Произведения без рубрики

- - - - - - -


Д.И.

Помнишь, говорили о доверии?
Оно – сияющая передо мной дверь.
Убрал камни, откинул брёвна,
вырубил вокруг неё лес.
На двери' цифры твоего дня рождения.
Смотрю в календарь, но их там нет.
Через год-два они снова есть…

Твоя "дверь" – мой щит. Вера в меня – меч.
Ветер шумит и поёт промеж плеч.
Заблудись в моих снах и в моих запятых,
прорасти в них судьбой.
Миллионы свеч зажглись
между мной и тобой.


Я сейчас отвожу удар,
занесённый косой нам под дых.


Время, сдержи лошадей.
Дай до гланд дотянуться твоих, Зверь!
Это будет последний блиц,
разрывающий цепь верениц
под шагами хромой судьбы,
восстающих стеной
между мной и тобой.

Одно фото
Вскипает утренний кофе,
Словно рассвет за окном,
В пуховой розовой кофте,
Тоскливо склонясь над столом,
Ворошишь пожелтевшие письма,
Обрывки забытых стихов,
Словно осенние листья,
Покрытые наледью снов.
Ищешь в этом ворохе прелом
Одно лишь фото бледной рукой,
Словно в листве облетелой
Дряхлым сердцем ищешь покой.
И нечаянно, вдруг среди строчек -
Этот нежный с зеленью взгляд,
До растерянности сосредоточен,
И глаза тихой грустью горят.
И слеза покатилась на глянец
Чёрно-белый и вспыхнул огнём
На щеках омертвелых румянец,
Словно солнца блик за окном.
Закипел нервно утренний кофе,
Вытек судорожно на плиту,
Ты в пуховой розовой кофте
В своём сердце хоронишь мечту.
Дуня Пухова
13.10.25.

Королева снов моих
Со мною делишь ложе
Эти сны лишь для двоих
И нету ничего дороже.
Царица сердца моего
Что бьётся в груди резво
Других и нету никого
Кто взял бы над ним шефство.
Владычица души моей
Живущей как в загоне
И мчит она к тебе скорей,
Чтоб лечь тебе в ладони
Княжна всех моих мыслей
Что не дают покой
Что разум весь мой сгрызли
Лишь о тебе одной.

Любовь, это обман,
Возможно еë и нет,
Она словно туман,
Или как лунный свет.
И в место тысячи слов,
Как в судьбе неполадок,
Эта ваша любовь
Ужасный недостаток.

Нет ничего страшнее
Разбитого сердца.
И жизнь не нужна,
И на смерть наплевать.
Куда же важнее
Закрытая дверца
В которую больше
Не нужно стучать.
Разбитое сердце
Как ваза с цветами,
Та что упала,
И еë не собрать.
Разбитое сердце
С душой улетело
От дверцы в которую
Не постучать.

Теперь по утрам пишется,
как в молодости ночами.
Теперь свет ближе,
каждое утро - начало.

Теперь день, как жизнь,
короток и огромен.
Теперь держись.
Нет ничего, кроме

утренней чистоты,
неба сияющего.
Друг и соратник ты
себе настоящему.

Мир как источник ресурса,
всюду розетки, порталы.
Правильный выбран курс:
Вселенная, как квартал,

где прошла юность.
Смотришь, улыбаешься.
Здравствуй, радость, прощай, грусть.
Двери новые открываешь.

***

Вышло солнце
В семь пятнадцать.
Минус восемь!
Но светло!

Всё в тумане
Свеже-чистом!
Понедельник...
Повезло!

Если б солнца
Нам не дали, -
Утро, темень,
Грусть-печаль...

Холодок ведь,
Как подарок,
Нам про шарфик
Намекал!

Печки топят:
Трубы гордо
Выпускают
Дым, коптят...

Солнце радо
Постараться
По деревьям
Просиять!

А берёзки,
Клёны, е́ли
Стойко держат
Ветра дух!

