Привычка старая до странности,
как будто нет иных причуд:
не спать ночами в бодрой праздности.
Уединения приют.

За дверью настежь да по-летнему
молчит беспечно старый двор,
а с ним и мир с умом и сплетнями:
не глянет бог, не грянет вор,

нескоро утро. Размороженный,
минтай последовал в муку.
За ним, к стихам предрасположенный,
презрев дневную чепуху

и день-деньской... лечу, безмолвствуя.
Вари, да жарь, да хоть пиши,
играй в своё же удовольствие
в себе. В себя. В ночи. В тиши.

Приобретённая со скидкою,
шумит в ночи сковорода.
Присыпка сдобрена улыбкою
и серебрится борода

поверх веселья заполночного.
Ликует масло, жизнь течёт:
многотерпенья одиночного
объединяющий извод.

Строфа ли, рыба - есть ли разница?
Бурлит ночами естество.
Не отличить лица от задницы
когда ничто не для чего

и не зачем. Стареют скромницы,
ржавеют сабли и клинки.
И всё нам кажется: заполнится
когда-то там. Свистки, звонки...

Не надо. Светлая метелица
всё унесёт и пропоёт.
Склонится день и та же мельница
перемятежит, унесёт,

перекружит ночами, днями ли...
Не будет времени спросить.
Поймём, даст бог, душами вялыми:
не удосужились любить.

Вот пища. Вот стихи. Всё творчество.
Нагородилось: боже ж мой...
И утро. То же одиночество.
Всё это я. И всё со мной.

Как объяснить любви, что я неправ;
что та, любимая - утраченная дальность -
давно умчалась, цепь чудес прервав,
что окончанье твёрдое - реальность.

Что словом "нет" отброшены давно,
мечтой расшиты, звонкие одежды
как старое наивное кино,
и что давно пора забыть надежды.

Любви ж резоны эти нипочём:
она, весь мир заманивая в точку,
безжалостно кружит своим крылом
и не приемлет счастья в одиночку,

по-прежнему всё тянет за собой,
чтоб грезить о возможности ушедшей,
давно отринутой, но, хоть убей, живой:
недостижимой, вздорной, сумасшедшей.

Она не чтит законов чувств и дум,
чужого сердца суд рядит в причуду,
слепит глаза, туманит бедный ум
и заставляет глупо верить в чудо.

Что всё ушло - любви не объяснить.
Как ни стараюсь, нет такого слада.
Я сам теперь не знаю ни как жить,
ни как забыть, хоть знаю то, что надо.

.

Тридцатое июня. День как день:
такой же, как и все, немногословный,
погодой сонный, погружённый в тень,
условно новый и, как жизнь, условный.

Был летний вторник. Тёплый дождик лил,
но никакой всеведущий синоптик
не обещал грозы и я вступил
в предчувствие свиданья: меланхолик

и скептик. Так меня он вёл,
тот день. Не опъянён - взволнован,
слегка свиданьем чувства околдован,
всего лишь флёром. Так к тебе я шёл.

Довольно скоро подоспел маршрут
привычный, незатейливый. И снова
ни гром ни грянул, ни взорвался тут
небесныйый свод и ничего такого.

Тогда не думал и не ощущал
всего, что и сошлось, и развернулось,
что круг замкнулся и теперь настал
отсчёт иной, иное и коснулось.

А тут процесс: кривляемся, пока
звучит смешной обманкой фонограмма.
Ночная запись, форма речника,
движенье камер слева или прямо,

наезд, отъезд, играй, да хоть молчи.
Но что мне камер мёртвая ухмылка,
когда из зала светится в ночи
единственного зрителя улыбка

и смех его. Её. И был таков.
И прожил вновь маршрутку, дождь небесный,
всесильный против тысячи зонтов,
немыслимый, бессрочный, бестелесный,

но не совсем. Рассвет грозил зарёй,
а мы болтали; и в словесном плене
делились: я с тобой, а ты со мной.
И до утра светились мне колени.

Тридцатое июня. Скоро год.
Колени вперемешку с этим взглядом.
Немыслимый, обратный мой отсчёт
пока я есть. И рядом и не рядом.

08.06.21

.

. "Как тебя отыскать, дорогая пропажа..."
. А. Вертинский.

В моей поздней любви, столь похожей на сон,
безответной, печальной, вздыхающей кротко,
но любви всё-равно, несомненный резон:
привелось, отыскал. Дорогая находка.

Ты не станешь искать в телефоне своём
моё имя с ненужною лаской, стихами,
нерастраченной нежностью, схожей со сном,
и всё то, что свело и легло между нами.

Может, будешь и ты чьей-то верной женой
при квартире ли съёмной, при собственном доме,
при своём очаге, разведённом не мной,
при заснеженных ёлках в оконном проёме.

