Я опущусь на камни эти,
Где у воды нет никого,
И где лишь в маленьком просвете
Луны влиянье велико.

Тут нет моих забот обычных:
И слёз, и горя, и любви,
Побед великих и трагичных,
Измазанных в чужой крови.

И жизнь, и смерть, ничто не вечно, —
Любви бескрайней есть конец,
Когда однажды бы беспечно
Ты встал под праздничный венец,

Когда узами бы связался,
Когда беспамятно любил,
Но лишним вдруг ты оказался, —
Невесту дух других манил.

Тут, у воды, и под луною,
Я буду сердцу честен,
Я буду счастлив и душой
Отнюдь не буду лестен.

И в этом одиноком сне,
Что стал моей мечтой,
Быть может, в этой тишине
Навеки я б обрёк покой.

Я дни и ночи в размышлениях
С тоскою в сердце провела,
И в этих горестных мучениях
Пыталась подобрать слова.

Я села и письмо с душою
В потёмках мрака написала,
Забывшись тишиной ночною,
Что надо мной тогда стояла:

“Тебя, любимый, не забуду,
Ты самый мой желанный сон,
В тоске моей порой минуту
В меня ты кажешься влюблён...

Но слёз моих рекою смоет
Те наваждения—тот роман,
И только в сердце упокоит
Любовь к тебе—дурной обман.

Я вспоминаю с сожалением
Твой лик, что светом для меня,
Единственным стал убеждением,
В очарования миг пленя.

И до сих пор в счастливой неге,
С улыбкой вспоминаю ту зорю,
Как на рассвете там, на нежном бреге,
Открыл ты душу мне свою.

Когда клянясь в любви глубокой,
Ты мне, смущаясь, преподнёс,
Борясь в душе своей с тревогой,
Букет из ярко красных роз.

Но до сих пор, в слезах отчаяния,
Всё вспоминаю вечер тот,
Слова пустого обещания,
Пророчащие мне исход.

Я помню ночь с тобой пустую,
Где у реки в несчастной мгле,
Вдруг рассказал бы что другую
Уверенно ты предпочёл бы мне.

И я порой хочу украдкой
В твою судьбу взглянуть теперь,
Себя я мучаю догадкой —
Ты в браке стал счастливей с ней?

И не могу простить терзаний,
Что ты навлёк на тяжкий путь,
И в море прошлого изгнаний
Спокойно дал мне утонуть...

Пишу тебе, не знаю больше,
Кому еще могу сказать,
И для кого признаний ноша
Не будет годы угнетать.

Я не могу нести отчаяния,
Что на душе моей крестом
Повисло после расставания,
Всё снова видясь в сне мельком.

И десять лет в тоске унылой
Я за твоей спиной слежу,
Когда в толпе вдруг образ милый
Я взглядом бренным нахожу.

И вот теперь, с тобой прощаюсь,
Не совладев с обиды силой,
И у реки той, оступаясь,
Еще одной врасту могилой...”

Пройдёт мгновение у речки,
Я окунусь в той синеве,
Не удостоившись и свечки,
На дно уйду в хрустальной мгле.

И вот, тогда я птицей стану,
Опять вернувшись к той реке,
Я почему-то вдруг застану
Знакомый облик вдалеке...

Я слов услышу тихий шёпот,
Когда письмо ты сжав в руке,
Себе твердя суровый ропот,
Вдруг спустишь слёзы по щеке.

И на колени встав на землю,
Подаришь мне букет из роз,
Где испокон веков мы дремлем
В реке из одиноких слёз.

“— Тебя забыть хотел годами,
И вот теперь покой утрачен,
Я должен справиться с грехами,
Из-за каких твой путь был мрачен.

Но были молоды с тобою,
Ты сном ко мне пришла тогда,
И я поклялся головою,
Что буду верен навсегда.

Но этой веры не хватило,
Решил отец наедине, —
С тобой несчастье мне грозило,
И он нашёл жену уж мне.

Пойти не мог я против воли
Отца, кому обязан жизнь,
И расставание тяжкой доли
На землю дух велит спустить.

