Венозные язвы
Черноокой луны
Промозглые спазмы
Ночной тишины
Под бархатом сна
Открываются окна
С небес кровоточат
гниющие мертвые звезды

Под пологом укроюсь
Нестерпимая боль
Врезается в мысли
Я теряю контроль

Спаси-сохрани
Уже не помогает
Здесь времени нет
И жизнь догорает
Последний лоскут
С многострадального тела
Что вышло из праха
Подвержено тлену

Укройте меня деревья и травы
Спасения нет и нету пощады
Змеиной тропой выстелен путь
И смерть за спиной
Не дает продохнуть

Что скрывается за дверью?
Шепчут что ветра, дожди?
Ищем чуждые пространства,
Позабыв найти ключи.

Этот мир нам опостылил,
Скверно светят фонари,
Не рассеют этот сумрак,
И не смогут провести.

Что влечет нас в эти дали?
Что за импульсы внутри?
Для чего рассвет встречали,
Не пройдя и пол пути.

По костям,
По чуждым судьбам,
Выстлан путь,
В один конец,
Не вернемся
И не вспомним,
Не зови и не ищи!

Рано духом мы воспряли,
Силы кончились, ушли,
В бесконечном ожидании,
Рушились мои мечты.

И ни чем не отличались эти земли,
От других,
Этот мир такой же мертвый,
И пластмассовый внутри!

За окнами зима,
Белым бело от снега,
Разбиты зеркала,
А значит дверь закрыта.

Не выбраться теперь,
Из личностного Лимба,
Однообразный день,
Страшнее героина.

Но все, увяз в тоске,
Не вырваться из плена,
Лишь мысль о петле,
Росла внутри и грела.

Что делать, если нет
Надежды на спасенье?
И каждый новый день,
Несет в себе забвение?

И краски потускнели,
За окнами тоска,
И пресловутый день,
Скрывает пелена.

Транслирует печаль,
Не светит и не греет,
Остаться в нем не жаль,
Но что это изменит?

Кровавое облако вещих снов
Пробуждает внутри священное слово
И в бархате ночи срывает покров
Таинственных знаний чужеродное эхо

И нету живых среди мертвецов
Способных сроднить свою сущность и веру,
Среди окаянных, бездушных голов,
Пробьется росток, что тянется к небу.

Пластмассовый мир, увы мертворожденный,
Закованный в рамки своего бытия,
Врожденный дефект, воспринимается нормой,
Печальный пример, что жить так нельзя.

Но кто нас услышит, среди большинства?
Лишенных сознания, совести, чести,
Стокгольмский синдром, лавиной дерьма,
Прольется за шиворот пропавших без вести.

Одна мимикрия с подменой понятий,
За гранью любого добра или зла,
Безвольные куклы, тряпичные бляди,
Готовы продать за бесценок себя.

Среди бутафории и декораций,
Так трудно себя отыскать и простить,
За то что способствовал всей этой грязи,
В себе человека навеки убить!

Подобно мотыльку, летящему на свет,
Нас манит что-то скрытое во мраке,
Не любопытство и не праздность, нет!
Лишь зов души забившийся в экстазе.

Не сберегли и поминай как знали!
Со всех сторон лишь серость и тоска,
Простор открыт, но нас туда не звали,
Не доросли, а метим в небеса.

Конечно, грустно сознавать всю мерзость,
Что полнит черствые сердца,
Но что поделать, телом здесь застряли,
Когда к свободе тянется душа.

Остановись, замедли если можешь время,
Перечеркни что было и что есть,
Ты можешь думать, что тебя прокляли,
Что обрекли на прозябание здесь.

Лишь краски детства способные согреть,
Воспоминания о беззаветном счастье,
И так приятно, что остался след,
В душе без зависти, без злобы и отчаянья.

Порой мы не умеем жить, сгораем на свету,
Порой не виден свет в конце тоннеля,
И развеваем прах былого на ветру,
Приносим в жертву собственную веру.

Крамольным яблоком
Подавились Адам и Ева
Срыгнули в пустоту все сущее
А потом народился ты
Калека с культями вместо ног
Что будешь делать?
Чем заниматься?
Спрашивали они
Повсеместно пряча лица
В тугие карманы
Дырявых пиджаков
Гробовых сквозняков
Разгоняли тучные облака
Красили стены
Приснившейся радугой
Вот такая она
Неприглядная
Жизнь как правда
Во главе стола