идти своей, нехоженой тропой,
Дышать весной, с восторгом замирая,
И знать, что кто-то ждёт тебя домой,
Всем сердцем твоё имя повторяя.

Вот, кажется, и весь простой ответ:
Любить, дышать и излучать свой свет.

Я Вас любил... но гаснут чувства в неге,
И в сердце нет огня былых страстей.
Как на реке ломает зиму в беге,
Так я разбил оковы прошлых дней.

Я Вас искал... но в долгой той погоне
Свой потерял и след, и лёгкий шаг.
И вот теперь, на жизненном амвоне,
Я сам себе и друг, и злейший враг.

Я Вас забыл... иль сделал вид, не знаю,
Что памяти туман окутал взор.
Но лишь гроза пройдёт по небосклону,
Я вновь шепчу пустой свой приговор.

Я Вас простил... за всё, без укоризны,
За боль и смех, за сладость горьких мук.
И отпускаю Вас в простор отчизны,
Как выпускают птицу из руки.

Вся наша жизнь — река, что вдаль стремится,
От робкого, простого ручейка
До бурной мощи, что вовек не спится,
Чьи воды держат крепко берега.

В ней есть и штиль, и гладь под синим небом,
Когда душа спокойна и легка.
И есть пороги, где под горьким гневом
О камни бьётся быстрая река.

Мы в ней плывём, порой не зная брода,
Теряя в мутной пене курс и цель.
То нас несёт капризная погода,
То мы садимся на глухую мель.

Но каждый миг, и светлый, и печальный,
Сливается в единый тот поток,
Что унесёт нас в океан прощальный,
Когда придёт отмеренный нам срок.