Из жизни Рябининых (трилогия)

Санька

Санька проснулся далеко до рассвета. Уже которую неделю его не отпускало мучительное чувство голода. Щёки и живот впали, стали видны рёбра и позвоночник. Он подошёл к кадке, зачерпнул ковшиком колодезной воды и жадно выпил. В животе заурчало недовольное страшное существо. Кое-как справившись с болью, он проковылял к старшей сестре Наденьке, та открыла глаза, но не в силах самостоятельно подняться с постели, попросила брата подать воды. Приподняв голову сестрёнки, он бережно напоил её и тихо прошептал:
- Наденька, родненькая, держись. Я обязательно что-нибудь придумаю.
В ответ Наденька чуть заметно улыбнулась уголком рта, закрыла глаза и опустила голову. У Саньки накатились слёзы, не сдержавшись, он всхлипнул и, шмыгая носом, пошёл к печи на которой лежала опухшая от голода мать.
Обессилев совсем, она не слезала с неё уже третий день. И теперь, каждое утро, Санька тихонько забирался на приступку, подносил ко рту матери зеркальце и проверял не померла ли она. Убедившись, что мать жива, и напоив её, он надел на себя короткие штанишки, сшитые из старой материнской юбки, латанную на рукавах рубаху, протёртые до дыр на подошве сандалики, нахлобучил на голову отцовскую кепку и вышел во двор. Вокруг стояла мёртвая тишина, казалось, что вся деревня вымерла.
Звёзды ярко светили, подмигивая ему, и эта небесная благодать придала мальчонке большей уверенности и решительности. Санька зашёл в пустой амбар, взял холщовый мешочек и, выйдя за плетень, перекрестился. Оглядевшись по сторонам, он поднял лежащую неподалёку палку и, опираясь на неё, как старичок, отправился в соседнюю деревню к тётке Лукерьи, в надежде разжиться, хоть кружкой проса, чтобы спасти от смерти сестру и мать. Путь был не близкий, ковыляя по просёлочной дороге, в голове сидела занозой только одна мысль:
- Хоть бы хватило сил, хоть бы хватило сил!
Задумавшись, он вспомнил отца, который после схода талой воды, уехал в город на заработки, и до сих пор не вернулся. О том, что последние два года стояла страшная засуха, засеянные поля сгорели на корню, а те крохи, что оставались доела саранча. Зерно в колхозе выдавали подушно, но его с трудом хватило только до весны, а на дворе стоял жаркий и знойный июль. О том, что приезжали какие-то дядьки в военной форме, изъяли все зерновые излишки, угнали лошадь и корову, а оставшихся несколько кур и старого петуха давным-давно съели, так как кормить их всё равно было нечем. Любимый пёс Дружок сдох от голода, а Мурка сбежала в лес и больше не появлялась.
Дорогу он знал хорошо. Соседняя деревенька стояла на пригорке за лесом, в километрах пяти от родного села. Раньше он часто ходил проведать одинокую тётку, но это было с отцом, когда солнце светило в макушку. А сейчас, рассвет только собирался забрезжить, и ему приходилось преодолевать не только слабость, но и поселившуюся в нём внутреннею оторопь. Выйдя на лесную дорогу, он остановился, обернулся назад и задумался… Перед глазами стояли истощённые голодом мать и любимая хроменькая, после перенесённого полиомиелита,сестрёнка. Мальчонка вытер рукавом нос и побрёл дальше. Свет первых рассветных лучей стал просачиваться сквозь ветви и ему стало немного легче на душе. Вдруг в метрах десяти от него показалась волчица, она пристально смотрела Саньке в глаза, как бы спрашивая его:
- Куда же ты направляешься, несмышлёныш?
А тот, вылупив на неё свои огромные синие глазёнки, застыл на месте. Ему показалось, что их противостояние длилось целую вечность, и тут он вспомнил наставления отца:
- Никогда не убегай от собак.
