Небесной розовою нитью

Небесной розовою нитью,
Сошью любовь я в тех краях.
Где рвется больше твоей мыслью,
А мы владеем на паях.

И строчки так не выделяясь,
Скрепили против или за.
И ты посмотришь удивляясь,
А ведь была и не права.

И лепестками белой розы,
Смывая розовую тушь.
Зачем ронять напрасно слезы,
Я ведь теперь хороший муж.

Вернем ушедшие года

Реальность рвет на части мысли,
И нет надежд, нет перспектив.
Но мы оттуда с вами вышли,
Где был другой хороший мир.

И он придет еще надежней,
Еще красивей, чем тогда.
Нам только выжить осторожно,
И будем строить города.

И вновь уверенностью гордой,
В порыве правды, и добра.
Мы, возносясь своей свободой,
Вернем ушедшие года.

Не любому ведь эта честь

Васильками синь в небе с проседью,
А кругом лежит мать земля.
Рушники в окне в крестик росписью,
На завалинке ты и я.

И любовь кричит, вьется ласточкой,
Ей пониже бы да к дождю.
И зажжется свет в сердце лампочкой,
И скажу тебе - я люблю.

Родники несут воды вещие,
Из глубин того, что и есть.
На колени пасть в ноги к женщине,
Не любому ведь эта честь.

В груди моей (романс)

В груди моей цветок из лилий,
Завял давно или угас.
И сколько мне еще усилий,
Чтобы любовь свою я спас?
И сколько мне еще усилий,
Чтобы любовь свою я спас?

Горит пока свечой заката,
Моя притушенная страсть.
Она одна лишь виновата,
Что не дает мне не пропасть.
Она одна лишь виновата,
Что не дает мне не пропасть.

Гонима мгла дыханьем ветра,
И холодит, и бросит в жар.
Моей душе так мало света,
А ей так хочется пожар.
Моей душе так мало света,
А ей так хочется пожар.

И искры те, что улетели,
Тепло забрали в небеса.
Мы ведь с тобой любви хотели,
И где теперь те чудеса?
Мы ведь с тобой любви хотели,
И где теперь те чудеса?

Стрелой, пронзив границы счастья,
Разрушив сказочный тот миг.
Шаль по плечам ты ждешь ненастья,
И отраженьем только блик.
Шаль по плечам ты ждешь ненастья,
И отраженьем только блик.

Перышко чистое (романс)

Перышко чистое белое, белое,
Белой лебедкой случайно забытое.
В воздухе кружится счастьем омытое,
В страхе своем неестественно смелое.
В воздухе кружится счастьем омытое,
В страхе своем неестественно смелое.

Сядет оно на плечо осторожное,
Ткани заморской ткачихою сделанной.
Та, что под тканью сама стала преданной,
Как им двоим разрешить невозможное?
Та, что под тканью сама стала преданной,
Как им двоим разрешить невозможное?

Ловко смахнуть его лайкою белою,
Пусть улетает в просторы далекие.
Будут потом ведь они одинокие,
Ей до скончания каяться девою.
Будут потом ведь они одинокие,
Ей до скончания каяться девою.

Серебрятся белой дымкой купола

Серебрятся белой дымкой купола,
Проплывая величаво в облаках.
Медью звонкой разлетается молва,
Что носил тебя вчера я на руках.

Одинокая хрипит в тоске гармонь,
Заедают через кнопку голоса.
Я прижал к щеке своей твою ладонь,
У тебя скатилась бусинкой слеза.

Запоздалая она ведь навсегда,
И летит, и поднимает над землей.
И искрятся счастьем радостью года,
Освещая будни розовой зарей. Серебрятся белой дымкой купола

Серебрятся белой дымкой купола,
Проплывая величаво в облаках.
Медью звонкой разлетается молва,
Что носил тебя вчера я на руках.

Одинокая хрипит в тоске гармонь,
Заедают через кнопку голоса.
Я прижал к щеке своей твою ладонь,
У тебя скатилась бусинкой слеза.

