Изумрудные глаза

Семён никак не мог набраться смелости подойти к начальнику с просьбой о предоставлении отпуска. Листок с заявлением лежал в верхнем ящике стола, на самом видном месте, и терпеливо ждал. Сам же Семён покачивался на стуле и мечтательно закатывал глаза, представляя себя укротителем, входящим в клетку к разъярённому льву. Мечтать у Семёна получалось мастерски. Из-за нерешительного характера он был напрочь лишён жизненных ништяков, получая всё по остаточному принципу.
Но в его сегодняшней фантазии начальник представлялся в образе грозного льва, который вставал на задние лапы и становился добрее котёнка, а затем размашистым почерком ставил визу: «Согласовано». Фантазии и существуют для таких людей, как он, думал Семён; они облегчают жизнь. Но наяву листок по-прежнему оставался не подписанным и лежал в верхнем ящике рабочего стола. В общем, Семён был несмелым человеком, именуемым в простонародье ссыклом. Но, к слову сказать, ссыклом, родившимся под счастливой звездой. Именно таким и благоволит господин случай, как и произошло в отношении Семёна.
Сёма, как всегда, переминался с ноги на ногу в кабинете начальника, пока Николай Васильевич, мешая слова со слюной, ставил задачи на предстоящую неделю. Но тут его пламенная речь была прервана звонком мобильного телефона. Бросив взгляд на дисплей, Николай Васильевич осунулся и погрустнел, но на звонок ответил быстро.
— Да, пусечка, — засопел Николай Васильевич.
— Конечно, понимаю, — важность дела определяла испарина на его лысине.
— Да кого же я могу отправить? Помилуй, солнышко. У меня же сейчас ответственная… — но договорить ему не удалось: дисплей телефона погас и свёл на нет все возражения Николая Васильевича. Его тело грузно осело на стул, и Николай Васильевич уставился в пол.
Семён продолжал переминаться с ноги на ногу, желая лишь одного: побыстрее улизнуть, так как начальник слишком быстро менял «гнев на милость» и наоборот. Вот здесь-то в игру и вступил тот самый азартный господин: Семёну даже послышалось, как в режущей ухо тишине падают игральные кости.
— Послушай, Петров, ты давно в отпуске не был?
От неожиданности и каверзности вопроса Семён вздрогнул.
— Да, Николай Васильевич, я как раз собирался…
— Да понятно, понятно… А если я тебе дам отпуск на пару недель, ты смог бы сделать мне небольшое одолжение и доставить посылку для моей тёщи? Она живёт в деревне под Тулой. Ну что, сделаешь?
Семён даже не стал думать. Мысль об отпуске настолько вскружила ему голову, да и Тула лежала по пути следования — от пункта «безнадёга» до пункта «заветная мечта». Поэтому Семён только и смог, что с благодарностью кивнуть.
Деревня Грязнуха Тульской области никак не находилась в навигаторе. Именно этот пункт был указан для доставки посылки горячо любимой тёще Николая Васильевича. Но даже эти, на первый взгляд, неудобства меркли на фоне мечты о тёплом юге, чешском пиве и длинноногих наядах, ждущих прибытия Семёна. Поэтому Сёма решил, что будет гнать машину до Тульской области, а там, волею случая, кто-нибудь да укажет путь до Грязнухи.
Посылка оказалась тяжёлой и сравнительно большой. Кроме того, внутри что-то шуршало — так, по крайней мере, показалось Семёну. Но так как он не получил от начальника никаких особых инструкций, Семён постарался отбросить все подозрения. Усевшись в машину, он постучал по коробке, лежащей на пассажирском сиденье, послушал, поводил носом, и, не услышав ничего подозрительного, нажал на педаль газа.