Собрав в кулак всю силу воли, Санька стоял как вкопанный и пристально смотрел в волчице в глаза. Волчиха, виляя хвостом, будто собака, стала осторожно приближаться к нему. Остановившись в метрах пяти, она пометила дорогу и протяжно взвизгнула. Санька от ужаса закрыл глаза. Из леса выбежала серая стая и, сделав то же самое, скрылась в ельнике.
Вывело из оцепенения мальчонку протяжное лошадиное ржание. Услышав его, испуганный Санька сбежал с дороги и спрятался в кустах орешника. По дороге ехала телега, но вскоре лошадь вздыбилась и напрочь отказывалась идти дальше. Хозяин, стегая кобылу хлыстом, пытался сдвинуть бедолагу с места, но та сильно артачилась. Тогда он крепко выругался, слез с телеги и внимательно огляделся вокруг. Затем, стащил с повозки два тяжелых мешка и, тщательно укрыв их лапником в узенькой просеке, быстро вернулся назад. Вскочив на телегу, бородатый мужик ещё раз подозрительно огляделся по сторонам и, развернув лошадь, скрылся за поворотом лесной дороги.
Санька, не раздумывая, бросился к тайнику, отбросив лапник, он прикоснулся к мешку, и мысль, молнией сверкнула в его голове:
- Зерно!
Он быстро развязал мешок и заполнив пшеницей холщовую котомку, помчался, что есть мочи домой.
Наутро Санька стоял на коленях перед разрушенной церковью, плакал и молил Бога о прощении, а ещё через три дня вернулся с мешком муки и бутылью подсолнечного масла отец. Шёл 1932 год. Саньке исполнилось шесть лет.

Шурка

Шёл 1941 год. В деревне, где жила семья Саньки, мало-помалу начали забывать страшные голодные годы коллективизации. Потихоньку жизнь окрепла и стала на ноги. От прежнего слабого и худого мальчонки мало что осталось. Вырос пострел, вытянулся, возмужал, целая сажень в плечах, отца почти на голову перерос, и только большие ясные, синие глаза выдавали в нём маленького Саньку, спасшего когда-то от голодной смерти мать и сестру. Теперь, сельчане, всё чаще звали его Шуркой. Мать хлопотала по дому, работала на колхозной ферме дояркой, отец трактористом в механизированной бригаде. Сестра Наденька, училась в городе на фельдшера. В общем жизнь текла своим чередом.
Двадцать первого июня Шурке исполнилось пятнадцать лет. Вся семья собралась за общим столом, приехала из районного центра сестра, позвали в гости тётку Лукерью, соседей, друзей. Веселились, танцевали, молодёжь пила медовуху, а кто постарше самогонку, но в меру, по-деревенски закусывая. Вечером Санька с друзьями побежал на реку любоваться багряным закатом, а на следующий день с утра разразилась страшная гроза. Ближе к полудню, в двенадцать часов дня, по громкоговорителю объявили, что началась война. Бабы плакали и причитали, а мужики стояли молча, нахмурив брови и сжав кулаки.
Отцу Шурки дали три дня на сборы и вместе с односельчанами призывного возраста увезли на полуторке в неизвестном направлении. Прощаясь, отец строго наказал сыну:
- Теперь, Шурка, ты главный мужик в семье. Будь опорой матери.
Шурка молча смотрел отцу в глаза и только кивал головой, ещё не понимая того, что видит его в последний раз.
Уже осенью, на отца пришла похоронка. В которой говорилось, что Рябинин Иван Степанович, геройски погиб под Смоленском и посмертно награждён медалью за отвагу. Узнав о гибели отца, Шурка убежал к реке и до полуночи не появлялся дома. Рыдая, он поклялся отомстить фашистам во что бы то ни стало. Эта дерзкая мысль не покидала его целый год, и он стал вынашивать план, как попасть на фронт.
Однажды он не выдержал и рассказал обо всём матери, та брякнулась на табурет, руки её упали, как плети, и слёзы потекли по щекам. Придя в себя, она смогла только вымолвить:
- А как же я, Санечка? Ведь ты совсем ещё малец.