Дорогая находка. Последний приют.
Несложившийся вымысел: странный, случайный.
Мой родной человечек. Сакральность минут.
Недопетая песня и замысел дальний.

Так похоже на сон. Непохоже, что явь.
Очевидно, понятно, доступно и чётко:
Недослушанный звон. Лучше сразу избавь.
Я теряю тебя, дорогая находка.

МАЛЕНЬКОЕ СОЛНЦЕ

Чем дальше жизнь и ближе неизбежность
той пустоты, что всех нас примирит
и уравняет, тем ценнее нежность,
тем драгоценней близость. Отлетит

пустая гордость; глупые забавы
смешными стали взрослому уму.
Мы вовсе не обязанны быть правы
всегда и всюду. Господи, к чему?

Теперь, когда мы досыта наелись
немысленных бессмысленных потерь,
не очень умной молодости ересь
отринули уже. И что теперь?

Я многого не ведал в этой жизни:
в далёкой загранице не бывал,
не пас коров я, не служил отчизне,
не прыгал с парашютом, не нырял

куда-то вниз. Но видел я иное:
распахнутый, как вечность, небосвод
в ночной тиши; сидят, молчат. Их двое.
И ничего неясно наперёд.

Я знал любовь, её крыла бескрайни.
И до сих пор они пока со мной -
несут, несут меня в тот берег дальний,
в мечты, в печаль, но только не в покой -

он мне не светит. Не того я рода.
По-видимому, это не по мне.
Запоминай, унылая природа,
грозу да камни. Стылость. И вполне

я знал измены. Больно, неуклюже,
и, кажется, тебе уже не жить.
Но, оказалось, стал себе я нужен
когда гордыню смог перехитрить.

Я знал друзей и знаю и владею
их дружбой. Их немного - тем ценней.
Они как Божий лик, как панацея
и дай бог каждому и всем таких друзей.

Я потерял Её и еле выжил,
и было так. Но на пути таком
чем горьше, тем становишься ты выше:
блистательней и чище окоём.

Боль как стена. Но всё не так уж горько.
Сперва ни жить, ни сдохнуть. Но потом

утраченной
любви
горчайшая
настойка
дала мне сил.
Коль помним, то живём,

коль любим. Я люблю. Я жив. Я знаю,
что постараюсь да и сам желаю
идти проторенным путём к такому краю,
где любят, где простят,
поймут. И этим я богат.

И вот сейчас, всё это подытожив,
я ощущаю всем своим нутром
что значит "нежность", "близость" - кожей,
подспудным пониманьем, естеством.

Что означает: "Ты меня не любишь".
Что означает: "Я люблю тебя".
Не встретишь, не уснёшь и не разбудишь
и не проснёшься рядом. Не любя,

всё это просто и легко даётся.
Однако же, среди иных светил
нам светит наше маленькое солнце.
Пока я жив - люблю. Живу. Любил.

Не торопись выбрасывать письмо
и не спеши в уверенности ложной,
захлопывая, закрывать окно
в былую даль, где дёрганный, тревожный,

маячил тот, кто, хоть неправ, но ждёт,
всё ждёт тебя, надеждой обделённый,
но с ворохом любви. Тобой живёт.
Живёт и верит, как дурак, влюблённый.

Не торопись; прочти всё до конца,
котя конца не видно, в самом деле,
от этого и деда и юнца
в таком едином несуразном теле.

Не торопись, прочти. Что за стихом?
Слова - они лишь ложный дар всезнанья.
Достанешь лист, за ним другой потом.
Но не сегодня. Там опять признанья,

пустая безделушка, милый вздор:
тебе, мой свет, ни холодно, ни больно.
Игрушка всё, что было до сих пор -
узор событий, сотканных невольно,

случайных, как казалось бы. Пусть так.
Но почему же во все дни и ночи
случайный друг звонит, себе же враг,
не спит ночами, рифмами стрекочет,

торопится отчаянно зачем
отдать, принять, прикрыть и взять в дорогу,
немного получив, но не взамен,
а просто так. Так просто. Хоть немного.

Не торопись: ведь я и так чужой.
Мой парашют трещит и твердь маячит.
Не торопись, не торопись со мной:
жизнь сколь прочна, столь ничерта не значит.

Не торопись ни жить, ни обнимать,
ни принимать того, кто рядом, близкий.
К чему нам торопиться: будем ждать,
когда, счастливым, нам поставят обелиски.

Не торопись отталкивать любовь,
её покров, хоть "нет" давно сказала,
устав от слов, приподнимая бровь...
И, если можно, прочитай сначала.

Плывём. Плыву. Приемлю и приму
любые повороты и любые
нелепости: событий бахрому
с улыбкой пожалею и уйму:
ведь нынче берега мои иные.

Ловлю слова, стараясь заплести
рассыпчатую разность их значений
в осмысленное нечто; донести
до строчки осязаемой; дойти
до точки ожидаемых кипений.