Запоздалая она ведь навсегда,
И летит, и поднимает над землей.
И искрятся счастьем радостью года,
Освещая будни розовой зарей.

Однажды

Однажды счастливый и мокрый,
Я шел под дождем босиком.
Себя я считал уже взрослым,
Но годы считал пустяком.

И быстро они пролетели,
Успеть бы остаток поймать.
Тогда мы так сильно хотели,
Теперь остается лишь ждать.

Смотреть величаво и гордо,
Что там совершить не сумел.
Кому-то ведь было угодно,
Чтоб правдой в глаза ты смотрел.

В воздушном платье босиком

В воздушном платье босиком,
Раскинув розовые косы,
Заря промчится холодком,
Сбивая утренние росы.

И по траве, и по цветам,
Она бежит едва касаясь.
К пологим речки берегам,
Своим дыханием ласкаясь.

И свет за ней… Приходит день,
И платье синью растворится.
И в небе розовая тень,
В кусочки ткани превратится.

Стирает грани тишина

Стирает грани тишина,
Между тобой и тем, что было.
В окне холодная луна,
И на душе моей постыло.

Свернулись нежностью слова,
И потерялись за диваном.
Желтеет осенью трава,
А я пьяна любви дурманом.

И признаваться не хочу,
Боюсь сама себя поранить.
Минуты счастья откручу,
Оставлю их себе на память.

На черном небе белый всплеск,
И дымка сине-голубая.
И время только для утех,
Я обнаженная нагая.

Счастье нахлынуло снова

Там на подмостках мечты,
Где зарождаются зори.
Крыльями у высоты,
Пишутся главные роли.

След, потерявшие дни,
Блеск холодеющей стали.
Гаснут за нами огни,
То, что с тобой поджигали.

Свет проникающих глаз,
Боль оброненного слова.
Все нам понятно без фраз,
Счастье нахлынуло снова.

На повороте раненой судьбы

На повороте раненой судьбы,
Когда еще болела сильно рана.
И зацветали яблоней сады,
Она была тебе так сильно рада.

И первый поцелуй что наугад,
И дрожь тебя уже не покидала.
Слова шептал любые невпопад,
Она, видать, тогда со мной играла.

И лунные сиреневые сны,
Пригоршнями бросал в ее корзину.
Как мало или много у весны,
Мне быстрей дождаться теперь зиму.

Старый листая роман

Ночь, приодевшись как день
В белый цветной сарафан.
Речкой бегущих огней
Под ноги ляжет туман.
Заревом спелой зари
Золотом льется обман.
Тенью горят фонари
Старый листая роман.

Березка белая одна

Березка белая одна,
Обрыв, река и рядом поле.
Как оказалась здесь она,
И как ей быть теперь на воле?

Краем поля васильки,
Белые ромашки.
От березовой тоски,
Разлетелись пташки.

А за рекой ольховый лес,
Шумят деревья обнимаясь.
Зарос кувшинками весь плес,
А ей слезами обливаясь.

Краем поля васильки,
Белые ромашки.
От березовой тоски,
Разлетелись пташки.

И тосковать о той судьбе,
Дождем весенним умываясь.
И ветерок позвать к себе,
И солнцем ранним обжигаясь.

Краем поля васильки,
Белые ромашки.
От березовой тоски,
Разлетелись пташки.

Смотреть, как там течет вода,
И шепчет что-то ей родное.
Ей одинокой быть всегда,
Глядясь в то небо голубое.

Краем поля васильки,
Белые ромашки.
От березовой тоски,
Разлетелись пташки.

Обрыв ее и муж, и брат,
Он на плечах ее лелеет.
И на руках носить бы рад,
Но их к несчастью не имеет.

Краем поля васильки,
Белые ромашки.
От березовой тоски,
Разлетелись пташки.

