Городская лирика

Поднял с пыльного пола заштопанное пальто,
на дырявые носки надел старые боты,
подмышку взял книгу,
чтобы не скучно было сидеть в метро,
на голову шляпу надел,
от плохой чтобы укрыться погоды,
вышел из коммуналки,
закурил любимую сигарету,
и в неизвестность.
Тело само по себе,
пальцы нащупывают монету,
глаза судорожно бегают в поисках вывески
с надписью "алкоголь и табак"
(без этого день не вынести).
Тело принимает порцию новой анестезии,
пальцы перестают дрожать,
ноги чувствуют силу,
и в глаза, уже не стеклянные,
возвращается смысл,
точнее осознание его отсутствия
(ядовитые мысли).

А в метро на эскалаторе очередные подростки целуются,
ещё не познали радости расставания и чувств отсутствия.
Какая-то женщина пытается утихомирить девочку,
слова мамины "Купим потом" девочка слушает недоверчиво.
Полчища глаз,
не отрываясь смотрящих в одну жирную яркую точку
под названием экран,
и не забудь в конце сообщения поставить гнутую черточку.

А в книге какой то профессор проводит эксперимент над собакой:
"А вдруг я тоже не человек?
И выпить так же люблю, и умею лаять.
Тогда почему я до сих пор человек, и мыслей стаи
в голове проносятся ежеминутно,
и каждая вторая больная?
Почему читаю книги, а вдруг это все бесполезно?
Но интересно, с этим-то, нет, не поспоришь.
С ними время проносится быстро, особенно во время болезни.
Усмешка: "ты своими идеями болезнь свою только ускоришь".
Пора домой, чайник уже закипел, сигареты в кармане,
Остался последний стеллаж бумажных величественных изданий..."

Человек-невидимка, прогулявшись, подходит к дому,
не зная, что никто его не заметил из-за реальности телефона.
Никто и не понял,
что за яркостью жизни живёт перманентная глупая скука,
тогда как невидимость дарит безумие образов и музыку
при полном отсутствии картинок, сообщений и звука.

Твой орден за взятие женщин повис,
И галстук на шее петлёй.
На полке в гостиной пылится сервиз,
Никто из него и не пьёт.

Твой наглый уверенный Бендера вид
Сменился на образ козла.
В стакане гранёном отнюдь не лафит,
Другие у сердца дела.

Твой внутренний мир дорожает, как нефть,
От каждого слова врача.
Таблетки и капсулы вместо конфет,
И капли для памяти в чай.

Твой паспорт бессрочен, на фото чужак
Времён эстафет половых.
В центральной больнице заказан лежак
На случай внезапной любви.

Твой ангел на пенсию вышел вчера.
Посмертно, как пишет закон,
Даются за жизнь фронтовые сто грамм
И в пояс бесценный поклон.

Твой жизненный путь собирателя дев
Окончился выстрелом в пах.
Уходят из жизни, пожить не успев,
Под панцирь больших черепах.