Чуть прохладно.
За окошком
Электрички
Слышен звук...

Горит в ночи окошко,
Там тлеют две свечи,
Здесь бабушка и кошка
Пригрелись у печи.

Натруженные руки,
Усталый, добрый взгляд,
Уже не ездят внуки
И дети не спешат.

Потрескивают в печке
Тихонечко дрова,
Грустит её сердечко -
Она опять одна.

И ей не спится ночью
Припомнив словно сон:
Свои, родные лица,
Под ветра перезвон.

Да ей не много надо,
Что живы... и опять
Свою седую старость
С надеждой коротать.

Наверно, так умеют только люди,
Все улыбаются, приветствуют и льстят,
Но не заметишь, ты уже на блюде,
Тебя едят, едят, едят, едят, едят…


Крепкий старик, в окровавленном фартуке и с разделочным ножом в руке, вздрогнул, когда услышал стук в дверь. Он тихонько вышел из кухни в коридор и взглянул в глазок. Пусто. На лестничной площадке никого не было.
- Саныч, открывай. Это я. – кто-то шептал в замочную скважину старой деревянной двери. Старик покрепче сжал рукоятку ножа в руке и открыл щеколду. Дверь открылась. На порог шагнул парень лет шестнадцати. Старику пришлось отойти в сторону, чтобы это большое не по годам тело смогло втиснуться в узкий коридор квартиры.
- Я уже тебе говорил, стучи три раза! – низкий бас прозвучал словно гром. Старик закрыл дверь в квартиру.
- Да ушли все, пошли, расскажу. – парень снял обувь, втиснул пухлые ноги в домашние тапочки и без приглашения направился на кухню. Старик направился следом, ворча себе под нос.
- Напугал старого! – крикнул гостю вслед догонявший хозяин.
- Ого! Опять кромсаешь? – парень сел на табурет у окна и закурил, взяв сигарету с подоконника.
- Разделываю. Кушать же надо. – старик подошёл к кровавому месиву, растёкшемуся по всему кухонному столу и воткнул нож в большую деревянную разделочную доску.
- А я думал, тебе просто нравится. – усмехался парень.
- Ваня… - Саныч тоже закурил. – Ты вроде чего-то рассказать хотел?
- Чего? – Ваня не отличался умом. Да и силой тоже. Кроме лишнего веса и маленького словарного запаса, он постоянно ходил в грязной одежде и обуви, курил сигареты и пил спиртное. Из друзей у него был только Саныч, шестидесятипятилетний старик, сорок лет проработавший мясником на местной ферме, живущий этажом выше. Он бы так и работал, но ферму закрыли.
- Ты опять покурить заскочил? – Саныч сел на табурет напротив и упёрся рукой в колено. Саныч не был похож на старика. Возраст выдавали только глубокие морщины на лице и блестящая, почти серебряная бородка. Широкая грудь, крепкие руки и массивная шея, свидетельствовали о немалой силе.
- Ну ты же не против? – нагло улыбнулся Ваня.
- ЗХотя бы свои курил. Я вот думаю, для чего я тебя вообще терплю? – Саныч встал, выпрямил крепкую спину и расправил плечи. Одной сильной затяжкой он испепелил остаток сигареты и бросил в жестяную банку, наполненную водой, стоявшей на подоконнике.
- Может потому что тебе больше не с кем общаться, как и мне? – Ваня продолжил ядовито улыбаться. Саныч снял фартук и повесил на торчащий из стены гвоздь, вытер руки о грязную майку, взял в руки нож и точильный камень, не сводя глаз с мальчика. Улыбка пропала с лица подростка.
- Да ладно, шучу я. Ты чего? – растерялся Ваня.
- Докурил? Иди, не мешай.
- Вспомнил я, зачем пришёл. Говорю же, ушли все. – Ваня говорил, делая большие паузы, словно заикался.
- Зачем?
- У Петьки, из первого подъезда, собака пропала!
- И? – Саныч попытался не выдать интерес, хотя нож почти соскочил с камня.
- Всем двором искали, не нашли. – Ваня взял чайник и налил воду в стакан.
- Ты так и будешь отрывками? Рассказывай до конца! – Саныч медленно вёл нож по камню, от чего лицо Вани сморщилось, словно он лизнул лимон.
- Да Петрович во дворе рассказал, что вьетнамцы поселились в частном доме, за колонкой.
- А они тут причём? – Саныч отвлёкся от своего занятия и положил камень на стол.
