40

сорок лет скитался странец,
большой народ и Моисей.
в сороковых годах искал их немец
и приглашал на газа-карусель.
сорок лет — и кризис грянет,
Сектор Газа слушает кобель,
маной небесной, взрывами, бросается царь-иудей.

сорок дней потопом накрывает мрак — их обитель,
но так же сорок дней поста их Бога не забыта,
и в сорок лет другой пророк миссией проник,
как в сумерки — молитва.

и сорок раз земля дрожит,
как будто гнев её неистребим,
любовь моя — бесспорна,
но и гнев — невыразим.

и кто-то скажет: «так устроен
этот круг, судьбы хребет»,
но если сорок раз нас топит,
значит, кто-то жаждет наш ответ.

и в день, когда придёт вопрос:
«почему вы жили в скверне?» —
мы поднимем книгу, вспомним голос,
что вёл сквозь сорок бурь,
кто шёл совсем от злобы холост.

и может, Бог посмотрит строго,
но голос скажет нам внутри:
«быть человеком — это много,
когда весь мир — в огне зари».

и сорок лет, и сорок дней,
и сорок раненых эпох —
всё лишь попытка тех людей,
кто, падая, всё равно вставал,
чтобы услышать первый вздох.

сорок точек тех времён
их можно нитью в круг связать,
порочный круг сороковой
нам точно надо разобрать.

сорок кривых дорог к спасенью —
и каждый шаг вели враги,
но каждый след — к преображенью.
Иди, иди, пока кто-то не стер следы.

и если сорок тысяч правд
сойдутся в ночь на Страшный Суд,
мы не умолкнем — скажем вслух
то, что века в себе несут:

что человек — не ангел, нет,
но он способен на усилие;
и то, что Бог спросить намерен,
мы тоже в сердце долго слышали.

сорок минут, чтоб мир понять,
сорок секунд, чтоб вымолвить:
разобран круг — пора собрать
ещё четыре.