Отгоревший огонь (романс)

Отгоревший огонь опустился на землю,
В нем небесная радость нашла свой приют.
И вода от него разливается твердью,
И точеные рампы зовут, и поют.
И вода от него разливается твердью,
И точеные рампы зовут, и поют.

Одинокие дни в пламенеющей ночи,
Обретут неземной долгожданный покой.
И плывут над землей чьи-то синие очи,
Облака высоко тихо машут рукой.
И плывут над землей чьи-то синие очи,
Облака высоко тихо машут рукой.

И бескрайняя синь сарафанами света,
На ромашковый плед бросит яркий цветок.
И ты так холодна скоро будешь согрета,
Он прижмет на груди у тебя лепесток.
И ты так холодна скоро будешь согрета,
Он прижмет на груди у тебя лепесток.

Синева закружит над березовым летом,
Колокольная удаль плескаясь летит.
И уносится в даль завороженным ветром,
Что душа еще наша хранит, и манит.
И уносится в даль завороженным ветром,
Что душа еще наша хранит, и манит.

Мне по щеке твоя коса

Мне по щеке твоя коса,
Хлестнула боль переживаний.
Рукой закрытого лица,
Не хочешь ты воспоминаний.

Кусков случайной тишины,
Ночной сиреневой прохлады.
И летней спелой синевы,
И зорь небесных маскарады.

Дышали губы на губах,
Той чистотой, что мы носили.
А из пластинки старой Бах…
Себя теперь мы не простили.

И вялость слов, и нежность рук,
Колосья спелые пшеницы.
Уносит нас симфоний звук,
Щебечут розовые птицы.

Переживания генерала

Моя жизнь от курсантской шинели,
До больших генеральских погон…
Сколько раз пули рядом свистели,
Но один у солдата закон.

Смерть ничто, где главенствует совесть,
Часовым на посту твоя честь.
За убитых друзей только горечь,
И ранений своих мне не счесть.

Не забыть как, сгорая, мы жили,
И в кармане последний патрон…
Мы по лезвию бритвы ходили,
Оставляя себя на потом.

Занавесками сгорбилась память,
Ржа разъела отдельным мозги.
И спешат нашу правду охаять,
Не боясь, обнажают клыки.

Рухнул мир… У подножия время,
На коленях скулит пустота.
Вновь нести непосильное бремя,
Заполняет собой чернота.

Что же Вы мои верные братья,
Позволяете там на верху?
Смерти Ваши гарантом у счастья…
А его превращают в труху.

Что-то тучи озлоблены стали,
Льют дождем леденящий кисель.
И ни как мы такое не ждали,
Летом вдруг налетела метель.

Начало войны

Аккорды первые гитары,
Слегка коснулись тишины.
И замирают робко пары,
На звук настроенной струны.

И переливами играя,
И поднимаясь, и летя.
И вдруг мелодия другая,
Накроет счастьем небеса.

И как она потом запела,
Ночь, разрывая пополам.
Природа явно не хотела,
Войны совсем увидеть срам.

И закрывая стаи тучи,
Летят фашистские кресты.
В своем надмении могучи,
Сжигая святости черты

И рев и вой, и лязг железа,
Одной сплошной стеною дым.
Зияет огненная бездна,
И умирать им молодым.

И зазвенит струна набатом,
Внутри у каждого из них.
Себя на смерть повел солдатом,
И воевал там за двоих.

Гробами братские могилы,
Не избалованы совсем.
Кругом оставлены руины…
Скажи нам Господи зачем?

Зачем война, разрушив веру,
Или сильней ее сплотив?
И почему не знаешь меру,
И, наконец, какой мотив?

Воспоминания солдата

Вдоль дороги дрожала листва,
Соловей все пытался запеть.
Это первая наша весна,
Когда мира не нужно хотеть.

В воздух, выпустив тысячи пуль,
Тишина нам совсем не нужна.
Нас сжигали огнем в чреве бурь,
А теперь отгорела война.

