Дождь капал осаждая пыль
Июльский день к поклону шёл
И в искрах солнечных лучей
Уже виднелась тень.

Прохлада в оперение лета
Одна на тридцать дней жары
Сошла что б в клумбах под окном
Расти продолжили цветы.

Собака чешется у будки
Ей дождь спасение принес
А кот заметив капель чудо
По ветру свой пускает нос

А там, где от порога дома
Идя по каменной тропе
И миновав забор из досок
Лес тянет радугу к себе

Стоит он гордый, рукотворно
Его не создал человек
Старинный, чинно, благородный
Раскинув ветки до небес

А перед ним колосья спеют
На много лиг от ряд в ряд
До речке где преклонно млеют
Старушки ивы тихо спят.

Под ливень бой, под сход реки
Под гулкое дыханье ветра
Под ревень собственной листвы
Спокойно спят они.

Такая вот картина лета
У дома что в конце времен
Не маслом писана, не кистью
Не одиноким человеком
А создана одним поэтом
Природой – истинным творцом.

Ты видишь, время
Стекается, горит слезою вниз.
Приехали, руби.
На ноль поставим жизнь.
Поймаем.
Да вон она поёт.
Летает по обочине кривой все в зад вперёд.
И скорчив крик, с которым родилась,
Глотает воздух - горькая приправа.
И дожирает лжепокой,
Который так искали с дня рожденья,
А ведь нашли,
Да только голос твой.

Ты помнишь?
Она тебя звала, тащила за собой.
Стонал.
Не мог и говорить, слова разбавлены слюной.
Бежать?
В душе забитый кол.
Он тормозит процесс опорно-двигательный строй.
А в голове, как по часам, все тем же тоном два хлопка.
Метаться некуда, признай.
Ты выбит из седла.
Попался.

Ну что ж, пора
Мне с ней поговорить о старых временах.
-«Привет». Поклон.
-«Ты стала хороша, и стан цветёт как в бурях гром.
О нет,
Да что же я несу!
Ты сдвинула опоры, откусила по плечу.
И в этой безмятежной, смехотворный суете
Мне капаешь в ладонь, и ставишь рамки на зрачке,
Сужая кругозор, а мир все тонет в чистоте.
Но все же я сбежал,
Остался сам в себе.
Дождался».

-«Дождался? Но чего?
Передо мной стоишь и о безумствах говоришь.
Не просто ведь прошел тернистый путь борьбы?
Поймать меня хотел?
Ну, милый, так лови.
Я тут».

Уверенной походкой, подойдя почти впритык,
Ей посмотрел в глаза и замахнулся на удар,
Дернулась рука,
А он её обнял.

Уже окаменевший ничего не мог сказать.
Он выбит из седла, не станет отрицать.
А в мыслях счастье бегает и сыпет конфетти.
И ангелы любви толпою рвутся из груди.
В итоге завершился, оказался меж миров.
Отсюда начинал и создавал тот мир,
В котором генерировал небесную любовь.
И частью себя за грани уезжал,
И как-то улизнул,
Да вот вернулся вновь.

А в довершение всего его хочу спросить.
Какой же твой финал?
И как его достичь?
Ведь наше счастье бегает по белому крылу,
А мы сидим и маемся,
Лишь молимся ЕМУ.

Мы увидели солнца восход,
Как рождается нечто из мрака.
И вздымает к небу росток.
Удивительно, правда?

Он теперь не угаснет,
Но будет расти.
И пуская корни все глубже,
Доберется до недр самой земли.

А потом пойдет ввысь,
Достучась до небес,
Разнесется ветром по свету.
Он быть должен таким. Нет, он будет таким.

Помни, Хельга,
Что это только твоё,
В ойкумене не зримо по праву,
Эту часть поднебесья не видел ни кто.

В четырех сторонах этого света,
Где скалы земные впиваются в небо,
Где реки, моря вена живая,
А ветер бушует и усыпляет.