Её косые глаза не заводят
Косых коллег на моторном заводе,
Больных калек на приёме по квоте
У терапевта по месту прописки.
Она бросает курить, жрёт ириски.
Ей даже спамы не пишут записки.
В прихожей рваные старые кроссы.
Редких волос ей не хватит на косы.
Девочке рано случилось быть взрослой.
Сохнут на жерди гардины три майки -
Стёршийся Цой, ''лёд запилен'', Ямайка.
В детстве украл её счастье бабайка,
И не поспоришь ведь фактов так много,
Как и мазков на полотнах Ван Гога.
Она упала на скользкой дороге,
Очнулась там, где Куприн вырыл ''Яму''.
На самом дне не услышала маму,
Крик её сквозь облаков тугих раму.
После смертей эмбрионов в утробе,
Вспомнила в пьяном угаре о Боге,
Стала крошить и сжигать все заборы
Тех лет, когда находилась под дрянью.
Ангел решил оценить те старанья,
Тучи небесных дворцов протараня,
Он для неё выбил место на службе.
Но никакой между ними нет дружбы.
Однако ей стало легче и лучше,
Но стал заметней венец той Венеры.
В старой общаге, где дверь из фанеры,
Вспомнить придётся все краски, манеры.
Она сидит с разведёнными в кресле
Ногами. Врач молодой, курит в стрессе.
То, что он видит, не пишется в прессе.
Она же сможет прожить и без мужа,
Купит на Пушкина место похуже,
Но позабудет кровавые лужи.
Рвать на заводе себя с болью в матке
Будет она, изменяя повадки,
Вцепившись в хрупкую жизнь мёртвой хваткой.
Ей никогда не родить, есть мальчишка
В приюте детском, отбитый он слишком.
Хочет спасти жизнь от лагерной вышки.
И у неё точно всё это выйдет,
Парня маэстро московский увидит,
Сложатся пазлы, и встанут на выход
Бесы когда-то кишащие в карме.
Ведь повезло ему больше, чем маме.
В старости будет её талисманом.
Старая женщина, грешник по пояс,
Заплачет, сидя на кухне, и в голос.
Он успокоит её, тронув волос,
Выпавший плавно, упав на ресницы.
Каждый имеет ошибки, и птицы
Живут не так, как напишут страницы.
Просто живи и прощать всех не бойся.
Бог он здесь рядом, не беспокойся,
Спасёт упавших и тех, кто в роллс-ройсе.

У нас красивые леса, березы смотрят на дороги,
Зима холодная была, а лето здесь жаркое вроде.
У нас в Сибири много рек, названий даже всех не знаю,
Хоть я и Родину свою, как ни что в мире, обожаю.

Наш Красноярский край большой,
Здесь Минусинск и Абакан,
Иркутск зовет к себе домой,
Но Красноярск я не предам.

Такой прекрасный Енисей, гуляю я и не жалею,
Вода холодная в нем очень, но и она меня согреет.
Я очень Родину люблю, а Красноярск центр Сибири,
Здесь мои прадеды давно по этой же Земле ходили.

Я смотрю в тeлeфон и пытаюсь узнать подробности
и стараюсь пореже вступать в полeмику.
Там диванный картограф без лишней скромности
открывает в тысячный раз Америку.

Страшно лечь подремать и проснуться в старости,
быть потерянным в море ловцами жeмчуга.

Я боюсь, alma mater, своей усталости
так, что больше мне в мире бояться нeчeго.

Ну и что: мы, окeй, прибежали пeрвыми
и стоим, как бараны, ничем не заняты.
Нам тогда говорили «hic tuta perennat»,
а потом «детишки, давайте сами там».

И справляемся. Правда шевелит волосы:
за запаянной дверью суровый конвой стоит.
Я скучаю по праву проспать и по праву голоса,
a ещё – по праву на собственное спокойствие.

Я смотрю, удивляясь, на злобу, обман, распущенность,
на закрытые двери пожарных выходов.

Их уже нe научишь. Время, увы, упущeно.

Alma mater,
поставь им прогул.
И выгони.

Выключи лампы настойчивый свет
Выстрелом плавным, не думая дважды.
Красок мгновенно изменится цвет,
Чёрное с белым не верят отважным.

Выключи лампы рассеянный луч
Крепким ударом бейсбольной биты.
Воздух чернилами вынесет ключ
К тайне, которую вскроет убитый.

Чёрная липкая лента страшна,
Прежде всего, одиночеством в горле.
Радости в этом душа не нашла,
Просит вернуть то, что ранее стёрли.

Свет расползётся и стянет ковёр,
Прочно вцепившийся в радугу быта.
Ветром тебя за собой позовёт
В сторону ярких и новых событий.

Свет растолкает сгустившийся мрак,
Пули и биту избавит от дела.
Будем любить и мечтать у костра
Дней отведённых для нашего тела.

Брызги летят, превращаясь в цвета,
Сепию смыло, как надпись на пляже.
Пёстрые праздники и суета
Верно пусть будут стоять в нас на страже.

Беги,
если тянет на дно.
Держись
за края, как в кино.
Ты здесь,
чтобы жить, побеждать
В кольце
неизведанных дат,

Как солдат.

Стремись
без попыток сойти.
Укрой
тех, кто рядом в пути.
И в дождь,
отдавая свой зонт,
Иди,
как герой в гарнизон,

Ты спасён!