Хотел я, чтобы ты считала
Меня изменщиком, и вновь
По мне печально не страдала,
Со мной не видела бы снов.

Годами я мечтал о встрече,
Но знал, что не простит жена,
И вот теперь тебе я свечи
Принес из полном счастья сна...

Мне не найти теперь прощения,
Пусть тысячу зажгу свечей,
В реке я вижу отражение
Тех слёз твоих родных очей...

И в этом омуте глубоком
Я не помог тебе, не спас,
И в этом горе одиноком
Твой образ милый мне погас.

Я по воде спущу надежду —
Букет из ярко красных роз,
Но не смогу я жить как прежде —
На веки я к земле прирос.

Я не люблю свою жену,
Я о тебе мечтал года,
И лишь надеюсь, что усну
И не проснусь с ней никогда.”

Он встал с колен и поневоле
К реке вдруг быстро зашагал,
Но птичий рой его до боли
От вод священных в спину гнал.

И в этой своре птиц поющих,
Где песни о былых ночах,
Прочь прогоняют принцев лгущих,
Что у могил соврут в речах.

Что будут каять о прощении,
Что не возьмут свою вину,
И, наконец, кого в ведении
Птиц караван толкнет во мглу...

Зимой в блокадном Ленинграде
Мороз людей сбивает с ног,
И в этом буйном снегопаде
На смерть их верную обрёк.

Они идут, едва живые,
К реке в промозглой темноте,
Они идут, и не впервые
Дорога гаснет в черноте.

Осталось их немного — десять,
И каждый умереть готов,
И каждый путь готовый срезать,
И утонуть в глуби снегов.

Их холод лютый донимает,
Глаза им не поднять с земли,
Но каждый тихо в лад шагает,
Неву увидевши вдали.

Вдруг мальчик маленький устанет,
Он в бездну черную падёт
И, кажется, уже не встанет,
И непробудным сном уснёт.

Положат мальчика на сани,
Накроют чем-нибудь его
И в мёртвой памяти тумане
В тиши зароют глубоко.

Он будет не один закопан —
В земле тут и отец и мать,
Сестра, быть может, в одиноком
Загробном мире будет ждать.

В то время в страшном Ленинграде,
Где голод тоже валит с ног,
У всех живых людей в блокаде
Хоть кто-нибудь в земле полёг...

Там, где мороз проходит лютый,
И где снега сбивают с ног,
Где холод сильным ветром дутый,
Где каждый жизнь свою берёг.

Тут, заходя за уголок,
От бурь свирепости трясясь,
С последней спичкой коробок
Сжимают, умереть боясь.

И на снегу под слоем белым,
Укутавшись в большой тулуп,
Тут кто-то песню онемелым
Вдруг гласом спустит тихо с губ.

Тут девочка лет десяти
Поёт ту песню ледяную,
И, сбившись с верного пути,
Они с семьёй бредут вслепую.

И сквозь сугробы, что горами
Ей кажутся, и где леса
По кроны поросли снегами
И обойти никак нельзя.

Она идёт, слегка хромая,
Под нос поёт она себе,
Но с каждым шагом уставая,
Склоняясь медленно к земле.

Родители в снегу по пояс
Повязли, и теперь она
К ним ляжет и, пургой укроясь,
Не станет их будить от сна...

И коробок она достанет,
И спичку тонкую зажжёт,
Но тут рука её устанет,
И спичка на земь упадёт.

Теперь лежит в снегу уныло,
В последний сон свой уходя,
Тут тело, что совсем остыло,
В морозе кости холодя...

На век связали нас оковы,
И по протоптанной тропе
Для нас идут пути суровы,
Что стали прихотью судьбе.

Мы шагу лишнего не ступим,
Мы слов запретных никогда
Судьбе не скажем, не забудем
Мы чёткого пути следа.

Положено нам, без сомнений,
Дорогой долгой до конца
Идти без счастья и прощений,
С душой последнего лжеца.

Нам этой лжи покой прекрасный,
Что предначертан ране был,
Что изменить совсем не властны,
Лишь смерть в бою с собой сулил.

В сомнении, быть может, томно,
Свернув с протоптанной тропы,
Нам небеса бы благосклонно
Сменили путь былой судьбы...