Сколько раз приглашали мы смерть,
Вызывая огонь на себя.
Сколько раз мы могли умереть,
Но за нас умирали друзья.

Холодит обгоревшая даль,
Там застывшие лица солдат.
И теперь мне их искренне жаль,
А тогда выполняли приказ.

Вижу, как поднимался один,
И с гранатой на вражеский танк.
А другой, выплывая из льдин,
Атакует враждебный рейхстаг.

Сколько их безымянных и нет,
Полегло по дорогам войны.
Только вы не забудьте ответ,
Они умерли ради страны.

У Победы нет слез

У Победы нет слез,
Плещут реки воды.
И по коже мороз,
Мы ушли от беды.

Устояли, смогли…
И сгорая в огне,
Свою честь сберегли.
Маршал наш на коне…

Горя стелется степь,
От разрух и потерь.
Мы сумели стерпеть,
Только что же теперь?

Одичалые дни…
И сомнения червь,
Засылают они,
И ложатся как тень,

На истории суть,
Искажая всю быль.
Растекается муть,
Превращается в пыль.

И въедаясь в глаза,
Путь находит в сердцах.
И сквозит пустота,
В недозрелых умах.

У Победы нет слез,
Плещут реки воды.
И по коже мороз,
Мы ушли от беды.

И счастье рядом

Сломалась стрелка у часов, сломалась стрелка,
И время точное теперь пойдет на час.
А на плече твоем так въедлива побелка,
По ней узнают, если нужно все про нас.

Тепло у печки убежит, тепло у печки,
И мой не греет старый летний сарафан.
А как стучат у нас с тобой двоих сердечки,
В любой момент взорвется внутренний вулкан.

Мороз кружится за окном, мороз кружится,
Поземкой белой заметая все вокруг.
Как угораздило обоих нас влюбиться,
И счастье рядом, и стучится в дверь испуг.

Семьдесят пять

Семьдесят пять,
Вспомним опять.

Как горела земля,
Выгорая дотла.
Билось море огня,
У России костра.

Скрежет танков и рев,
Свист снарядов, и пуль.
И заполненный ров,
Человеческих душ.

Враг стоял у Москвы,
Стар и мал, стали в строй.
Счастье русской весны,
Защитили собой.

Семьдесят пять,
Нам пришлось потерять.

Миллионы людей,
Взмыли в небо и там.
Крыльями журавлей,
Машут издали нам.

Их сегодня забыть,
Это значит предать.
Они могут простить,
Мы не сможем прощать.

В белом чистом снегу,
Отпечатками кровь.
Никогда не смогу,
Вырвать памяти боль.

Семьдесят пять,
Мы смогли устоять.

Ленинград, Сталинград,
Сквозь нельзя, но смогли.
И не ради наград,
Ради русской земли.

Мимо пропасти в ад,
Где грохочет огонь.
И ни шагу назад,
И не чувствуя боль.

Мир застыл как слеза,
Он бы мог и упасть.
Но избавит от зла,
Наша Родина Мать.

Семьдесят пять,
Верить и ждать.

Что наступит тот миг,
Муж вернется и сын.
Разрывающий крик,
Жив остался один…

И без ног, и без рук,
Возвращала война.
Человеческий звук,
Поглотит тишина.

Белых мраморных лиц,
Холод серой зари.
Поле красных гвоздик,
И горят фонари.

Семьдесят пять,
И нельзя поменять.

Мир безмерно скорбит,
И рыдает навзрыд.
Наше сердце стучит,
И никто не забыт.

Семьдесят пять,
Вспомним опять.
Семьдесят пять,
Нам пришлось потерять.
Семьдесят пять,
Мы смогли устоять.
Семьдесят пять,
Верить и ждать.
Семьдесят пять,
И нельзя поменять.

Мир безмерно скорбит,
И рыдает навзрыд.
Наше сердце стучит,
И никто не забыт.

