Одинокая зависть

Одна девочка считала себя завистливой.
Эта мысль не давила на неё — скорее задавала вопрос: откуда в ней эта тяжесть, если сердце полнится жизнью и открывается миру, словно инструмент, готовый зазвучать?
Многие знакомые, пряча свою зависть за мишурой статуса и блеском вежливых фраз, говорили об этом.
Их взгляды скользили по ней не из любопытства, а по привычке сравнивать — как холодные палочки дирижёра, меряющие её ритм.
Эти прикосновения резали — сначала остро, по‑детски.
Больно.
В бесплодной погоне за признанием люди теряли искренность.
Их улыбки становились зеркалами из тонкого стекла, отражавшими лишь собственный отблеск.
Злость звучала как резкий аккорд, затем стихала, уступая место принятию, и она поняла, что за этими улыбками нет души — есть лишь жажда аплодисментов.
Она ушла в свою крепость — не в бегстве, а чтобы настроиться.
Внутри был простор, где сердце тонко откликалось на чужую пустоту, извлекая мягкие лады, лечившие и восстанавливавшие внутренний строй.
Чем тщательнее она заботилась — слушала, прощала, берегла ритм, укрывала от чужих стрел — тем слабее становились завистливые взгляды.
Их шум распадался на фальшивые ноты и уже не мог сбить её мелодию.
Внутреннее богатство сложилось в глубокий аккорд спокойствия, звучавший глубже любого отражения.
Это счастье оказалось крепче чужих зеркал.
Она стала целой.
В конце концов уразумела: зависть — лишь эхо чужой неудовлетворённости, а её любовь к себе — ответная мелодия, простая и сильная, которая наполняет пространство теплом и заглушает чужую пустоту.