- Так Петрович сказал, что они собак едят. Специально разводят. Вот все и пошли.
- Хм. А ты чего не пошёл? – Саныч вновь вытер руки об майку.
- Меня не взяли. – Ваня обидно махнул рукой и надул губы.
- Ха! – Саныч рассмеялся. Звонкий смех пробежался по маленькой угловой однушке. Он был настолько громким, что Ваня запереживал, чтобы не рухнули стены.
- Чего ржёшь? – Ваня обиделся ещё сильней и махнул рукой в сторонцу мясника.
- Да нет малой, я не над тобой. – Саныч вернулся к столу. – Я над народом. Нашли же повод. Из-за дворняги пойти морду бить, а потом вместе напиться. Да ещё кому. Здесь же целый международный скандал.
- Не дворняга она была. Красивая, белая. Бешеных денег стоит. Папа Петьки рассказывал. Лордом звали.
- Да ну. Вон сколько их бегает, бери любую. За шавок ещё и деньги платят? – Саныч надел фартук, взял нож в руки и продолжил разделывать тушу.
- Круто у тебя получается. – Ваня отпил воды и вернулся на стул.
- Ещё бы! Я этим занимался, когда твоего батю только планировали! – Саныч отделил кусок мяса от кости и бросил в стоящую рядом кастрюлю. – Кстати, он тоже ушёл?
- Конечно! Чего ему ещё делать?
- Так и пьёт? На работу не пошёл?
- Неа! – Ваня хотел взять ещё сигарету, но встретив суровый взгляд Саныча, убрал руку.
- А мамка?
- Опять у бабки моей! – Ваня вновь махнул рукой. – Вернётся через неделю, как всегда.
- Значит, ты ещё и пожрать пришёл?
- Нууу, если угостишь? – застенчиво и хитро ответил Ваня.
- Засранец. – Саныч руками переломил кость. – Так бы и сказал сразу, что жрать хочешь. А мать не удивляется, когда обратно приходит? Или она думает, у тебя с голодухи ляжки растут?
- Да не знаю я, пофиг ей. Только орёт и уроки заставляет делать. – Ваня вновь попил воды.
- Правильно делает. Меня не заставляли, я и не учился.
- Так с голоду же не помер.
- Не помер. Я физически развит был. – Саныч переломил ещё одну кость, только толще. – А у тебя что? – он посмотрел на большой живот мальчика. – Ни мозгов, ни сил.
- Ваня замолчал и долго смотрел в окно. С пятого этажа просматривался весь двор. Толпа мстителей за беспомощное животное уже вернулась и собралась вокруг столика на детской площадке.
- Чего там? – прервал молчание Саныч.
- А ты не слышишь? – отвечал всё ещё обиженный Ваня.
Не услышать было трудно. Прилично подвыпившие мужчины, в сопровождении таких же женщин, обсуждали свою победу. Помимо собаки Пети, мужики припомнили других щенков, а также кошек и голубей, чьи ряды заметно поредели с появлением иностранных гостей.
- До сих пор обижаешься что ли?
Ваня не поворачивался и игнорировал Саныча. Он просидел так ещё минут десять, пока наконец не спросил.
- Слушай, а чем так воняет?
- Не воняет, а пахнет. Еда вонять не может. Кстати, молодец что напомнил. – Саныч подошёл к стоящей на медленном огне кастрюле. – Я и забыл про него. – мясник достал с полки несколько пустых банок и поставил в один ряд. Затем он взял большой половник и принялся черпать из кастрюли кипящую жидкость, которую аккуратно разливал по банкам.
- Что это? – Ваня зажал нос рукой.
- Это? Смалец. – довольно отвечал Саныч.
- Фу! И для чего он? – Ваня не скрывал отвращения от вида и запаха, чем вызывал недовольство старика.
- Что за молодёжь пошла? – спрашивал Саныч сам у себя вслух. – Остынет, затвердеет. Получится типа масла.
Ваня молчал в ответ и хлопал глазами.
- Можно яичницу на нём жарить или картошку. – продолжал Саныч. – А когда разболеешься, хлоп ложку в стакан горячего молока и залпом, а потом под одеяло. Кашель как рукой снимет. – мясник закончил и остатки слил прямо с кастрюли, наклонив её над банкой. – Сегодня маловато. Хиленький попался.
- И как его делать?
Саныч глубоко вздохнул, всё больше раздражаясь сообразительностью своего гостя. – Разделываешь тушу, срезаешь сало, на кусочки режешь, в кастрюлю и на мелкий огонь.