Здесь не был ни кто, кроме тебя.
И дорогу сюда не узнает,
НО ПОМНИ, Мрак умертвляет поля,
Светила он угнетает.

На той стороне забытый покой,
Там лес из засохших сомнений.
Чем дольше ты там, тем ночи длинней и сомния явь укрывает,
А грань между этим острее ножей.

И если случится такое с тобой
Ты останешься ангелом света,
Но падшей, без крыльев, со старой душой
Под дождиком серы и пепла.

А что до ростка, он будет цвести,
Твоё естество не исчезнет,
Ты - Хельга, ангел свернувший с пути,
Во мраке ещё не сошедшем.

Ночь. Мои глаза открыты,
В них попадает лунный свет.
На стенах тенью отражаются машины,
Что проезжают мимо здешних мест.

Час десять. Все ещё не сплю.
Фонарь на улице лучами бьётся за стекло.
Он не проникнет. Встал. Закрою шторы,
Но все-таки включу ТВ, а то темно.

Час сорок пять. А мне не спится.
Сижу на кресле щёлкаю пультом.
Нашел канал, похоже новый.
Посмотрим, что идёт на нем.

Уже второй час ночи, сна ни в одном глазу.
Смотрю кино по новому каналу.
Там парень диалог ведёт с собой.
Отыгрывает честно, без обмана.

Он говорит себе:
"Рожден ты одинок и таковым уйдешь.
Нет ничего смешнее, чем думать по-другому.
И хоть семьёй ты трижды будешь окружён,
А все равно один, ведь такова основа.

Основа, что заложена внутри,
Чьи корни плотно врезались в породу.
Когда был мал, что грезилось тебе?
Родители, очаг, любимый дом.
И думал, что все будет по-иному?

В те дни и зарождался мрак,
По капле капая и собираясь в реку.
Ты омывался водами на мертвых берегах,
Пока не окунулся безответно.

То были цифры двадцать и двенадцать.
Последней каплей стала для тебя.
И наконец, пришел к тому.
Во тьму, которую себе создал.

Но вот однажды разгоняя мглу
И неба траурный обряд,
Лучами света, ослепляя душу,
Спустился ангел, белый сняв наряд.

И посмотрел в твои глаза,
И полюбил, и был в ответ любимым.
Средь миллионов душ пал выбор на тебя.
В своей стихии к ней ты стал неугасимый
И в водах мертвых ожила вода.

Какая песня, муза, вдохновение,
Как мелодичны были вы вдвоем.
Где рай там ад, где время - безразличие,
Но за закатом не последовал восход.

А что ты думал? Ты один на свете, лучший?
Уж извини, но я предупреждал,
Но ты упрям, меня не слушал
И возводил все это в идеал.

А что теперь? Давай же, расскажи,
Как на тебя накатывает лихо,
И раз в неделю ты не прочь уйти,
Оставив глупости предательского мира.

Как проклинаешь все, что так любил,
Как эхом боль стекается по жилам,
Как отражение своё готов разбить.
Ведь ненавидишь, что стоит за этим.

И не пытайся ты собрать осколки
Души, которая с тобой была.
Ее на части разорвали.
Остался тлен, и пепел января.

Не бейся в запертую дверь,
Дыхание там больше не живёт.
А лучше возвращайся в тьму,
Она внутри, она всегда там ждёт.

И вот теперь, когда разобрались,
Возьми патроны, пистолет,
Приставь к виску, сними с предохранителя,
Нажми курок. Закончи этот бред.

И этот парень, что играл правдиво,
Взял пистолет, приставил у виска.
Щелчок. Рассвет. И я проснулся.
Приснится же такая ерунда.

Мы думали нас это не коснётся
Надеялись подальше просвистит
Короткий миг и время развернётся
Не повезло - снаряд по нам летит.

"Не повезло", не то наверно слово
Ведь не везёт, немного не про то,
А тут братан совсем дела хренова,
И наши жизни катятся на дно.