Рискуй,
воздух стоит игры.
Дыши,
ты ещё не старик.
Борьбой
разжигается страсть.
Любовь
это шанс не пропасть,

Если в масть.

Умирая от счастья в своём туалете.
Огрызки мечты за осколки таблеток.
Ты всё потерял, расписался курьеру,
Наркотики стали ловить браконьером

Жизнь.

Улетая за грани возможных иллюзий,
Поверил, что можно все минусы в плюсы
Исправить уколом горячего зелья,
Но зря не учёл, что на пике веселья

Смерть.

Несётся жизнь по рельсам дней,
Клубится серый дым над ней.
Вагоны все битком текут.
Что было там? Что будет тут?
Мудрец не знает, он молчит.
На небе ясном держит щит
Твой ангел самых добрых дел,
Хранитель наших грешных тел.
А мы в купе. Какой вагон?
Звезда ложится вдоль погон.
Не знаем снова слов и цифр.
На сейфе смысла жизни шифр.
Ей Богу, нам не дать ответ.
Дорога льётся, режет свет.
Сквозь память мчатся стаи лет
И давят слёзы, рвут билет.
Из рук на пол летят стихи,
Я знаю сам - они плохи,
Там боль и все мои грехи.
Наш поезд едет между снов.
Назад нельзя - кури в окно.
Вагонов цепь, но их не рви.
Нельзя отречься - так живи.
С тобой в хвосте твоя родня,
Без них не жил бы ты и дня.
На много сотен лет назад
Твои пра-пра и райский сад.
И всё ведёт к тебе в купе,
Где скоро сам начнёшь терпеть
Без права выйти к детям в дом,
Помочь исправить их облом.
Ты будешь только видеть всё
И ждать, когда их мир снесёт
Под прессом новых колких дат.
Мой поезд мчится - буду ждать.
Я счастлив этот путь пройти,
Храни меня и дай спасти
Всех тех, кто дышит ради нас...

Трепещут листья на ветру,
Как миллионы бабочек
Прекрасных.

А ствол могучий
Корни в землю опустил.
Насколько глубоко
Пока не ясно.

А мимо тысячи машин
В день проезжают постоянно.

А тополя,
Как многолетние дубы.
И их не свалит
Даже ветер ураганный.

Стоят они колонною,
Стеной
Пыль дорог и газы Поглощая.

А нам для жизни
Нужен кислород.
Они нам отдают его
С усилием выдыхая...

Под дождём бежит девушка в сарафане,
С растрёпанными волосами,
С балетками-лодочками в руках,
Босыми ногами, огнём в глазах.

Она никуда не спешит,
Не пытается скрыться.
Она под дождём бежит!
У неё нужно жизни учиться.

Автобус ушёл, а девушка рада.
Можно теперь танцевать под дождем.
Люди и мнения - не приграда!
Их взгляды не режут ножем.

Она танцевала так долго и шустро,
Бросаясь из лужи в другой водоём.
Но кончился дождь и зажглась люстра,
Которую мы солнцем зовём.

Девушка шла босиком по дороге,
Со струйкой волос у неё на лице,
Прогулочным шагом, купая ноги,
Дробя в отражении солнце.

Смотрю я на сборную Бельгии
И непонятно что делаю,
Ведь понимаю что Франция,
Победит всех иностранцев.

Обе страны сильные,
Стать могут все чемпионами,
Россия, пусть, и выбыла,
Я болею за Русскую сборную.

И грязь и слякоть и печаль,
И столько в голосе обиды,
Бродяге прошлого не жаль,
Не подаёт пропащий вида.

Бросает осень мелкий дождь,
И красит ржавою палитрой,
И от дождя бросает в дрожь,
Не согревает и поллитра.

Бродяга мокнет за окном,
Он дождь и ветер проклинает,
Хотел иметь и кров и дом,
Но он об этом лишь мечтает.

©

Тринадцатый этаж.
Карниз.
Берёт мандраж
От взгляда вниз.
Ну что ж
Я вышел на тропу войну.
Меня не трожь!
И я не вы!