Ехать предстояло долго, но все сомнения тонули в мечтах, омываемых волнами тёплого Чёрного моря, которые мягко, но настойчиво шептали о предстоящем счастье. Семёну слышались крики чаек, сквозь птичьи голоса пробивался грудной женский голос навигатора, предупреждавший о перестройке маршрута и пытавшийся подстроиться под мечты Семёна. Шуршали волны, облизывающие песчаный берег, оставляя после себя сладкую вату белой пены и шептали, шептали…
Стоп! Сёма явственно услышал, как что-то шуршало внутри коробки. В этот раз звук был настолько чётким, что ошибка была исключена. Он выбрал место для парковки и остановил машину. Снова прислушался. Тишина. Тогда он приложил ухо к коробке и тихонько постучал. Ничего. Да что же это за бесовщина, пронеслось в его голове? Ладно, главное — побыстрее добраться до деревни, отдать эту чёртову посылку, а дальше — к морю.
В этот момент коробка снова зашуршала и даже завибрировала; там явно находилось что-то живое — что-то, о чём Николай Васильевич не счёл нужным рассказать. В довершение ко всему навигатор издал пищащий звук, и женский голос, вдруг ставший до омерзения неприятным, изрёк, что маршрут до деревни Грязнуха построен. Семён испуганно уставился на мигающую коробочку, но, так как деваться уже было некуда, он решил, что чем быстрее выполнит возложенную на него миссию, тем скорее окажется подальше от всей этой чертовщины. Сделав музыку погромче, Семён нажал на педаль газа, и машина рванула с места.
Женский голос продолжал давать указания: повернуть направо, потом налево. Через какое-то время одно из таких указаний — налево — увело машину с трассы на неприметную проселочную дорогу. Ещё километров тридцать, и Семён отдаст пугающую коробку тёще Николая Васильевича.
Сёма даже подготовил речь о том, как сильно спешит и не может остаться даже попить чаю. Вроде бы всё, на первый взгляд, выглядело логично: он тут по работе, курьер. Так вот, получите и распишитесь. Дорога свернула в лес.
Семён гнал машину и думал, как в такой дыре его многоуважаемый начальник смог найти себе супругу, да к тому же, как говорили, ещё и красавицу. Пейзаж не по-детски пугал. Машина с рыком ныряла в ямы, но дорогу держала. Неприятный женский голос из маленькой коробочки навигатора продолжал плести интригу, обещая скорый конец пути через пять, три, два, один километр.
Машина, сделав последний рывок, выскочила из леса, и произошла смена пейзажа: вокруг замелькали колосья, вперемешку с васильками и ромашками. Сёма увидел, как вдали зачернел силуэт деревни. «Всё, закончилось моё мучение», — мелькнула мысль, и лицо обдало лёгким ветерком предстоящей свободы. Семён даже попытался улыбнуться. Так, какой там дом на коробке указан? Тринадцатый. Отдать Глафире Ильиничне Шабаш. Ну и фамилия! — мелькнула мысль и, до кучи, упала к остальным загадкам. Коробка, словно услышав мысли Семёна, зашуршала сильнее.
А вот и дом с номером тринадцать. В окне злополучного дома горел свет — Семёна явно ждали. Он остановил машину и стал доставать коробку. Внутри, кроме шуршания, явственно слышалось шипение.
— Доброго вечерочка! — раздался над ухом бодрый женский голос.
Сёма от неожиданности подпрыгнул, чуть не уронив коробку.
— А я уже заждалась! Да ты не стой, милок, проходи, я потчевать тебя сейчас буду.
Вся заранее заготовленная речь застряла у Семёна где-то глубоко внутри, так и не успев обрести свободу. Сёма вцепился в коробку и обречённо зашагал к дому за покачивавшей бёдрами Глафирой Ильиничной.
Внутри дом выглядел вполне обычно, даже, как успел отметить Семён, уютно. В углу тихо работал телевизор, а перед ним в кресле нализывал свои яйца огромный чёрный котяра. Больше в доме, кроме кота и Глафиры Ильиничны, никого не наблюдалось. На столе стоял пузатый самовар, а на тарелках лежала разная снедь, источая аппетитные запахи. Семён сглотнул слюну: долгий путь давал о себе знать, его живот предательски заурчал. Глафира Ильинична, понимая это, улыбнулась и принялась потчевать гостя.