А осень жатвы спелых прибирает,
И шансы дотянуться до весны
Мне мой двадцатник колом в сердце встанет,
А твой тридцатник срежут на кресты.

И этот мир, что тянется к Аиду
Не успокоится неупокоив нас
Распят он будет, как парнишка в книге,
Но только дьявол вознестись не даст.

Нам столько раз давали отпущенье
Прощали глупым, смертные грехи,
Но срок прошёл, закончилось терпенье
Пора воздать мирянам за труды.

Я думаю писание лишь сказка,
Но кто-то утверждает: "Быль"
И даже если так, то все забыли
Что мученик с креста нам говорил.

И снова ничему не научившись
Сжигаем души под команду "ПЛИ"
Коротким залпом обнуляя судьбы
Идём по пеплу выжженной земли.

Я у окна в ночи сидел и очень долго думал,
А где-то рядом в тишине какой-то кот мяукал.
И тонкий запах сигарет не первого порядка,
Почуяв носом пробегал и растворялся гладко.

И только лишь фонарный столб чуть еле-еле дышит.
И разгоняет темноту, то ярче, то по тише.
Но, а под ним стоит скамья без краски, вся облезла,
А вместо ножек кирпичи, так было уже с детства.

И тут врывается Она, откуда не понятно.
В такое время и одна, но что-то тут не ладно.
Одета, вроде, как и все, прилично и со вкусом,
А возраст, может к тридцати, приятная натура.

А мне всё видно из окна, хотя немного тускло.
Ведь от меня до фонаря шагов не много будет.
Она садится на скамью и глубоко так дышит,
Потом листочки достаёт и быстро что-то пишет.

И мне совсем уж не до сна и стало интересно,
Особа явно не проста, писать в таком-то месте.
Опасно даже, а ещё хоть и фонарь не видно,
И дело явно не моё, хотя и любопытно.

И так минут, наверно, пять, потом ещё с десяток.
Она напишет и сомнёт, и рядом лист положит,
И вот уже гора листов, она всё мнет и пишет.
И лишь один остался цел, эх мне б разглядеть поближе.

Но всё, решил, что подойду и сам я всё узнаю.
Оделся быстро и бегу. Зачем? Не понимаю.
Но не могу, хочу узнать, о чем она писала.
А как мне с ней заговорить? А, ладно, начинаем.

Я радостно замедлил шаг, ещё сидит, о боже.
Какое милое лицо, типаж хороший тоже.
И резко вдруг затихло всё, заткнулся даже кот,
И как неловко стало мне, а сердце так и жмёт.

-«Привет». В ответ молчок.
-«Ты что сидишь одна в таком безлюдном месте?» В ответ молчок.
-«Кого-то ждешь?» В ответ всё та же песня.
И ладно, что греха таить, спрошу я на прямую,
О чем сюда пришла писать в такую ночь глухую.

-«А что ты пишешь, расскажи, мне очень интересно».
-«Ах да, конечно, посмотри». Ответила мне лестно.
И я беру один листок, который скомкан тоже.
И расправляя не пойму, ведь он пустой, похоже.

И это как бы не беда, таких тут два десятка,
Но в этом тоже ничего и в следующем - загадка.
-«А почему листы чисты? Я видел ты писала.
Потом черкала что-то там, и комкая бросала.

Ни букв, ни цифр, ничего, и символов нет даже.
И в чем тогда весь был прикол, ты может мне расскажешь?"
-«Ну как же нет, ты присмотрись, там море слов и больше.
Вчитайся, вдумайся, пойми, ведь ты же это можешь».

Я взял ещё один листок, крутнул туда обратно,
Но ничего на нём ведь нет, и так тут всё понятно.
-«Читать попробуй между строк тогда яснее станет.
Или зайди вон в темноту, слова иными станут.