- И ты это ешь?
- Так и ты это ешь! Вчера картошку за обе щёки уплетал!
- Бе! – лицо Вани наполнилось отвращением. – И чей нужен жир?
- Да хоть чей. Свинья, корова, медвежий хороший. Все полезные.
- А это чей?
- Этот? Да так. Я много кого разделывал. Одного зверя только не довелось.
- Ладно. – Ваня встал со стула. – Ща, в сортир схожу и расскажешь. – Он вышел из кухни и зашёл в совмещённый с ванной туалет. Стоя над унитазом, Ваня заметил стоящее в раковине ведро. Закончив свои дела, он подошёл ближе. Ведро было наполнено чем-то вроде тряпок, замоченных в чём-то густом. Разглядев получше, он в испуге, резко отошёл назад. Неуклюжий подросток провалился в ванну и сложился пополам. Толстые колени поравнялись с головой. Ваня напоминал жука, лежащего на спине и не способного повернуться. Он пытался оттолкнуться от мокрого и липкого дна ванны, но бесполезно, сил не хватало. Просить помощи у Палыча было стыдно и он стал пробовать ещё. Рука наткнулась на что-то холодное. Он подобрал предмет и поднял перед лицом. Подросток вскрикнул, но тихий вопль был похож на приглушенный поросячий визг. Он разжал пальцы и собачий ошейник упал вниз. Металлический звон от объятий чугуны и железной бляшки, промчался по уху Вани. Он продолжал разглядывать свои пальцы, сквозь которые пролезали сгустки запёкшейся крови и падали на живот. Испуганный Ваня продолжал тихонько повторять надпись, прочитанную на ошейнике, аккуратно выгравированную на золотистом адреснике… «Лорд».
Саныч встал в проходе, вновь в окровавленном фартуке и с ножом в руке. На лице не было эмоций. Он вёл себя словно ничего не произошло.
- Это ты! – прошипел перепуганный Ваня.
- Я. – спокойно ответил Саныч. – А ты кого ждал?
- Ты убил Лорда!
- А что? Если честно, я и не знал, что его звали Лорд. Разве животное не нужно для того, чтобы его есть?
- Значит все другие тоже! Кот бабы Клавы, кошка тёти Лены…и голуби.
- Ха. – Саныч издал короткий и негромкий смешок. А ты думал, на мою пенсию я столько мяса куплю? Конечно, какой там, ты же до сих пор считаешь на пальцах!
- Как ты можешь? Ты их ел…
- Нет, дружок. Мы их ели.
- Я не…
- Да брось ты! Клавкина рыжего в супе из кролика, ещё добавку попросил! А Ленкину с овощами! Помнишь? Где много лука было!
Ваня хотел крикнуть, но его вырвало, прямо на самого себя. Пьяные голоса во дворе становились громче. Вперемешку с полицейскими сиренами они заглушали всё вокруг и создавали симфонию такого привычного, тёплого летнего вечера.
- Не понимаю твоей реакции, пацан. Они же скот, бездушные и безмозглые.
- Нет. Бормотал Ваня, вытирая рот рукой.
- Их только откармливать и на убой, чтобы выжить самому. – всё также спокойно отвечал Саныч.
- Ты сам животное! – выкрикивал беспомощный Ваня, наполовину опущенный в ванную и не способный выбраться.
- Точно. Тут ты прав. Все мы звери. Животные. – мясник продолжал свою лекцию, водя ножом по воздуху, словно учитель указкой у школьной доски. – Есть хищники, умные, хитрые, смелые. А есть скот, который существует только для выживания сильных.
- Значит, для тебя скот все, кто слабее тебя? – Ваня оставил попытки подняться. Он наблюдал за Санычем и ждал его действий.
- Прости. Это придумал не я. Природа. Вот ты, Ваня. За свою жизнь много чего сделал, кроме горы дерьма и тонны углекислого газа? – Саныч сделал шаг вперёд. – Как я уже сказал, есть только одно животное, которое я пока не разделывал…
- Больной ублюдок! Не подходи! Ты старый психопат! Не трогай меня! – Ваня кричал и размахивал руками перед лицом, надеясь защититься.
- Смальца будет много. Придётся доставать кастрюлю побольше. – мясник не обращал внимание на крик и оценивающе рассматривал торчащие из ванны толстые ноги. Ваня стал кричать громче. Он был не умён, но теперь догадался, для чего старый мясник так хорошо его кормил.