— Да ты не стесняйся, проходи, садись, да поставь ты эту коробку вон хоть туда, — и она мотнула головой в сторону печи. — И давай, садись, угощайся!
Хозяйка заботливо наполнила рюмку чем-то прозрачным. Семён, памятуя о своём желании быстрее распрощаться, открыл было рот для возражений, но почувствовал, как руки Глафиры Ильиничны мягко, но настойчиво надавили ему на плечи, усаживая. Очнулся Сёма, когда обжигающая жидкость уже растеклась по его телу. Осознание того, что сегодня за руль уже нельзя, привело к тому, что он самолично, своей собственной рукой, наполнил вторую стопку.
— Эх, — сказал себе Сёма, — ладно, завтра встану пораньше и в путь.
После второй стопки голова Семёна отяжелела, и он провалился в сон.
Сёма спал; во сне ему чудился нежный женский смех, лёгкие прикосновения озорных рук, крик чаек над волнами и, конечно, море — ласковое, как кошка, с тихим шипением белой морской пены.
Глафира Ильинична приглушила свет, бросила оценивающий взгляд на Семёна, удостоверилась, что он спит, и подошла к коробке.
— Сейчас, сейчас, моя дорогая, — зашептала она, разрезая ножом скотч, который охранял содержимое коробки от любопытных глаз. Внутри что-то зашипело и зашуршало. Глафира Ильинична опустила руки в освобождённое нутро коробки, и оттуда, поблескивая лаковой чешуёй, выползла большая чёрная змея с зелеными глазами.
— Поленька моя, — обрадовалась женщина и поцеловала змеиную голову.
Сёма просыпался тяжело; голова гудела, будто от сильного похмелья. За окном ярко светило солнце, из чего следовало, что утро давно наступило.
— Проснулся! — раздался голос. — Ну и горазд же ты спать!
Семён повернул голову на голос и обомлел. Перед ним стояла пышногрудая молодая особа с яркими изумрудными глазами и чёрными, как смоль, волосами.
— Полина, — проворковала она.
Сёма, потерявший дар речи, просто таращился на девушку. Он мог поклясться, что вчера, кроме него, Глафиры Ильиничны и чёрного яйцелиза, в доме никого не было. И такой поворот! Под пристальным взглядом зелёных глаз мысли Семёна ещё больше запутались. Но в этот момент в комнату вошла Глафира Ильинична.
— Уже познакомились? Полюшка, потчуй гостя, у него же отпуск! — и Глафира Ильинична засмеялась неприятным вульгарным смехом.
Семён хотел что-то возразить, но, словно муха в паутине, забился и обмяк под взглядом зелёных глаз Полины. Руки Глафиры Ильиничны наполнили стопку Семёна. Словно под гипнозом, Сёма залпом опрокинул её в себя, и в тот же момент всё поплыло перед его глазами — он отключился.
— И где твой благоверный находит таких слабаков? — с сожалением произнесла Глафира Ильинична, глядя на Семёна, который уже сладко посапывал. Затем она перевела взгляд на Полину и нахмурилась. Её дочь не отличалась особым умом и, к тому же, была влюбчива. Вот и сейчас Глафира Ильинична цепким материнским взглядом отметила, как её дорогое чадо с интересом смотрит на Семёна.
— Поля, не вздумай! — Глафира Ильинична подошла к Полине, схватила её за плечи и рывком развернула девушку к себе лицом. Для убедительности она ещё и тряхнула её. Полина резко вскинула голову и зашипела.
— Прости, мама, я ещё не отошла, — тихо произнесла она и сбросила материнские руки со своих плеч.
Глафира Ильинична покачала головой и принялась убирать со стола.