Все эти странные листы, всё это письма стали.
Те, что я смяла не тебе, они не людям даже.
А это ровное возьми, тебе я адресую.
Когда поймешь, тогда прочти, а если нет не суть».

Она мне протянула лист, тот чистый не помятый.
Он тоже оказался пуст без всякого изъяна.
-«А как тебе мне написать, когда письмо прочту?
Скажи мне как тебя зовут, что б знать кому пишу».

Она в улыбке расплылась, но так и не сказала,
А только встала, обняла и вновь пошла куда-то.
И я смотрел ей долго в след, ну вот исчезли блики.
И снова замяукал кот и снова всё ожило.

Шел я зимой раскалённой по улице,
Глянул на ноги, а их там и нет.
Пальцы смеясь тыкают в рожу мне.
Вон они сволочи, лови же их, Дед!

Вытер лицо, нацепил сразу новое,
То всё сносилось и приелось давно.
Ладно, все к черту, куплю ноги новые,
Но совести хватит всего на одно.

Что же ты делаешь, старый сапожник,
Мне говорит дыханье моё.
Имя своё променял на подошву,
И гуталином замазал лицо.

Толстыми швами зашита свобода,
Колется, вертится в теле моём.
Медным шнурком удушил мать природу,
Та, что гнездилась в рассудке твоём.

Где же твой дух закалённый боями,
За право считаться быть молодым.
Где та обитель, твоя мастерская,
С которой годами ты хлеб свой делил?

Распалась, выдохлась как время война.
Отпели её последние свечи.
Ты душу свою купаешь в крови,
И мысли последние перекалечил.

Недавно ты знатным сапожником был.
Теперь ты сапог в уродстве увенчанный.
Ничейный трофей своей же борьбы,
Никем не избитый, но перекалеченный.

Ну, хватит с тобой мне тут распинаться.
Пора уходить, а ты здесь сиди.
Куда же тебя несёт на ночь глядя?
Постой же, дыхание, не уходи.

Оно обернулось и только сказало,
Назад посмотри и сам всё поймешь.
Я обернулся, а там закричали
Мы поздравляем на нас ты похож!

Алёшку как-то с детства не любили
Мальчишка щупленький, росточком с ноготок
Конечно нет, быть может метром выше,
Но в целом упирался всем в пупок.

С дефектом речи, шаткою походкой
Весь бледный, как пустое полотно
Со взглядом обделённого телёнка,
Которому не дали молоко.

В семье его не очень-то ценили
Непривичала мать и бил отец,
А на селе в открытую глумились
И молвили - «общипанный птенец».

Но время шло, отец покинул хату
Мать померла допившись до бела
Алёшка взрослый стал, но не красивый парень,
Но даже для него нашлась жена.

Он славен стал хорошими делами
Дал обездоленным надёжный кров
Воспитывал чужого пацанёнка
Пока жена крутила где-то хвост.

Был на колхозе первый трудоголик
Делился всем, что только мог отдать
И даже так, не стал своим Алёшка
Его и дальше продолжали презирать.

В итоге краля под шумок свалила
Приёмный сын стал мелочным вором
С колхоза очень грубо «попросили»
И нарекли последним подлецом.

Он делал доброе не для почёта
По зову сердца и простой души,
Но для Алёшки всё закончилось сурово
Повесился в сарае на двери.

И вроде был он светлый, честный парень
Тот что из тех чужого не возьмёт,
С судьбой, похожей на чудной спектакль
Да только в жизни был Алёшка одинок.

Кошмар, дурная явь.
Невесту в белом отпевают под дождем
Из представительных гостей
Здесь только дьякон
Раскатом голоса перебивает гром.

Он не по сану таинство читает
Чин погребения ему не по плечу,
Но он единственный не открестился
До Бога проводить рабу.

Лютует ветер, вороны клокочут
И вторят дьякона псалмы
В худых руках свеча ютится
И обжигает кожу мне.

Приталенное платье, вечерние балетки,
На пальце перстень золотой
Поверх пореза на запястье
Намотан именной кулон.