Как много света в тебе,
таланта, чистой души.
Ты пишешь о ранней весне,
сияют твои миражи.

Ты пишешь о вольных ветрах,
о звёздах на небе, заре.
О новых прекрасных Мирах,
о том, что являлось во сне.

Ты пишешь о вечной любви,
о боли, когда предают.
Как ярко сияют огни,
когда тебя любят и ждут.

Ты пишешь о дикой войне,
о том кто погиб, кто в плену.
А кто-то пишет тебе,
и слышит с тобой тишину.

*****

Виток истории кровавый.
Вернулся к нам опять в дома.
Ведь срок прошёл уже немалый.
Брать дань с людей, пришла пора.

Тот минул век, но жизнь циклична.
И кем то с верху решено.
Душа политиков ценична.
Славянам гибнуть суждено.

Всегда, под масками двуличья.
Скрывали вы своё лицо.
Славянства гибель безразлична.
То ваша цель, уже давно.

Тельцу златому поклоняясь.
Вы продадите мать свою.
Ничуть уже не сомневаюсь.
Сгубили родину мою.

Мы слепо верили иудам.
Теперь страна, идёт ко дну.
Не будет жизни, даже внукам.
Остановите же войну.

12.05.2025г.
Кто умеет читать между строк,непременно услышит в них правду.

Когда приходит снег и замерзают руки,
Я прячу их в старые лохматые рукавицы.
Все звуки замирают,
Оставляя лишь ощущение чего-то за гранью жизни.

Я проваливаюсь в сон, а может быть, это происходит наяву.
Я летаю и пою — свободный и счастливый.
Пространство разрывает моё сознание,
Два тёмных бездонных пространства сливаются в одно.

Я не хочу просыпаться. Эта пустота мучает меня.
Я улетаю в неизвестном направлении, течение несёт меня навстречу с ней — холодной и страстной леди...

Слышны её шаги...

13 октября 2025 года

Устало солнце ниже, ниже...
За горы, озеро, и вот!
Уснувший город к небу ближе,
Затих его круговорот.
Исчезли запахи и звуки,
Всё копит силы до утра.
Лишь тени, скорбные старухи,
Мелькают там, у фонаря,
Что то ли ветром, то ли духом,
Качается туда-сюда.
Как одеялом, белым пухом
Укрыта сонная земля.

