Вчера в метро увидел ту самую женщину, что промышляет подаяниями аж с 90 годов — четверть века уже наверное. Давно однако на глаза не попадалась. И вот опять появилась. Глазки в кучку, ротик набок, плечико одно опущено, другое приподнято и ногу приволакивает так натурально. И главное — на лице печать вечного тоскливого попрошайничества. Видел я её как-то на улице — никаких дефектов. Бодро шагает. Вот только на лице всё тоже выражение. Въелось — не отодрать.
На этот раз не утерпел. Вышел следом из вагона. Поравнялся. Спрашиваю:
- Ещё не надоело людей дурачить?
Нет, - отвечает, - не надоело. Я же не виновата, что они мне сами деньги дают.
И начинает пальцы загибать. За квартиру платить надо, мясо кушать надо, фрукты дорожают...В общем, есть куда пристроить честно заработанное.
Нашёл человек себя. Наверное, в прошлой жизни, если таковая конечно существует, ходила вот так же по древним городам в лохмотьях с протянутой рукой. Судьба. Никуда не денешься.
Никогда не мог определить её возраста. Тогда под старуху ловко маскировалась, а сейчас естественным путём старухой стала. Граница стёрлась. Круг замкнулся.
И пока я глядел вслед удаляющейся фигуре, пришёл мне неожиданно на ум древний восточный символ — змея, заглатывающая свой хвост. Печально, конечно. Но у каждого на этой земле свой путь...

Куда ушли языческие боги,
отринутые княжеской рукой,
однажды от славянского порога,
чтоб не мешали быть судьбе иной?

Им ведомо, наверно, было много
о сущности мерцающих страстей.
С тех самых пор российская дорога
слагалась из языческих путей.

И пусть христова истина повсюду
крепила силу русских рубежей.
Языческая смесь греха и чуда
крутила души в мутном кураже.

И приходили самозваные пройдохи,
которых жадно слушала толпа.
А по Руси гуляли скоморохи,
чья жизнь стелилась словно трын-трава.

И не случайно рухнула держава,
подмяв всё православное житьё.
Язычество как горькая отрава
взметнуло революции копьё.

И нынче мне мерещится неясно
утробное ворчанье бытия.
Покоится российское всевластье
на жерле вулканического дня.

Куда ушли языческие боги,
отринутые княжеской рукой?
Сплетаются поныне те дороги
с российской непонятною судьбой...

Крещены мы огнём когда-то,
небо плыло у самых глаз.
В пламенеющем блеске заката
всё свершалось в назначенный час.

Забывая, что значит слабость,
горечь канувших в бездну лет.
Мы с тобой неземную радость
принимали как вечный свет.

И неслись по звенящим тропам,
в полный рост и в размах крыла.
Там коней неуёмный топот,
да деревьев седых листва.

Нашим чувствам внимали звёзды -
(звёздам тоже любить дано).
Даже птицы, покинув гнёзда,
нам дарили своё тепло.

И, быть может, звенели цепи -
бездна свой разевала зев.
Ах, как рой облаков был светел,
и не страшен Господень гнев...

И не страшен грядущий Молох
(время, время, пришпорь коней).
Городов погибающих грохот
нам казался игрой детей.

Нам казалось, что это вечность
в огнедышащей лаве. И нас
уносила незрячая млечность,
всё свершая в назначенный час.

Крещены мы огнём когда-то,
небо плыло у самых глаз...

Она вошла в его объятья,
пройдя сквозь узкий коридор.
И месяц древние заклятья
цедил сквозь невесомость штор.

И духи прежних воплощений
входили длинной чередой.
Там, за окном темнели ели
и раздавался волчий вой.

А эти двое - словно дети
под простынёю бытия.
Одни на маленькой планете
летели в дальние края.

И все их прежние заслуги
стекали в будущность времён.
Вот так же княжеские струги
плывут под пурпуром знамён.


Она вошла в его объятья,
пройдя сквозь узкий коридор...

Преодоленье слов и мыслей
и дел ответных — рубежи...
Всё треплют призрачные ветры
меня над пропастью во ржи.

Всё открываются преграды
К чему? Когда конечен путь,
но может быть и эта правда
меня утешит как-нибудь.

И Соломон, должно быть, также
себя испытывал в глуши.
Ложились строчки словно сажа
на блеск непознанной души.

Что всё пройдет и даже больше,
пройдет и это - не беда.
Что в этом мире длится дольше,
чем расчехлённая судьба?

Преодоленье слов и мыслей
и дел ответных - рубежи
всё треплют призрачные ветры
меня над пропастью во ржи.

До дыр истёртые ступени,
дух бунтаря. Горячий прах.
И падший ангел на коленях
с улыбкой странной на устах.

И ангел светлый на карнизе
напротив дома моего.
Опять, опять с далёкой близи
кричит в закрытое окно.

Всё это может повториться -
Дух бунтаря. Горячий прах,
но падший ангел только мнится,
и ангел светлый в облаках.

Я здесь...тревог уже не надо,
ров...крепостная тишина,
и всадник бледный и усталый,
а позади него - война.

А позади него зарницы,
а впереди — дремучий лес,
и незатейливые птицы
уже слетаются окрест.

Уже раскрыты фолианты -
какая всё же благодать!
И кавалеры столь галантны,
и дамы им даны - под стать.

Я здесь...тревог уже не надо -
всё возвратится на круги.
И лишь небес висит громада
над тихим посвистом пурги...

В твой запах как в родник вхожу,
чего же боле… время… свечи...
Я в зеркала, как в ночь гляжу,
где отразились твои плечи,
твоя склоненная душа,
и взгляд, разложенный на звуки
(меж ними тянется межа)...
и ниспадающие руки,
и ниспадающая дрожь -
она бывает столь полезна,
когда уже не спрятать ложь
и тень, упавшую отвесно.
И обусловленность моя
уже не столь необходима,
когда плывёт, плывёт Земля
под шум нездешнего мотива.
В твой запах как в родник вхожу…

Любовь права и даже боги
её не в силах превозмочь.
И вьются древние дороги,
и день обманывает ночь.

И день грохочет спозаранку,
всё силясь небу потакать,
А мы — подобные подранкам,
листаем тайную тетрадь.

Листаем прожитые будни -
когда же это началось?
Сердца - как тлеющие угли
и виноградин спелых гроздь.


Любовь права и даже боги
её не в силах превозмочь...

Слезою выжженная ночь,
и утро вскормлено ветрами.
Уходят дни, мгновенья - прочь,
так, что не высказать словами.
И сам уходишь в тишину
(уход едва ли твой заметен).
Так рыба тянет в глубину
свои негаданные сети...

История не знает наклонений,
«Что было бы…?», - вопрос не для неё.
Тысячелетья словно бы мгновенья
Влекут воображение моё.


Что было бы коль не пропала Троя
И древний Рим не сгинул в первый год?
И у России чтоб была за доля,
Не будь в ней крепостных и их господ?


Не будь Христа, Мухаммеда и Будды,
Их тихих слов об истине простой.
Предательства не будь, не будь Иуды,
Бетховена не будь с его игрой...


История не знает наклонений,
«Что было бы…?», - вопрос не для неё.
Она наводит жерла откровений,
Чтоб поражать сознание моё.