Я чувствую крадётся запах
Твоих духов сквозь формалин,
Но ноздри забивает ладан
И он едва лишь ощутим.

И так же бледен и прозрачен,
Как лик твой одинок и мрачен
Через опущенные веки
Невеста на меня глядит.

А в это время с поднебесья
Послышался смертельный вой
И словно с повеленья неба
На твердь земную пали тени.

Всё было кончено для нас с тобой.

Кошмар, дурная явь.
Невесту в белом схоронили под дождем
Из представительных гостей
Лишь я остался
Раскатом голоса перебивая гром.

Без тебя мое небо плачет,
Заливает аллеи пустых городов.
Со слезами уходит бумажный кораблик,
Утекает по венам с безлюдных краев.

Есть театр, актеры, идёт постановка,
Бутафория в сердце и занавес пал.
Я один на один с прожекторами.
Сам себе поклонился, сам себя освистал.

В этом городе тихо, одно отражение.
Одиночество снегом укрыло дома.
Возвращайся скорей и разрушь эти стены,
Принеси снова ветер в мои города.

Снова солнцем засветится темное небо.
Ты весна моих дней, не причудливый сон.
Ты есть явь моего воспалённого сердца.
Ты, которую я, называю любовь.

Лишь метр над уровнем неба, а так уже хочется жить.
Здесь крыльями машут седые рассветы, давая нам силу простить.
И мир покалено, когда пролетаешь, а солнце лишь тайна тебя,
Но стоит лишь раз забыться навечно, как всё растворяют года.

И вот ты уже два метра над небом, кричишь, оставляя след.
Что б тысячи ангелов нового света не стали напрасно терпеть.
И все же, как раньше за этой стеною, дыхание снова живет.
А значит, опять пора по немного делать шаги вперёд.

Три метра над уровнем неба, а как же мы далеки.
Друг от друга, как тайна, как дикое эхо, в котором творили мечты.
Как отражение между мирами, наскальный рисунок дождя,
Который я для тебя оставляю в трех метрах чуть выше себя.

Шел тихо снег, декабрь, зимний вечер.
Он хлопьями валил, всю землю накрывал.
Но тут же таял, превращаясь в слякоть.
И хлюпал под ногами, и трещал.

По тротуару, где совсем безлюдно,
А фонари едва бросают свет,
Идут два человека пожилые,
Им семьдесят, а может быть и нет.

Он дедушка седой в потертой куртке,
Ботинки старые, две сумочки в руках.
Она в платке, пальто уже не новом
И варежки зеленые в руках.

Идут и говорят, за руки держатся,
Быть может для того, чтоб не упасть.
А может быть им просто очень хочется,
И держатся как будто в первый раз.

-«А помнишь бабка?»
-«Я тебе не бабка!»
-«Да ладно тебе, ангел, я любя».
-"И всё равно, не называй меня так, старый».
-«Ну, хорошо, старушка».
-«Дед?»
- «Хотел сказать душа моя».

-«Ты помнишь,
Как в первый раз тебя поцеловал?
Сентябрь, ночь была прохладная.
На праздник города, а может быть парад.

На нашем месте мы с тобой стояли
На перекрестке, где военкомат.
Я очень волновался, не скрываю,
Но так хотел тебя к себе прижать.

И в тот же день не много не умело,
Тебе признался я в любви.
Ведь ты одна, моя, родная, милая
С тобой хочу я этот век дожить.

Чуть погодя с того момента,
Тебя поклялся век любить».
-«Дед, только век? Эх, что-то мало».
-«Прости, любимая, мне больше не прожить.

Заботиться и защищать от боли,
Которую обрушит эта жизнь.
И видеть каждый день твою улыбку,
Ведь от неё прекрасней станет мир.

И в дни добра, печали, горя, радости
Клянусь с тобой я рядом быть.
И обещаю, что в счастливой старости,
Держась за руки, будем вместе мы ходить».

Здесь небо смог и уголь
Бушует и ревёт
Столкнулись две стихии
Громя небесный свод
И не остановится
И время как вода
Сквозь пальцы утекает
Скрываясь от огня.

В засыпанной траншее
Сквозь рыхлый чернозём
Тянулись руки к свету
Схороненных живьём
И оголяя пальцы,
Сдирая до кости
Вершками прорастали
Пытаясь доползти

До Родины, до Дома
В знакомые края
Где урожай возводит
Поспевшая земля
А на щеках любимой
Следов от свежих слез
Пока ещё не видно
Ведь вести не принёс

Тот, кто в пути с театра
Боёв земных и вод
Застывшие слова ей
От мужа принесёт
Дрожащею рукой
На порванном листе
Последний разговор
Изложенный в письме.

Я знаю ты заплачешь
Но душу на поклон
Я за тебя поставил
Свою судьбу на кон
Чтоб пулями и жертвами
Других таких как мы
С убитыми телами
Свободу принести.

А выстрелы стремятся
На марш по городам
Находят свою цель
На вросших в смерть врагах
И снайпер отчеканит
Ещё один дуплет
Оставив на шинели
Едва заметный след.

Корёженный металл
Планета в ржавых швах
Товарищи остались здесь
На вражеских штыках
Их лица не забудут
Ужасов борьбы
Их имена останутся
Лежать среди травы.

Последней канонадой
Умоют времена
Покроется курганами
Кровавая вражда
Осиротевший ветер
О мире возвестит
Под плитами гранитными
Оставив вечно жить.

Завтра всё закончится.
Но а сегодня пиршество и торжество
Свой набирают оборот
Гуляй, танцуй на пепелище одиночества
Ведь тот, кто ласков солнцем
Познает и заход.

Все тленно, зыбко, хрупко
В царствие сомненья
Дрожит рука, куется сердце плен
Ты видел сны
Слепцов немых пророчеств
В них небо на земле, порушены мосты.

А ты ломал, сжигал
И храм за храмом
Старательно под пеплом укрывал
Закапывал, под дюнами, песками
То что однажды
С кем-то воздвигал.

Своял мечту
Синицу в синем небе
И сделал что хотел, о чем пылал
Он не был злым драконом,
Сыном беса
Но для него ты вынес свой финал.

Так почему же так случилось?
Что дух по духу родный не в крови
Бельмом стал на глазу
Отцом твоих сомнений
О ком не говорят
В присутствие мечты.

Здесь нет ответов,
Нет нравоучений
Не осуждают в лжи, не в правде не в чести
А пишется о том,
Что свято станет пусто
И даже если пусто во святи.

Все потому что поражённый страхом
Что ширится пока по дням
Затем и по часам
Зарывшись в ненавистном недоверие
В отчаянье сберечь
Испепелишь все сам

Я видел сумрачный закат
Каскадом тьма сходила.
Обнажала тени.
Багрела алая зима
Ее начало,
Означало, тленье

Застывший льдом,
Без права на движение
Волками и белугой воем выть
Но не услышат глас твоих мучений
В молчание душа отринет тело,
Дальше станешь жить

И нет здесь эха
Птицы не поют, ветра не дуют
Все на своих местах, без пульса на кисти
И нет здесь света
Что привычно теплит
А тот что есть с глоток не на грести.

Бледнеет на узорах контур
Синица неба
Жизни смыла храм
Ее название от неба до исподней
Не перепутаешь
Не в яви не во снах

И с этим именем
Что с уст не сходит
Кому-то длань,
Кому попутный ветер обрести
Тащится до конца с истоков будем
Богатства разменявши на кресты

И это то куда тебя сведет дорога
Ты сам себе Палач, Иуда, Брут.
Ты тот, кто над собой взнесет дамоклов меч.
Мне горько. Правда. Жизнь она разборчива
Сегодня пиршество
А завтра сеч.