Деревня, моя деревня — память моя и боль.
Вот я встаю с дивана, на котором мне не сидеть.
Вот я смотрю в стол, на котором была снедь.
Бросаю взгляды на платье, что съела моль,
Хочется крикнуть хватит, но слышу всхлип.
Такой безнадёжный и детский, как Авель тогда уронил...
Мокрые капли на коже так и не высохли:
Так и текут безысходно бывалыми урками...
Вот у меня в руках белый тающий снег
Страшного января, что насыпал у две́ри бед.
Я вижу кристаллики острые в проступающем сне,
Вместо снеговика вылеплю на́ зиму оберег.
Вот доносится запах до носа такой родной,
Его нельзя перепутать. Он — основа основ.
Я вдыхаю его, но встречаю кордон
Прожитых лет облачённых в старинный фасон.
Остаётся лишь запах пыли. Он и есть — тлен.
Обрывки воспоминаний бывшие когда-то чем?
Реальностью? Настоящим? Физическим воплощением стен?
Случайно выхваченной физиономией в толчее?
Тихо ступаешь по пяткам памяти вслед,
На веранде разума спотыкаешься о сломанный велосипед.
«Что тебе, милый, до детских игрушек впрямь?».
«Есть, милый, дело, ты только душу не рань...».
Понравилась фраза своей зрительностью.
Последнее слово из этой фразы -- вообще редкое в применении.
Ритмично читается при быстрой смене антуража строки.
Интересно прочлось.