Я помню небо в час парада
И гимн, что гордо был воспет,
Но помню снег в крови солдата,
И не всходивший тот рассвет.

Мы победили в этой битве,
Но я не знаю почему,
В людей живых глухой молитве
Я вижу слёзы наяву.

Я сел подальше от парада,
В кругу цветущей той весны,
И вынул гильзу от снаряда
С потрёпанной родной страны.

Ко мне солдат, склоняясь, молвил:
"Тебя не ждёт никто с войны?"
И слов своих тоски неволен:
"И ни детей нет, ни жены?"

А я в смятении душевном,
Ещё сильней склонясь к земле:
"Я в этом мире слёз забвенном
Один остался в тёмной мгле...

И из-за страшного облома,
Кем был наш город поражён,
Меня никто не встретит дома,
Что был с родной землёй сведён.

Была жена, и были дети"—
Я тихо отвечал ему.
"И в час ночной в печальном бреде
Пойду могилу обниму..."

Я уповаюсь в той надежде
Тоской нелепых дней судьбы,
Пускай не будет так, как прежде,
Пускай слепы мои мольбы.

Культура с каждым днем все больше
Теряет важность для людей,
И в пирамиде Маслоу можно
Убрать "ненужную" ступень.

Скульптуры из под рук работы
Не вызывают восхищения,
Изысканных мелодий ноты
Подвержены изощерениям,

И с каждым днем язык родной
Теряет мудрость вековую...
И обретает стиль чужой,
Манеру бренную, дурную.

Собор и церковь от мячети
Не могут отличить теперь,
Совсем немногие на свете
Знакомы с правилом манер.

И может быть с течением дней
Не вспомним вековой культуры,
Но вдруг во мгле пустых речей
Рассыпятся людей фигуры.

Мы жизнь свою и в грош не ставим,
Пороки нам даны с рождения,
И лишь святую душу славим,
Пройдя рабами поколения...

И мы в земле стоим по плечи,
Ловя глазами летний зной,
И нам чужда культура речи—
Для нас свободы дух мечтой.

Гомера нам не доводилось
Прочесть за свой тяжелый век.
И то, что нам совсем не снилось,—
Стал Новый принятым Завет.

Но тяжбы лет слепой работы,
В бессилии глухом года—
Нас одолели тяжб заботы
От непосильного труда.

И сгорбившись в пыли пустынной,
Мы вдруг бежать решим, но тут
Порыв окончится могильной
Плитой, где слезы истекут...

И мы на всё глядим угрюмо,
Наш крест зовут они судьбой,
И этой бренной жизни дума
В посмертии найдёт покой.

От этой веры отрекаюсь,
Надежды больше не ищу
И на коленях я не каюсь,
И впредь прощенья не спрошу.

Я по земле пройду унылой,
Где кровь и кров людей других,
И для кого она могилой
Вдруг стала без креста святых.

И здесь, под этой толщей пепла,
Услышу крик людей живых,
Увижу, как земля ослепла,
Не вынеся страданий их.

За веком—век, и слой за слоем,
Тут из костей во мрак ночей
Годами обрести покоем
Желают души тьмы черней.

И по церковным тем уставам
Они грешны и виноваты,
Что мирным предпочли расправам
За Родину убить солдаты.

Они судьбой чужой, жестокой,
Живьем закопаны в земле,
И в этой бездне слез глубокой
Позор убийства на челе.

Не упокоиться героям
Тех прошлых буйных лет войны,
Где по сырой земле их строем
Опять сражения слышны.

И вот теперь, ударив сильно,
Враги расколят крепость ту,
Где в ожидании смерть с повинной,
Солдат письмо писал в гнету:

"Я тяжкий крест несу спиною:
И грех, и боль—войны утрату,
И не моя мне жизнь мечтою—
Потомков жизнь важна солдату.

И летописи тех веков,
С санскрита ли, с латыни,
До наших дожили годов
Под верой у святыни.

Вот только смысл свой утратив,
Они насмешкой на стене,
Какой-нибудь собор украсив,
Пророчат слезы горя мне..."