Где оно настоящее счастье

Может все и не так как сказали попы,
После смерти её забирают.
Да и там, на верху райской нет красоты,
Наши души кого-то питают.

И земля не земля, здесь её только горсть,
Что внутри недоступного шара?
Может души опять нам, стараясь помочь,
На растопку идут самовара.

Чем добрей человек, тем просторней душа,
Больше света в ее будет массе.
Думать мне предстоит, торопясь не спеша,
Где оно настоящее счастье?

Улетает душа

Улетает душа,
оставляя недвижимым тело,
Где она обретет
для себя потом новый приют?
И подумать о том,
неизвестном хотя бы не смело,
Разве может она
там создать себе снова уют?

Может все-таки зря,
нас пугают таинственным адом,
Как зловещим огнем
пожирать здесь забытую плоть?
И завлечь может быть
нас хотят райским утренним садом,
И душистого хлеба
из печки отрежут ломоть.

На каплях слезы

На каплях слезы подвенечное платье блеснуло,
Росою упал посеревший холодный туман.
И сколько любви до него у неё утонуло,
В обвертку красивую грубо завернут обман.
И сколько любви до него у неё утонуло,
В обвертку красивую грубо завернут обман.

Журчали слова, проносились минутами годы,
И пыль оседала на памяти брошенных лет.
Устала она в свои годы от долгой свободы,
Ждала неминуемо свой долгожданный рассвет.
Устала она в свои годы от долгой свободы,
Ждала неминуемо свой долгожданный рассвет.

И розы у ног лепестками шептали – удачи,
Нахлынуло чувство, в него ворвалась сама жизнь.
И сжались в комок, покатились вчерашние плачи,
И судьбы навечно одною судьбою слились.
И сжались в комок, покатились вчерашние плачи,
И судьбы навечно одною судьбою слились.

В раю

Как-то русский мужик дверь открыл и в раю,
Те же люди, но все молодые.
Про себя он подумал, опять устаю,
Да и нервы уже не стальные.

Вроде лето стоит а, похоже, зима,
И трава зеленеет по снегу.
И Москва куполами блистает сама,
И дорога по самому небу.

Голос мягкий, спокойный из рая пропел,
Приглашает зайти для обеда.
Он покушать наверно не очень хотел,
Но понять захотелось соседа.

А кругом красота вроде был здесь вчера,
Серебрятся соломою хаты.
Не бушуют опять как в России ветра,
И земля эта чем-то богата.

Гонят волки копытное стадо к реке,
Олененок устал и отбился.
И клыки у шакала блеснут вдалеке,
Мир, и здесь не совсем изменился.

А налево вверху ружья громко палят,
Загоняют волчицу в капканы.
И попасть в нее пули свистя, норовят,
Налицо здесь все наши изъяны.

И богатство одних просквозит нищетой,
По дорогам босых, и голодных.
И соседство такое с такой красотой,
И движений его осторожных.

Тот, кто звал так радушно, куда-то пропал,
Почернело от копоти небо.
И огня он увидел зловещий оскал,
И шагать перестал уже смело.

Ведь и здесь все не так как мечталось ему
За сохою измученный парень.
И огнем, и крестом отгоняют чуму…
Говорит ему вежливо камень:

«Не спешите спешить у вас лучше, чем здесь,
Плоть и дух у вас там заедино.
Ты слова на весах своей памяти взвесь,
И тогда ты мне скажешь спасибо»

Какую начинаем мы главу

Следами затоптали полосу,
Что разделяла завтра и сегодня.
И скажет кто теперь на чистоту,
Ну, для чего была такая бойня?

В мозгах одних заточенная сталь,
И молотом стучат по наковальне.
И поедает прошлое февраль,
И мысли расплескав на дне в стакане.

Задумаешься, свесив голову,
И лоб сдавив, до белизны в коленях.
Какую начинаем мы главу?
И изводя себя в своих сомненьях…

Не расплескалась вся России сила

Черпает силу русская душа,
В березах белоснежных и рябинах.
И поплывет восходом, не спеша,
Зарею краснощекой на картинах.