Четыре с половиной шага.
Теперь правей себя тогда.
Передо мною гладь оврага,
Точней отвесная стена.

Иду опять. Боятся ноги,
Боится тело за себя.
Мне не свернуть уже с дороги.
Я доживу до сентября.

Канатоходец я не очень,
Зато Балконский ничего.
Я не боюсь не многоточий,
Не дней конца и не его.

Вот ветер дует - это страшно,
Как будто жмут меня скалой
Я или глупый, иль отважный
Скорее глупый, чем второй.

Прошел уже не вспомнить сколько.
Иду - немного - я пришёл.
Со смертью я танцую польку.
С карниза слез, мне хорошо.

Штаны не полные,
Я счастлив.
Но полны
Слёз
Мои глаза.
Я слез
С карниза.
Я удачлив,
Что не слетал
Я до нИза.

В глазах здоровых бесконечный,
Но потускневший мир живых,
Они всё смотрят в лица встречных,
Таких далёких и чужих.

Я люблю поезда с детства раннего,
Забываю о многом в них я,
Я бегу, потому что сказали мне,
На перроне ждет поезд меня.

Никогда в нем поездки не скучные,
Даже если ты смотришь в окно,
Соревнуешься с серыми тучами,
Не догонят тебя все - равно.

Проводница предложит вам чаю,
На конечной проводит она,
Я без поезда жизни не знаю,
Путешествовать нужно всегда.

Мурманчаночка - лучик света в потоке людей,
На плечах неприметная шаль тёмно-синяя.
Каблучок стучит в тишине молчаливых аллей...
В октябре, под зонтом... ты очень красивая.

Мурманчаночка - город вновь зажигает огни,
Так приятно гореть и сиять: по вечернему.
На "Пяти углах", словно в сказке мерцают они:
Карусель всех цветов... к пейзажу осеннему.

Мурманчаночка - у тебя живёт небо в глазах,
Словно тихая звёздная даль, бесконечная...
Ветер Севера - заблудился в твоих волосах...
А душа поёт, о Любви... Эта музыка - вечная.

Мурманчаночка - наливаются гроздья рябин,
И тебе дарит алый букет осень дождливая...
Хорошо когда, есть на сердце избранник один,
С которым ты навсегда… будешь счастливая.

Мурманчаночка - а вокруг золотой листопад!
В письмах осени, тебе: стихи и признания...
Ты читаешь их, скрывая таинственный взгляд
И торопишься, опять... к Любви на свидание...

Ты читаешь их, пряча таинственный взгляд
И торопишься, опять... к Любви на свидание...

Медведь в джакузи
Вот это новость
Цветок и смузи
В чем толковость?
Как в той сказке
О златовласке..
Только наоборот
Кто же войдёт..
Маша забежит
И всех развеселит.

на каждого 25 сплетен и литр пива,
дешёвый кусочек хлеба и рюмка водки;
в комнате пахнет мятой и кислой сливой,
на кухне мама готовит борщ.

нет домашнего, нет родного,
встать со стола и выскользнуть на балкон.
здесь всё странное, всё чужое,
отсюда до первого далеко.

странно чувствовать чужаком,
средь весёлой толпы родни:
но подумав, я понял то,
по отдельности все одни.

здесь на каждого литр пива,
а в отдельности — дом пустой;
разойдутся пустые сплетни,
и расстанешься ты с толпой.

сколько б не было в крови рОдного,
пусть всё это — твоя семья,
это чувство, пусть, чужеродное,
не покинет, увы, тебя.

Граница -
Стена,
У которой спина.
Государства лица -
Глаза, брови и щеки,
Пишущая рука.
Шелк и
Печатается новая строка.
Парламент -
Мозг, обдумывающий слова.
Реки -
Строки стиха.
Рейки
На двери -
Разделение стекла
На сектора.
Местный народ -
Блики
Окна.
Бунтарей не бывает.
Страна спит.
Если собака лает -
Это другое измерение говорит
О себе,
О небе -
Пледе,
О леди,
Гуляющей за гранью рамы
Окна.
На руке её шрамы -
Ножа
Следы.
Слышишь ты
Зов страны?
Или ины
Твои миры?
Или пьяны
Полушары?