Шурка подошёл к матери, обнял и тихо произнёс:
- Мам, ты не переживай, я обязательно вернусь с победой!
Софья Андреевна, схватила голову сына и стала целовать, причитая:
- Родненький, да на кого же ты меня оставишь? Тебе же только шестнадцать годков стукнуло. Отец в могиле, Надя в госпитале, а ты на фронт. Не пущу!
Но у Шурки был твёрдый характер отца, который всегда держал своё слово. Преодолевая неукротимое желание – бить врага, он смог продержаться всего лишь ещё один год. Мать понимала, что удержать сына своей жалостью и любовью уже не в силах. Выправив метрику и прибавив себе год, гордый Шурка явился к матери в солдатской форме, чтобы попрощаться и, утром следующего дня, уехал в страшную и зловещую неизвестность.
Каждый день мать молилась за детей… И однажды от Шурки пришло письмо, в котором сообщалось, что он жив здоров, но был ранен в ногу. Случилось это под Курском. Бои шли страшные, немцы пытались прорвать оборону, но наши стояли на смерть. Много было раненых и убитых.
Утром предстоял решающий бой. Видя большие потери, Шурка упал на колени и стал горячо молить Отца Небесного о помощи. Густой туман стал потихоньку рассеиваться и начался артналёт. Вдруг его кто-то окликнул, Шурка обернулся и увидел в окопе старика с седой бородкой и телогрейке.
- Откуда он взялся? - подумал Шурка. Но старик молча дотронулся до его ноги, и исчез в тумане таким же странным образом, как и появился.
Неподалёку от Шурки разорвался снаряд и его, каким-то чудом, отбросило под бревенчатый накат, только нижняя часть левой ноги осталась снаружи, в неё и угодил осколок. Получив тяжёлое ранение, он кое-как собрал все оставшиеся силы в кулак, перетянул ногу солдатским ремнём и потерял сознание. Очнулся Шурка в медсанбате, где ему сделали сложную операцию. К счастью, ногу удалось сохранить. Затем предстояло долгое лечение и восстановление в госпитале. Позже он узнал, что из всех бойцов взвода в живых остался только он один, но наши войска выдержали натиск фашистов, перешли в контрнаступление, и враг ценою жизни тысяч солдат был разбит. Спустя месяц от матери пришло ответное письмо. Из него он узнал, что госпиталь, в котором служила Наденька разбомбили и она погибла под завалами.
Шурка не спал ночь, ему казалось, что от его сердца, после смерти отца, отрезали ещё один кусок. С Божьей помощью, он стал потихоньку ходить, а значит, подумал Шурка: «Можно вернуться в строй и снова громить врага». Перед самой выпиской из госпиталя, он стал надевать на себя стираную гимнастёрку и случайно нащупал в самом конце нагрудной планки зашитый плотный предмет. Осторожно распоров её, он увидел совсем маленькую иконку с изображением того самого старика, который во время боя явился ему из тумана. И тут Шурка понял, что спас его от неминуемой смерти Николай Чудотворец.
Дошёл гвардии старший сержант Рябинин Александр Иванович до самого Берлина полным кавалером ордена Славы и оставил на стене поверженного Рейхстага надпись: «За отца и сестру!».

Отец Александр

Закончилась война, отгремели бои. В деревне Луговое каждый день ждали возвращения родных. Шурка вернулся с войны только в сентябре 1945 года. Мать, увидев сына, сначала не узнала его, а услышав голос, бросилась на шею и стала рыдать, причитая:
- Дождалась, родненький, дождалась! Вымолила тебя у Бога!
Шурка расцеловал мать, утёр скупую слезу и вошёл в дом.
- Сынок, миленький, дай я хоть тебя разгляжу, - всхлипнула мать.
От прежнего Шурочки не осталось и следа. Перед ней стоял крепкий седовласый мужчина с солдатской выправкой, вся грудь в медалях и орденах, ясный, небесный взгляд немного потух и казался очень усталым.
