Смотрю, Сережа, я в твои глаза.
В них столько грусти.
Неведомой, израненно - живой.
Ты вылиться в стихах ей, как всегда, допустишь.
И потекут ручьи словесные рекой.
Родные нивы, золотые рощи.
В осенней свежести прекрасная листва.
Березы белые, - известный почерк.
Неутомимо - хулиганского пера.
Уж много лет в плену я твоего таланта.
Он манит и зовет щемящею тоской.
Одной мы крови. Я пишу тебе, как брату.
Хоть не прочтешь фривольности такой.
Читаю с упоением любую строчку.
Твоей рукой написанной давно.
Душа неистово болела. Знаю точно.
И не откроет истины фальшивое кино.
А "Черный человек"? Какая боль сердечная!
В ней грозы, бури и былая стынь.
И отношение бесчеловечное.
Слепая участь, - быть веселым и простым.
И я обманывать тебя не смею. Слишком.
Украдкой залегла забота в сердце мглистом.
Отчего прослыл ты шарлатаном?
Отчего прослыл ты скандалистом?
Средь людей ты дружбы не имеешь.
Ведь иному покорился царству.
И любому кобелю на шею.
Ты готов отдать свой лучший галстук.
И теперь ты уж болеть не станешь.
Одиноким вечно... Сердцем мглистым.
Оттого прослыл ты шарлатаном.
Оттого прослыл ты скандалистом.
Роковая на нем печать". В этом он весь!
Пальцы в рот — и веселый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.
Ах! какая смешная потеря!
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я в бога верил.
Горько мне, что не верю теперь.
Золотые, далекие дали!
Все сжигает житейская мреть.
И похабничал я и скандалил
Для того, чтобы ярче гореть.
Дар поэта — ласкать и карябать,
Роковая на нем печать.
Розу белую с черною жабой
Я хотел на земле повенчать.
Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились —
Значит, ангелы жили в ней.
Вот за это веселие мути,
Отправляясь с ней в край иной,
Я хочу при последней минуте
Попросить тех, кто будет со мной, —
Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать.