Отголоски одиночества: Объятия души у фонтана

Я не чувствовал пальцев рук: холодная вода пронзала их, точно снежная королева пускала ледяные стрелы. "Ударь палец о палец и они разобьются", — подумал я.
Мозолив свое обжигающее лицо довольно длительное время, я не понимал, почему щетина не режет подушечки моих, уже приготовившихся к очередной пытке, пальцев. Хозяйственное мыло и замерзшая вода сушили кожу лица и ее всегда некомфортно стягивало, но я не жаловался. Мой взгляд зацепила бритва, лежащая на раковине: "Я брился три дня назад, еще не время." Обычно эту процедуру я делал раз в неделю, конечно, мог бы и чаще, но лицо у меня до сих пор осталось в ссадинах. Я равнодушно посмотрел себе в глаза и вытер лицо сырым махровым полотенцем. Повесив его обратно, я по привычке посмотрел на кисть левой руки, дабы узнать который час, но на руке ничего не было. "Я забыл их в комнате", — это происходило каждый день на протяжении нескольких лет, я в тысячный раз развернулся к открытой двери и размеренным шагом направился к прикроватной тумбе. Они лежали и смеялись мне в лицо, будто говорили мне: "опять!", а я отвечал "снова...". Надев железный браслет с циферблатом на свою щуплую руку, я все же взглянул на время: "семь минут одиннадцатого", — произнес я, да бы сами часы были в курсе, какой грядет час.

—" Я должен быть на улице в полдень". Да, я торопился, и нет, меня никто не ждал. Я просто должен быть на площади, у фонтана в полдень. Мой костюм висел на двери, он достался мне от деда: светло-коричневый пиджак, на тон темнее брюки, а рядом висела белоснежная рубашка. Костюм даже сейчас выглядел очень дорого и солидно, плотная и гладкая ткань, благородный цвет. Я хотел, чтобы он висел в шкафу, однако, там уже поселились пауки. Разумеется, я мог их убрать, ведь я взрослый мужчина, но я их боюсь. Меня вообще мало что пугает, но восьминогие домовые, живущие у меня в шкафу... Застегнув отглаженную рубашку, и затянув ремень брюк, я взял пиджак. Накинув его на свои уже немолодые плечи, я немного сгорбился. Он был очень тяжелым, точно камень на плечах, да и в молодости я немного скрючивался… Я надел лакированные туфли с помощью лопатки для обуви: мне было тяжело наклоняться. Я набросил на свою лысую седую голову шляпу, она идеально подходила к костюму, была такой же интеллигентной. Схватив в правую руку черную трость, покрытую лаком, я взглянул в отражение, и полушепотом произнес: –" И вот, я уже не бедный старик, а солидный мужчина в годах ",- смешок проскользнул по моим стянутым губам. Захлопнув дверь, я закрыл ее на два оборота, ибо на один она всегда открывалась сама, тяжело вздохнул и направился по коридору. Смотря по сторонам, я видел совершенно одинаковые двери, они отличались лишь номером. Когда я вышел на улицу, пошел дождь, зонта у меня не было, да и дождь был не таким сильным, я решил не возвращаться. По приходу на площадь, я выбрал подходящее место и сел на туда. Мелкий дождь обернулся сильным ливнем. Но я не уходил. Каждый день, в полдень, я выходил на площадь и сидел на скамье, в надежде, что кто-нибудь подойдет ко мне, в надежде, что кто-нибудь обратит на меня свое внимание, что кто-нибудь... нуждается во мне... Сегодня скамейка была мокрой, брюки впитывали всю влагу с сырого дерева, капли бились о мою шляпу. Я вцепился мертвой хваткой в свою трость и наблюдал, смотря на огромную толпу людей: –"Никого нет, ни единой души, никого", — лишь эта фраза была у меня в голове, она была твёрдой, непоколебимой, словно закон, мой собственный закон и участь моя. Я всегда мечтал умереть героем, но умер одиноким стариком, на площади, у фонтана, в полдень, тогда был сильный ливень.