- Ничего, - подумала Софья Андреевна, - отогрею материнской лаской и любовью, и засияют у моего Санечки глазки, как прежде.
Вечером, во дворе Рябининых, собралась почти вся деревня. Гуртом накрыли быстренько стол, выпили за победу, помянули погибших и со скорбью на глазах затянули «Чёрного ворона».
Теперь в деревне все считали Шурку героем и уважительно величали Александром Ивановичем. Поначалу Александр устроился трактористом. Мужиков на селе не хватало и его приняли с большой радостью. Но от матери чувств ребёнка не спрячешь. Видела она, что сын стал совсем другим, очень набожным. Каждое утро, с рассветом, да и на вечерней зорьке ходил к разрушенной церкви и подолгу молился, а спустя полгода не выдержал и сказал:
- Ты мать, не серчай на меня, но не я могу больше так жить. Камень на душе висит. Дал я Богу слово, что, если выживу, всю оставшуюся жизнь посвящу служению ему. Решил поступать в духовную семинарию. Софья Андреевна, внимательно выслушала сына, и утирая слёзы тихо произнесла:
- Опять, Санечка, ты меня покидаешь.
Затем, помолчав, добавила:
- Но раз дал слово Богу, то теперь держи до конца.
Сашка крепко обнял мать и поцеловал.
- Когда же ты едешь, сынок? – спросила она его.
- Да, вот только рассчитаюсь с колхозом и сразу же в путь, – ответил, не задумываясь, ей сын.
Уволили Александра с трудом, но, зная его заслуги и характер, противиться долго не стали. Мать напекла пирогов, собрала необходимые вещи и, поцеловав сына, перекрестила на дорожку.
Долгий путь прошёл Александр Иванович, пока стал священником, служил сначала в храме алтарником, затем псаломщиком, иподиаконом, и только после этого, батюшка благословил его на поступление. Окончив духовную семинарию, Александр год жил при Новотроицком монастыре послушником, готовился принять постриг. Но однажды, во время вечерней молитвы, ему было видение. Зашла в келью женщина, покрытая платком и говорит:
- Раб Божий, Александр, поезжай-ка домой, восстанови разрушенный храм, а с ним и душевный покой обретёшь.
Александр хотел было проводить страницу, но, подойдя к двери увидел, что та была заперта на засов. Тут-то он и понял, что приходила к нему Матерь Божья.
Домой отец Александр возвращался не один, а с матушкой Галиной и двумя сыновьями погодками Николаем и Иваном.
Мать несказанно была рада, силы у неё были уже не те, что раньше, сказалось на здоровье пережитое. А тут столько помощников пожаловало, да и внуков давно хотела увидеть.
Узнав, что в деревню пожаловал отец Александр, их родной Санька, бабы и мужики обрадовались. Стали всем миром восстанавливать храм Пресвятой Троицы и у батюшки загорелись глаза. А покуда шли строительные работы служба проходила в доме Рябининых.
Во время восстановления храма произошёл один невероятный случай. Приближался праздник Вознесения Господня, все работы соответственно были отменены. И вот, ближе к полудню, одному из строителей приспичило залезть на колокольню, чтобы закрепить стропы, конечно без ведома батюшки. А тут как назло привезли машину песка для отделочных работ, стали звать батюшку, спрашивать куда ссыпать песок. Батюшка перекрестился, осмотрелся вокруг и, указывая место, произнёс:
- Господи милосердный, прими грешного раба твоего.
И в этот момент, с колокольни сорвался рабочий прямо в только что сгруженную кучу песка, при этом совершенно не пострадав. Молва о чудесном спасении разнеслась по всей округе, и к батюшке потянулись прихожане с окрестных сёл, кто за советом, а кто за благословением.
Спустя три года, на Святую Троицу, храм радушно открыл свои двери.
Прожил отец Александр долгую и счастливую жизнь, дело его продолжил сын Николай.
А на горке у реки Чистая и по сей день стоит белокаменный храм, сверкая своими золотыми куполами.