Обидами натертые полы,
Блистают разноцветные паркетом.
И терпит она только до поры,
И не живет одним только советом.

И даль свою в просторах, растворив,
Надеждами останется для мира.
Отлив уйдет и вновь вдохнет прилив,
Не расплескалась вся России сила.

По застенкам обугленных дней

По застенкам обугленных дней,
Сырость рвется куда-то наружу.
Сколько раз вспоминать мне о ней,
И в жару, и суровую стужу.

Сколько каяться, биться о лоб,
Объективной реальности нашей.
И какой одурманенный клоп,
Называет небрежно нас рашей?

Плеск воды… От гитарной струны,
Ручейком, убегающим ноты.
Мы ведь болью своей у страны,
Понастроили тайные гроты.

Сгорает факелом любовь

Сгорает факелом любовь, и только дым бросает копоть,
На белый снег… И черный день сжимает твой так крепко локоть.
И поведет тропинка в даль, где так безлико очертанье,
Где занавесками герань, щипами роз непониманье.
И поведет тропинка в даль, где так безлико очертанье,
Где занавесками герань, щипами роз непониманье.

И на безоблачный фасад тень опустившего заката,
И, правда, та, что в мелочах она сама не виновата.
Застывшим криком на губах ложится белая помада,
И ты спешишь в который раз опять сказать, что мне не рада.
Застывшим криком на губах ложится белая помада,
И ты спешишь в который раз опять сказать, что мне не рада.

Уносит гордости печаль вечерней дымкою укутав,
Кого позвать к тебе на чай, чтобы клубок он тот распутал?
И посветлевшие глаза блеснули лучиками света,
И перестали ждать, когда мы не желаем знать ответа.
И посветлевшие глаза блеснули лучиками света,
И перестали ждать, когда мы не желаем знать ответа.

Метелью заметает дни обида

Метелью заметает дни обида,
А обижаться нет ведь на кого.
Пусть так неповоротлива фемида,
Она бывает часто заодно…
Пусть так неповоротлива фемида,
Она бывает часто заодно…

И тех страниц расчерченные клетки,
Что облепили память тут, и там.
И по полям неровные пометки,
И правду там поделят пополам.
И по полям неровные пометки,
И правду там поделят пополам.

А в лица бьет остывшая прохлада,
И краски заполняет белизна.
И сломана последняя преграда,
И новая возводится стена.
И сломана последняя преграда,
И новая возводится стена.

Синела ночь

Синела ночь, над озером спускаясь,
Змеёю тень плескалась по воде.
И сколько нам любви теперь осталось,
Возможность знать достанется тебе?
И сколько нам любви теперь осталось,
Возможность знать достанется тебе?

И звезды заблестели… Над росою,
Плывет травы созревшей аромат.
И красота твоя скользит босою,
По тем местам, где я был виноват.
И красота твоя скользит босою,
По тем местам, где я был виноват.

И долгих дней с ночами вперемешку,
Нам предстоит с тобой еще испить.
Ты только сбрось к ногам твою усмешку,
И знает кто, как правильно любить?
Ты только сбрось к ногам твою усмешку,
И знает кто, как правильно любить?

И темнота в душе

У ваших дней просрочены сомненья,
И думать что теперь, и понимать.
В тиши болот утоплены забвенья,
И что теперь нам остается ждать.
В тиши болот утоплены забвенья,
И что теперь нам остается ждать.

Лукавых лиц проносятся волненья,
И где-то там все тайное шумит.
Дрожит слезой, стекая нетерпенье,
И белизной довольство убежит.
Дрожит слезой, стекая нетерпенье,
И белизной довольство убежит.

Пустых надежд размытые понятья,
И истин первозданных тишина.
И темнота в душе… Меняя платья,
Присела на завалинку вина.
И темнота в душе… Меняя платья,
Присела на завалинку вина.

