Средь зыбучих болот

Средь зыбучих болот в мглистой полночи душного лета
Я вдруг оказалась без голоса, света и сил бесконечно одна
В голове, затуманенной страхом и дикою жаждой рассвета,
Склизко вспузырилось знание - путь мой к могиле без дна.

Болото глухое, с версту, вот слепая тропа без изгибов и взъемов.
Полынью с репьями осыпана, мхами пружинит земля.
Туманом слезливо-прилипчивым грезится смрад водемов,
Трясина уставшая жухлые травы гниеньем хранит от огня.

Здесь век неизменно-смолистая тяжесть застыла коричневым цветом.
Янтарного нет - Солнца свету никак не продраться сквозь заросли лет.
Коль сможешь вдохнуть - закричи, тишины постоянство послужит ответом.
Коль сможешь вдохнуть - на ветер и воздух здесь строгий запрет.

Когда ослабляет железную хватку свою боли оцепененье
А духота и тумна забвение крик заглушают на подступе, горло забив
Рождается полуслепое дитя безысходности, тления и сожаленья,
Душу пронзает, терзает, багровым ковром орашая болота отлив.

И вот настает час прощанья с потерянным - акт примиренья со смертью.
Не можешь обнять или в слове последнем боль расставанья излить.
Ты стерт, ты заглушен, заветрен, утерян судьбы круговертью.
И тяжесть отчаяния в клетке грудной ты обязан надежно глушить.

Идёшь по тропинке, репей с каждым шагом одежду цепляет колючками,
Полынь осыпает тебя жёлтым цветом пожухших в трясине цветов.
Подходишь к могиле, с собою несёшь груз вины, как животное вьючное.
Усталость, укутавши пледом, слегка заглушает звон страха оков.

Дна не видно. Ты делаешь шаг. Трясина сытости вой издает.
Исчезаешь. Палач получает награду и почестей звук за твое обнуление.
Венок иль костер погребальный в лодке, влекомой волною, не поплывет.
Не останется памяти. Ты, как и все, что тебя окружало - лишь сна отражение.

Радости полон палач, он сегодня пирует. Подачка за верность топырит раздутый карман.
Он, как всегда, проявил и служебное рвенье, и преданность кормчему.
Да, чуть слукавил, чуть выдумал. Душу не тянет столь лёгкий обман.
Хозяин уже обустроил все так, чтобы лицо палача совестью не было скорчено,
Чтоб не влачил он груз осознания скудости мысли своей
И не считал, скольких предал трясине.
И жил, пока нужен.

Так выпьем же за палача!