Быть в гуще, чуть-чуть исчезая,
Тихонько шагая. Молчать.
Практически не проявляясь,
Всегда хотеть что-то сказать.

Но челюсти стиснуты. Страшно.
Тот страх непонятен никем.
Ведь слов не вернуть безвозвратно.
Пугаться вопросов: «Зачем?».

Боязнь не остаться сильнее.
Борьба между ними слепа.
Хотелось бы быть не с потерей,
Хотелось бы звук обретя.

Решений и магии масса.
Приход их как будто бы был.
Но тело и разум мой ясный,
С принятием их не прожил.

Пока что я в выборе – тихо,
Легонько себя заявлять.
Без лишних прыжков и открытий.
В пол поступи быть и сиять.

Не понимаю, что творится...
Зачем мне этот чёртов слог?
А он струится и струится,
Ведёт со мной он монолог.

Какое адовое горе,
Ведь так любила я не быть.
Не быть никем, не привлекать.
Теперь же рвусь, хочу кричать.

Все эти строки, коих море,
Они просты, грубы, глупы,
Они мои, так необычно.
Теперь мой мир, каким он был,
Таким он больше ведь не будет.
И нечего слогать мольбы,
Не принесут они погибель.

Они мне голос придают,
Оттенок новый и звучание.
Чуть ярче стало. И страшней.
Вскрывают вены эти строки.
И в тот беззвучный старый мир,
Несут мои обрывки плоти.

А мне милее проза!
Во враках я жила.
Теперь же стих, как доза,
У милого лица.

Я не читаю книги,
Статьи мне не нужны,
Труды поэтов – мимо,
Тут нет ничей вины.

Виновна моя сущность,
В которой есть дыра,
А той дыре присуще
Сжирать всё на ура.

В остатке – лень и боли.
Но тут лекарства нет.
И лишь усилием воли
Закончится обед.

Стремлюсь оставить след я в мире.
Какой же будет он? Как знать.
Возможно, четверо детей в квартире.
А может, просто цели поменять?

Ну нет же, хочется остаться.
Пусть строчкою или холстом.
Для юных лиц, что ждут подсказки,
Проникнуть б в жизни их тайком.
И жить подольше так, без тела.
Душою по небу́ летать.
И иногда синичкой смелой
На ветке у окна шептать.
В том шёпоте – благословение
Всех разных творческих затей.
Чтобы, справляясь с вдохновением,
Спасали мир от скорбных дней.

Пусть станет ярче с той синичкой,
Что облетела все дома,
В которых люди, словно спичкой,
Зажигали мечтой свои сердца.

Всё имеет свой конец, своё начало,
Вот лишь бы середина не скучала.
Та середина, где что-то происходит,
Где говорят, кричат на взводе,
Где много мыслей, юмора и мечт,
Где о конце и не идёт речь.

Та середина очень хрупкая, как ваза
Хрустальная, объёмная внутри.
Туда положит каждый, может, фразу,
А может, сразу тридцать три.

С ней нужно бережно и нежно,
Вникать в её стремления, мечты.
Любить сосуд – пусть даже и небрежно,
Но искренне ценя его черты.

Шероховатость, трещины и сколы –
Пустяк, так даже веселей.
Весёлость – фишка середины.
Там есть азарт, обилие огней.
Они сбивают с толку, помогают,
Без них бывает плохо, хорошо.

Пусть иногда и кажется, что скучно,
Бессмыслием наполненный сосуд.
Пока конец не грянет равнодушно,
Окрасив пустотою весь тот труд.

Сегодня так, а завтра – по-другому.
На самом деле также.
Просто вру.
Себе, ему и другу дорогому,
Которого встречаю поутру.

Его я вижу часто, только мельком.
То в зеркале, то в окнах, то во сне.
Везде он разный, чаще невесёлый,
Хотя веселья в нём хоть отбавляй.

А вот беседы наши... Всё как в песне.
Той песне, заедающей порой.
С не самым лучшим смыслом.
Ладно, в глупой.
В которой нет решения тех тем,
Которые так ва́жны нам обоим.
Которых очень много, словно рой.
Которые лишь время занимают,
Которое важнее этих тем.

Везде мы ходим вместе.
Под руку, по кругу.
Вообще, круги – они нам так милы.
Углов то уйма, даже в нас, отчасти.
Но как же хочется их все скруглить.
Чтобы не ранить нам друг друга, как обычно,
И перестать собой пугать других.