Я в глазах твоих видел сотни правд...

Я в глазах твоих видел сотни правд,
Сотни детских книг, тысячи чертей,
Огибал костёр, был сто раз не прав,
Просто жизнь взвилась, и кружит сильней.
Обнимал траву за росяный блеск,
Полюбил подъезд ради букв со стен,
Изгонял любовь, ибо её крест
Тяжелей, чем ложь греческих Сирен.

Я читал тома философских слов,
Рассекал моря песней про зарю,
Наступал на край сотни катастроф,
И теперь на мрак лунных стен смотрю.
Мне готовы петь миллиарды лир,
Про такой расклад, где я буду жить,
Но скрывал твой лик, и бежал в сортир,
Чтоб смотря в окно с батарей – звонить.

Можно было б ждать, завязать шнурки,
Рассекретить тень, выбить дверь с щеколд,
Но обмана челн, прыгнув в брег, в куски
Развалился, взяв волны в стаи орд.
И тогда игра скорых птиц к теплу
Относясь с умом, полегла б в гробу,
Потому, что в степь, а верней – к селу,
Подлетев, обман выстроит избу.

Ультрафиолет проверял постель,
Следствие гласит, что я чист, как снег,
И собрав собой в сентябре метель,
За нос взял бы мир, обратившись в бег.
Слышен с крыши крик, из трубы идёт
Белокурый дым, покидая печь,
Так бегу и я, потеряв отсчёт,
Когда мне летать, а когда прилечь.

Я в глазах твоих... Впрочем, что глаза,
Подкупить зрачки – обольститься в ложь,
Даже в вой сирен, даже в образах,
Хоть свой взгляд клади ниже пыли. Что ж,
Мне пора взрослеть, а взросленье – мрак,
Где горит мечта о прошедшем сне,
Пальцы с пианин крепятся в кулак,
Подражая мне, месть пророча мне.

С интернетных бурь, нажимая «выкл»,
Просит кисть руки обойти печать,
Хоть подай мольберт, и рисунков цикл,
Ей себя же лень с двух колен поднять.
Зато, если стан твой войдёт в порог, –
Прикоснуться ей будет невтерпёж,
И твой робкий взгляд, нежно-детский вздрог
Вновь напомнит мне, что всё тело – ложь.

Что сказать теперь, если мир в пути
Потерял очки, шляпу сорвало,
Вместо красных щёк, вместо слов «прости»,
Сыплет в ноги он битое стекло.
Тишины хочу, но звонарь с небес
Пробуждает птиц, посогнав их с крыш,
Он продолжит звон с взглядом в пол и без,
Потому, что с ним к башне не взлетишь.

Нараспев подняв исповедный звук,
Скрежет ветки с древ помешает ждать,
Что пройдут века, и, читая с рук,
Под мои стихи будут раздевать,
Убивать и петь, задавать в ДЗ,
Крепостей таких слишком лёгких нет,
Потому, с утра, в скромной бирюзе,
Тихо смотрит с книг, но нейдёт рассвет.

Слишком глупо мне номера терять
На дверях (в пример – хоть пятьсот второй),
Где теперь ключом некому вращать,
А точнее, есть, но, связав со мной
Лишь дурные дни, красных капель яд,
Тошноту в окне, грязь в траве с утра,
Стулья и столы в холле вновь молчат,
Словно, жизнь для них отошла вчера.

Время есть рожать свежих рифм наплыв,
Отпускать стрижей от пера на бель,
Только выбит мрак, и сражён мотив,
От стола, в крови, всё ползёт в постель.
Если песнь споют о беде моей –
Не дождутся струн ногти с жадных рук,
За волной волна, шторм грозит сильней
Взять по левый борт, бьётся об испуг.

Я в глазах твоих всё забыл, но грусть,
Словно в цепкий хват хочет горло взять,
Я тебя учил всю и наизусть,
Чтоб в последний раз с пустотой писать.
Оправданий нет, даже с жёлтых пресс
Эксклюзив затих, правда жёстка к нам,
Здесь лишь дом с рекой ждёт уход небес
От российских стен к безвозвратным дням.