Для склонных видеть в бублике дыру,
а не пространство, сдобренное хлебом,
мой странный слог отнюдь не по нутру:
для них всё превращается в игру
с пустым и бестолковым ширпотребом.

Я устаю от мыслей-близнецов,
от бренности воды, толчёной в ступе;
меня печалит узость берегов,
притянутая праздность лишних слов
как тельце мухи, плавающей в супе.

Пристойно избегая суеты
и сутолоки образов убогих,
не стоит добиваться красоты:
любая мысль достойна простоты,
а выстраданная достойней многих.

В избыточном чередованьи слов,
теряя напрочь суть и назначенье,
шумит поток; и нет ни берегов,
ни радуг, как спасительных мостов,
ни глубины. И только цель - движенье

слов-перевёртышей. Узоры домино:
случайно, ненадёжно и напрасно.
Их много лишних нагромождено
в то время, когда нужно лишь одно
и то произнесённое безгласно.

Простите, многословные луга,
где я прослыл махровым эгоистом.
Меня манят иные берега
где мысль и лаконична, и строга,
в краю, где всяка истина лучиста.

Сокрытого не чуя языка,
не отличить живых мазков от пятен,
не разуметь чем рождена строка...
Мой путь извилист и тропа узка.
Творенье неба, лишь ему я внятен.

Какие берега меня зовут?
Что, ловко заприметив строчку
удачную, удачно мне зачтут
читатели? Из них я лучший тут:
и критик, и создатель в одиночку.

И сердца ритм и точных рифм луга -
меня влекут такие берега.

Мне без тебя ни лечь, ни встать.
Мне без тебя ни пить, ни есть.
Ты прилетела: судьба, напасть.
Как хорошо это знать: ты есть.

Ночь опрокинет твои следы,
Утро расскажет: тебя здесь нет.
Мне не уехать, туда, где ты
и не поднять над тобой рассвет.

Видно, свидания не для нас.
Видно, ни летом и ни весной
не собирать у дорог и трасс
пижм. Не видать нам лаванд с тобой.

Время пройдёт и однажды вдруг
воспоминаний проснётся даль.
Всё было в наших руках, мой друг.
Не захотела тогда. Не жаль?

Может, приснится тебе вопрос:
верно ли то, что он был не мил?
Звал, приезжал, и твоих волос
запахом жил он и как любил!

Может быть, в будущей суете
будут пытаться расцветить сон
разнообразные не те:
клясться, выпендриваться, но не он.

Время проходит, проходит жизнь.
Здесь я пока ещё. Не грусти.
Осень пришла и уже нет пижм.
Не упусти меня. Не упусти.

ЧЕТВЁРОШНИК

Я в школе был примерный хорошист:
не грыз, но знал и отвечал успешно.
Четвёрошник. Ответственнен, речист -
всё на "четыре". Сдержанно, уместно,

уверенно. Играл и рисовал,
не зная в детской праздности уютной
того, что сам себе наколдовал
и будто предопределил. Вот утро,

четвёртый час. Ночь летняя легка,
дождлива и бессонностью объята.
В четвёртый раз четвёртая строка.
Четвёртого не получилось брата -

нас было трое. Но, хотя, как знать:
когда б не стало принято абортов,
недолго думая, привычно совершать,
глядишь, тогда и был бы я четвёртым.

В году четыре времени, что факт.
Четыре колеса в автомобиле.
Четыре масти в картах (кто дурак),
Четвёрка стен в окопе и в могиле

и в компасе четыре. Вот восток,
вот север, юг, вот запад на изводе:
четвероногих странностей итог,
что так любезны четверной природе.

Евангелистов четверо: Лука,
Матфей, да Иоанн, да Марк понурый...
Четвёртость - провидения рука.
Двойная чётность рулит квадратурой.

Четыре раза я бросал курить.
Четыре внука. И четыре стенки
в той комнате, где я люблю любить,
увы, лишь две безумные коленки.

Четвёртый час, четвёртое "прощай",
и не прощай, поскольку не во власти
прощание с тобою. Мне не жаль
четырежды признаться в этом счастьи

и не остановиться: хватит всем
такую рухлядь ворошить, пиная
и празднуя.
Ты спросишь: а зачем?
Ответствую тебе, моя родная,

поскольку стих мой только для тебя.
Охотно я ответствую, четвёртый.
Мне наплевать, неся в себе тебя,
на этих числ порядок туготвёрдый,

тобою установленный: пле-вать!
Каким назначишь, таковым и буду.
Любым. И мне ли выбирать
твои нумерологии? Повсюду

где ты ступала - там я где-то есть
или хочу там быть. Запомни это.
Тобой четвёртый, принимаю честь
четвёртого. Но не как эстафету.

