Смертная казнь

На площади, у серых стен немых,
Устав, от долгих ожиданий, затяжных.
В прохладный полдень люд толпился,
Высматривая смертника, изрядно утомился.

Услышав лязг стальных дверей,
Взор устремили вдаль, на палачей,
На исхудавшего унылого мужчину,
С лицом, изъеденным глубокими морщинами.

Брел медленно, роняя слезы пленник.
За ним молясь с иконой, шел священник,
Слова прощальные насилу подбирал,
В загробный путь он «сына» провожал.

Мужчина шел неспешно, озирался,
Будто хотел он с кем-то попрощаться.
Искал кого-то средь немой толпы,
Но не нашел лица знакомого, увы.

Палач взял в руки толстую бечевку,
Веревкой лезвие поднял и закрепил защелкой.
Мужчину уложил на деревянную скамейку,
Не стал снимать с него худую телогрейку.

Ремнем он тело хрупкое скрепил,
А шею между досок разместил,
Рычаг зажал в могучий свой кулак
Как статуя застыл, ни сделав шаг.

Разрезал звонкий голос тишину:
«В конце концов признал и вор свою вину.
Ну что ж пора!», - судья сказал
«Час искупления настал»!

Стремглав скользнула гильотина.
Мощна. Сильна. Страшнее чем лавина.
Упала камнем. Бешено. Стремительно.
Восторг и ужас вызвала разительно.

Косое лезвие легко прошло сквозь плоть,
Центнер железа и коня легко убьет.
Безжизненное тело кровью истекает,
А в стороне глава лежит, от жизни отдыхает.

Толпа зевак, как пчелы, загудела,
Не расходилась, зрелища хотела…
Раскатом разда́лся пронзительный крик:
«Расстроил меня быстрой смертью мужик!

Уж лучше б его на дровнях сожгли,
Мы бы тогда насладиться смогли!
Адскими болями, криком и стоном»
Кто-то басил негодуя, с укором.

Громко выкрикивал, каждый желание,
Чувства забыты и сострадание.
«Надо б его на кол посадить»!
«Нет, не на кол, а камнями забить!»

«Лучше бы в чан опустить с головой
И окатить кипяченой водой!»
«Лучше б повесить его за ребро,
Вот так умора! Было б смешно!»

Гнев затуманил людские умы,
Праздник устроили возле тюрьмы.
Ропот несется по площади эхом,
Доносятся крики с пугающим смехом.

Только в сторонке парнишка один,
Плачет навзрыд убиенного сын.
Горе его поразило вдвойне:
Папина смерть и крики в толпе.

Шепчет он тихо и к телу идёт
Детский невинный вопрос задает,
«Как мог допустить ты всевышней беду,
За то, что мне папа ворует еду?

За то, что на рынке он хлеба украл?
Всего лишь за это его наказал?»
Вопросы измучили парня вконец,
На землю приник, где лежал и отец.

О́бнял с любовью остывшее тело
Без устали шепчем, им тьма овладела:
«Как мог допустить ты всевышней беду,
За то, что мне папа ворует еду?»

Слова без конца повторяет в бреду,
Понять все трудней их, но они про еду…
В сторонке лежит одиноко глава,
Пристально смотрит на сына она.

Басом раскатным послышалось громко:
«Люди, опомнитесь! Пощадите ребенка!
За что его небо кара́ет смальства́?
Без матери рос он, теперь без отца!»

Вихрем умчались пчелиные звуки,
Вмиг все прозрели, взирая на муки,
Те, что застыли на лике отца,
Те, что постигли разум мальца.

А через несколько дней у могилы,
Толпились все те же и хоронили.
Безмолвием их поразила кончина,
Отца убие́нного и малого сына.