И по щекам разбрасывая кровь

Стучат копыта снег, бросая в лица,
И держит санки ровно колея.
За следом снежной пыли вереница,
И фырканье бегущего коня.
За следом снежной пыли вереница,
И фырканье бегущего коня.

А там, вдали мелькают огоньками,
Заснеженные теплые дома.
И скрыто, что за долгими годами,
Что заморозить не смогла зима?
И скрыто, что за долгими годами,
Что заморозить не смогла зима?

И дверь откроют, знаю… Долгожданно,
Ворвется тот неповторимый миг.
Мои глаза посмотрят покаянно,
Пусть запоздало он меня настиг.
Мои глаза посмотрят покаянно,
Пусть запоздало он меня настиг.

И теплота, снимая старый холод,
По пальцам пробежится ровно боль.
И той любви опять вернется голод,
И по щекам разбрасывая кровь.
И той любви опять вернется голод,
И по щекам разбрасывая кровь.

И бисером расшитая канва

Поземка дней морозами и стужей,
Перемела дороги, и теперь.
Как мне найти тот след, который нужен,
И где закрыта того счастья дверь?
Как мне найти тот след, который нужен,
И где закрыта того счастья дверь?

И снежной коркой покрываясь, совесть,
Чувствительность теряя, и слова.
В тетрадный лист набрасывают повесть,
Там где вчера была лишь мерзлота.
В тетрадный лист набрасывают повесть,
Там где вчера была лишь мерзлота.

И иней лет засеребрится рядом,
Годами поседела чистота.
Когда-то ты меня спасала взглядом,
Теперь внутри меня лишь пустота.
Когда-то ты меня спасала взглядом,
Теперь внутри меня лишь пустота.

И не слезой мужской стучаться в правду,
Ведь жизнь одна воистину права.
И холод бурь не утолил мне жажду,
И бисером расшитая канва.
И холод бурь не утолил мне жажду,
И бисером расшитая канва.

В любви огни случайно виноваты

Скрывает ночь твоей души изъяны,
Сегодня ты блаженно так тепла.
И косы разбросала как туманы,
И на подушке дышит тишина.
И косы разбросала как туманы,
И на подушке дышит тишина.

Скромней не быть, сгорает чувством совесть,
И стыд пролит из чистого ведра.
И завтра ты, совсем не беспокоясь,
Оставила сомнения вчера.
И завтра ты, совсем не беспокоясь,
Оставила сомнения вчера.

Костер внутри еще тихонько тлеет,
На угольках пробьется огонек.
И тело белоснежное немеет,
И к ночи той забрать еще денек.
И тело белоснежное немеет,
И к ночи той забрать еще денек.

Стирают грань рассветами закаты,
Мы так близки… И только липкий стон.
В любви огни случайно виноваты,
Они реальность превращают в сон.
В любви огни случайно виноваты,
Они реальность превращают в сон.

Моя душа романсу была рада

Спадает снег как шаль, скользя и ветви,
Деревьев обнажают наготу.
Душа моя остывшая и песни,
Не могут мне заполнить пустоту.
Душа моя остывшая и песни,
Не могут мне заполнить пустоту.

И место есть… Оно пока осталось,
Готово подождать еще чуть-чуть.
И ждет оно, чтоб что-то постучалось,
Что может мое сердце всколыхнуть.
И ждет оно, чтоб что-то постучалось,
Что может мое сердце всколыхнуть.

Березы свет, звенящая прохлада,
Кроны дубов застывшие на миг.
Моя душа романсу была рада,
Где смысл не разрывается на крик.
Моя душа романсу была рада,
Где смысл не разрывается на крик.

Огни надежд, летящие и звезды,
Застывшие холодные огни.
И жизнь моя еще лелеет грезы,
И ждет когда-то, сбудутся они.
И жизнь моя еще лелеет грезы,
И ждет когда-то, сбудутся они.