Сквозь сон Семён слышал, как кто-то ругался. Или это был не сон — настолько всё было явственно.
Все ощущения: движения воздуха, запахи… Голоса сменялись шипением, столь громким и страшным, что тело покрывалось липким потом, сердце стремительно летело вниз, а затем снова рвалось вверх. И снова слышалось шипение и визг, словно рядом с ним дрались две обезумевшие кошки.
— Ты что, не понимаешь, что время уходит? — шипел более грубый голос.
— Я всё понимаю, но не могу больше терпеть его рядом с собой, — пытался доказывать другой, более мелодичный.
— Мой!
— Нет, мой!
Семён чувствовал, как что-то обхватило его тело тугими кольцами. Стало тяжело дышать, руки и ноги, лишённые притока крови, начали покалывать. Дышать… Семёну нечем было дышать. Он почувствовал, как теряет сознание. «А можно потерять сознание во сне?» — мелькнула мысль и тут же потухла. Затем пришла ещё одна: что напишут о нём газеты? «Умер во сне?» — и эта мысль, словно спичка, чиркнула и зашипела, потухнув, оставив запах серы.

— Я попал в ад, — эта мысль последней пришла к Семёну. Затем его куда-то потащили, он упал со стула и ударился головой об пол. Прежде чем отключиться, ему показалось, что он слышит знакомую уверенную поступь и стук игральных кубиков.
Сначала не было ничего, болела голова. Семён, не разлепляя глаз, поднял руку и пощупал огромную шишку у себя на затылке. Накатила тошнота, и пришлось приложить немало усилий, чтобы приоткрыть глаза. В комнате царил полумрак. Из лежачего положения, в котором находился Семён, обзор комнаты был невелик. Он попытался повернуть голову и наткнулся на остекленевший взгляд Глафиры Ильиничны.
Она лежала на полу недалеко от Семёна. Одна рука застыла, простёртая в направлении того места, где лежал он, пальцы скрючились, словно они до последнего пытались дотянуться до вожделенного. Вторая рука держалась за горло, между безымянным и средним пальцами подсыхала полоска крови. Семён отметил неестественный цвет лица Глафиры Ильиничны. Лицо было синюшного оттенка, словно от удушья.
Сёма попытался встать: слишком неприятным для него было соседство с мёртвым телом. А то, что Глафира Ильинична мертва — в этом у Семёна не было ни малейших сомнений. После нескольких неудачных попыток и ещё одного приступа тошноты, Семён встал на ноги. Полина! Вот о ком он забыл, что с ней? Семён обвёл комнату глазами и вдруг услышал шипение. Рядом с печью лежала большая чёрная змея. Она не проявляла к Семёну никакого интереса.
Тело змеи извивалось и медленно вращалось, словно поток воды, обвивающий камни; с треском цеплялись друг о друга чешуйки, змея пыталась сбросить старую кожу, исполняя древний ритуальный танец. Семён заворожённо смотрел, как кожа на голове змеи лопнула, повиснув лоскутами. В этот самый момент она повернула к нему голову, и Семён вздрогнул. Он увидел два изумрудных глаза, которые совсем недавно так его очаровали. Сейчас в них не было ничего осознанного; змея была занята линькой. Собрав все силы, Семён рванул к выходу. Он слышал, как трещала змеиная кожа, как истошно орал кот. Семён залез в машину и нажал на педаль газа.
Полина отшвырнула старую змеиную кожу и почувствовала, как прекрасно она себя ощущает. Кажется, она стала ещё моложе и красивее. Она подошла к лежащему телу и тяжело вздохнула. Нет, такого исхода она не планировала. Эх, мама, мама, а всё ваша жадность. Она перевела взгляд на валявшийся на полу стул. Сбежал. Ну что же, Полина улыбнулась. Пусть побегает; сначала нужно разобраться со своим благоверным. Она уже сделала свой выбор, остальное — дело времени…