Я скучаю по живым,
Предков забывая
Лучше им я позвоню
Вместе выпить чаю.

Кружит осень хоровод
Листья раскидала
Впереди лишь Новый год
Не попить мне чая.

Как же так произошло
Время растерялось
Не успел я ничего
Снова ошибаясь.

Лишь картинки в соцсетях
Улыбались с фальшью
Чай остыл и ночь пришла
Грустью наслаждаюсь.

Оравдывания отнимают
много энергии.

Хорошо, если можно исправить, то что ты натворил.
Если исправить нельзя,
значит ты перегнул палку.

Сложно без поддержки-
расправить крылья и взлететь.

Такими, как я, не рождаются,
Такими, увы, становятся.
Там, где другие ломаются,
Мой новый облик готовится.
.
Я — ягуар в женском обличии,
И хищник не дремлет во мне.
Кто позабудет приличия —
Сгорит в беспощадном огне.
.
Я мстительна? Право, не смейте
Так думать о сути моей.
Своим равнодушием вейте,
Скрывая смятенье страстей
.
Вы вовсе не обязаны меня любить
Хвалы я от вас и не ожидаю
Пытаетесь вы взглядом оценить
А я лишь просто наблюдаю. .
Я наблюдаю не для забавы,
У меня есть на то веские причины.
Ведь помня все жестокие расправы
И знаю цену сломанной пружины.
.
И вижу тень, что прячется за светом,
И слышу ложь в потоке сладких слов.
Я научилась собственным ответом
Быть наготове средь своих врагов.
.
Случается, думают — просто смотрит сонно,
Прикрыв глаза от солнечных лучей.
Но, каждый мускул в лице напряжённо
Ждёт знака от предательских речей.
.
А покой — лишь затишье пред бурей,
Моё молчанье — тяжелей свинца.
Ведь выживала, тонкой нитью лавируя,
Изучив повадки хитреца!

Перестали верить мы в любовь
В ту единственность совместного молчанья
Когда похоть не терзает кровь
Когда жизнь от слова, что начало
Когда ревности закрыты рты
Потому, что
Есть лишь я и есть лишь ты

Ты – мое утро, проблеск солнечных лучей,
Вкусный завтрак приготовишь для своих детей.
Обнимешь и проводишь на учебу всех,
Закроешь двери под веселый детский смех.

Ты – мой день, луч, освещающий дорогу,
После учебы подготовишь к новому уроку.
Узнаешь, как дела, что с настроением,
И в голову не дашь пробраться всяческим сомнениям.

Ты – мой вечер, завораживающий закат солнца,
Сидишь и ждешь детей с прогулки у оконца.
Всех встретишь, обогреешь и накормишь,
И о любви своей с заботою напомнишь.

Ты – моя ночь, манящий свет луны,
А твои дети все совсем ещё юны,
Но знают с детства, ведь учила ты всему сама,
Что главный человек в их жизни – это мама.

Прожигаешь свою жизнь, будто ты кот.
Идут года, десятилетия.
Ты попадаешь навсегда в круговорот,
Пихая в себя страхи и сомнения.
Молчишь, сидишь и терпишь,
Чего-то вечно ждешь.
Надев очки, во что-то веришь,
Внутри себя ребенку лжешь.
Вставай, живи, люби, сияй!
Ты у себя один такой, запомни.
Учись по новой жить, влюбляй,
И пустоту внутри себя заполни.

Сегодня хуже чем вчера,
и снова эта боль.
Когда закончится игра,
прервётся моя роль.

И для чего еще нужна,
зачем пишу стихи.
И болью каждая строка,
и всё не о любви.

Но есть дыхание строки,
они ещё живут.
Пытаясь что-то донести,
а вдруг они спасут.

****