Послушай: приезжай. Моё глухое
смешное чувство льётся через край.
Не светит быть твоим, стареть с тобою,
я знаю; но послушай: приезжай

на оперу нескучную, на ужин,
на что нибудь иное, коль ещё
как странный проводник тебе я нужен.
Попробуй опереться на плечо.

Приедешь, околдуешь и умчишься
в свои спирали, в свой еловый бор,
чтобы потом и грезиться и сниться
и смыслу и судьбе наперекор.

Ты, несомненно, ждёшь ещё кого-то,
всё ждёшь - и мне ли не понять.
Съедает нас пустых ночей зевота:
готов отдать, но некому принять.

Вокруг есть те, которые как милость
тебя зовут. Вот я, недавний друг.
Был новый. Пусть ему не обломилось -
кому-то станет. И замкнётся круг

причём и навсегда и безвозвратно
как смерть, как обручальное кольцо.
Ты позабудешь, что вполне понятно,
моё неравнодушое лицо.

Пока же окончательных венчаний
не наступило время - приезжай.
Ещё успею сказочных прощаний
наесться и напиться через край.

Всех прежних и грядущих - к чёрту, в опыт
моей души. Она пережуёт.
Лишь нужен этих глаз бездонный омут,
коленок тех немыслимый излёт.

Послушай: приезжай! Ведь мы не дети,
не прошлые супруги, не враги.
Пока живём с тобой на этом свете -
воспользуйся и не пренебреги.

Ты только приезжай. Бездумно, просто,
без чувств и обязательств: просто будь
всего лишь рядом. Как случайный остров.
Немногословная, причинная. Как суть.

А суть - любовь и сладу с нею нету.
Мычит, зовёт и льётся через край,
несёт к тебе, как будто к краю света,
да и за край, за кромку.
Приезжай.

На сердце легла непростая прохлада
замыленной истиной каждого дня:
я просто умру за тебя, если надо;
я просто закрою собою тебя.

С тобой не обнявшись, с тобою простившись,
в своей безнадёжности тихо дыша,
люблю безответственно, остановившись,
ничем не довольствуясь и не спеша.

Замёрзли пути и обочины шатки.
В дороге к тебе то мороз, то обвал.
Я просто тебя ухватил бы в охапку
и всей своей нежностью не отпускал

и плечи, и руки, и пояс, и голос -
в сухую жару и сплошной гололёд.
Вот просто тебя утащил бы на полюс
сплошной долготы и счастливых широт.

Словесные строчки - пустая досада,
забег в атмосферу, но это не зря:
я просто умру за тебя, если надо;
я просто закрою собою тебя.

В тихо дремлющий парк возле старого автовокзала
где в нетронутых лужах утрами скучает роса
иногда забредает чудак и, гуляя, устало
одиноко рассеянно молча глядит в небеса,

ожидая как будто дождя. Всё похоже на то, что
вспоминает кого. Может, в памяти ищет следа
отлетевших нескладно событий в несложенном прошлом
и уходит, чтоб снова однажды вернуться сюда.

В старом парке мы сами немного мудрее и тише.
Этот странный чудак... Всё, безмолвствуя, курит, молчит,
на деревья глядит, кое-что напевает неслышно,
улыбаясь, вздыхает. При этом порой ворожит:

"В старом парке Островского вечные прыгали белки
и я встретился с ней. Лучше ждать, как тогда, под листвой:
всё-равно до скончания дней будут сниться коленки,
дорогие оттенки под вечно невечной водой.

Дождь несильный был, кстати. Стояли не близко, но рядом
под пунктиром его в окруженьи деревьев больших,
изучая друг друга слегка настороженным взглядом.
Так по-прежнему помнится мне. Одному из двоих.

Ах, как хочется всё повторить в ускользающей дали
и опять как в тот раз усадить, наконец, и везти
по заждавшимся улицам. Как же они её ждали,
мои старые улицы, в странном начале пути.

Ах, как хочется перевернуться, взлететь, превратиться,
обернуться не знаю в кого, знаю лишь - для неё,
чтоб мечтам обоюдным сподобилось, встретившись, сбыться
и забыть, наконец, одиночество злое своё,

чтобы день был как день, утро - утром и вечер как вечер,
чтоб постылая ночь не пуста, если с нею вдвоём -
с самой нужной, немыслимой, с самою лучшей из женщин
в перекрестье путей, завязавшихся складным узлом."

Так он, странный, с собою самим размышляет нередко
в своём внутреннем парке, где всё для него, как кристалл,
навсегда запечатавшись, остановилось: и ветки,
и она, и дорожки, и воздух, и автовокзал.

Догорает окурок. Волос серебрится остаток.
Говорил же: последняя. Не сигарета - любовь.
Скачут новые белки и в дремлющем парке порядок:
обнимаются пары и необнимаются вновь.